Потеря телефона и подарки маленького Будды: хлопушка времени, а папе, тем не менее, - 70
С самого начала день пошел не так, как обычно, еще и погода скакала туда-сюда, от лютой жары до дождика и осенней прохлады, а потом Лена пошла в банк и у неё украли телефон.
Из-за чего Лена выпала из подготовки отцовского семидесятилетия и вместе с Полей поехала на улицу Манакова, 2, подавать заявление о пропаже, тем более, что телефон её маячил, пока похитители его не отключили, сначала в районе банка, затем ушёл вглубь Калининградской (в сторону Шершневского водохранилища) и там завис.
То есть, если бы по горячим следам следаки приняли у Лены заявление и метнулись на АМЗ по маршруту, расчерченному через спутник, возможно, телефон вернулся б к хозяйке.
Однако, Лена и Поля просидели в коридорах УВД до конца рабочего дня - домой они вернулись в восьмом часу.
Мы уже стол накрыли, шашлыки пожарили и даже я успел съездить с Микой и Даней в магазин за минералкой.
Всё это время Лена и Поля ждали то следователя, то возможность написать заявление, то ещё каких-то вопиющих подробностей, отфутболиваемые от одного полицейского с другому - понятно же, что дело тупое и нераскрываемое, портящее статистику, вот её и мариновали, вместе с Полей, пока рабочий день не закончился.
- О, знакомые места!
Приехав на Манакова, 2, Лена увидела по соседству административный корпус УФМС, где четыре года назад, с не меньшим напрягом, они с Тиграном занимались обменом документов - тогда же я и описывал эту безнадежную сагу, хотя сегодняшняя оказалась гораздо безнадёжнее.
- Скажи спасибо, что тебя саму не арестовали, у нас же, вообще-то, всякое возможно.
Когда, без каких бы то ни было результатов, потеряв весь световой день, Лена вернулась к родному очагу (у неё даже заявление не приняли. Выслушав проблемку, следователь спросил её: «А вы в полиции были?», на что Лена уточнила: «Так а вы - не полиция, что ли?»), я утешал её непредсказуемостью российской судьбы.
От тюрьмы и сумы, мол, зарекаться нельзя. Папа хотел на свой день рождения уехать в сад, но в последний момент передумал.
Тем более, что вечером, когда начали мариновать мясо, позвонила тётечка и сказала, что умерла Валя Наумова - двоюродная сестра.
- А больше у меня никого не осталось. На очереди теперь только Лидка да я. Ну, или наоборот.
Понятно, что настроение не праздничное, а нервное. Дёрганное.
Каждый июль у нас образует что-то вроде лета внутри лета, потому что 4 июля - мамин день рождения, а 24-го июля - папин.
Они с одного года, мама старше папу на двадцать дней, которые образуют у нас особый период плотной, сугубо интровертной внутрисемейной жизни.
Особенно после того, как уже 16 лет назад 19 июля родилась Пося и «июльские каникулы» с тех пор оказываются заполнены воспитательными моментами.
Мы собираемся все в Чердачинске накануне американского Дня независимости, слетаясь с разных сторон и на какое-то время вживаемся в общее существование - как когда-то в детстве, когда все, и родители, и дети, то есть, мы с Леной, жили под одной крышей.
Налаживание быта и устаканивание привычек требует какого-то количества времени, которое идеально совпадает с промежутком между двумя датами. Не в первый раз замечаю, что отдав им должное, мы начинаем жить как-то легче.
Возможно, это связано с погодой - родительские дни рождения выпадают на самую разгоряченную макушку лета. На Южном Урале она безжалостна.
Но в этом году совсем иной коленкор: погоды стоят чудесные, ненапряжные, тридцатки ещё не было, хотя вот уже неделю Цельсий рвётся по градуснику всё выше и выше. Но пока терпимо.
К тому же, сегодня днём был дождь, так что воспитание Мики и Дани забирает массу сил, но не все - как это бывает при обычном летнем зное, окончательно опусташающем, выхолащивающем голову.
В этом году Нине и Вове - по 70 и нас, конечно, слегка подколбашивает, но мы же умеем делать вид, что всё идёт так, как надо.
Оно, конечно, иногда прорывается в отдельных словах - вот когда папа говорит, что уедет на дачу или мама скажет, что хочет провести день юбилея как самый обычный день своей жизни - но только в отдельных и изредка: не в системе.
Системных симптомов мы, отчего-то боимся.
А Валя Наумова, скончавшаяся накануне, тем самым, взяла и произвела «вскрытие приёма», обнажив безжалостную и механистическую природу временного цикла.
Валю очень жалко, хотя виделись мы раз в несколько лет, да и то мельком.
Возможно, будь она жива и здорова, то смоталась бы со своего окраинного КАБЭЭСА на наше, не менее окраинное АМЗ и поздравила бы отца, привезла бы банку каких-нибудь груздей.
Хотя маму она, кажется, не поздравляла? Уже не помню. Не зафиксировался.
С окраинными родственниками так примерно дело и обстоит - они живут где-то там своей параллельной жизнью, при том, что пути наши практически никогда не пересекаются. Привыкаешь думать о них как о каком-то кадровом резерве, ну, есть и есть, тоже неплохо.
А они, незримые и забытые, стареют где-то там на периферии и незаметно, по одному, сходят в Аид.
Недавно стал вспомнил дядю Петю Бережных, а он умер ведь ещё до Ольги Бережной - Ольга-то до 92-х лет дожив, умерла уж года два как. Или уже три?
Но потом пришла тётечка, а следом за ней Михаил Иванович Воронин, который тоже живёт на АМЗ, будто бы по соседству, потому что когда-то женился на ближайшей маминой подруге - Верочке Заварухиной. Тётя Вера умерла уже лет шесть как, а Михаил Иванович живёт с Верочкиным сыном - тоже Мишей, моим ровесником.
Раньше и Заварухины жили на Печерской, от нас через дом, поэтому Ниночка и Верочка ходили в один класс и даже вышли замуж практически одновременно, у нас с Мишкой Заварухиным, полковником и опытнейшим чердачинским криминалистом, всего два месяца разницы - он ноябрьский.
Правда, тогда тётя Вера вышла тогда не за Воронина (с ним они позже сошлись), а за, тоже ныне покойного дядю, Толю Заварухина, чем-то похожего на Ван Клиберна.
Кажется, именно в прошлом ноябре у Мишки вышел инсульт да такой, что он теперь ни с кем не разговаривает и ест только перемолотую еду - Михаил Иванович за ним ухаживает, так и живут тёзки в Верочкиной квартире, на строительстве которой она своё здоровье-то и угрохала.
Так как была тётя Вера простым инженером на заводе АМЗ и, даже как «передовик производства», квартиру бы никогда не получила - но был другой путь: подрабатывать после службы, будто бы на второй смене штукатуром-моляром, которым, за какую-то там выслугу лет, выделяют, наконец, жильё. Заработок, опять же.
Эта вторая служба, между прочим, спасла нашу Верочку от безработицы, когда в 90-х, АМЗ развалился и встал. Но вот здоровье она своё этими вредными и токсичными веществами явно подорвала. Хотя какое-то время в новой, хорошо отштукатуренной, квартире прожила. К ней ещё туда Михаил Иванович потом переехал.
Дядя Толя Заварухин умер после инсульта (пил очень много) сразу же, как только с Верочкой развелся - когда мы бываем у наших стариков на кладбище Градский прииск, то на обратном пути мама просит сделать крюк, чтобы пройти мимо Заварухинской могилы.
Ещё пару лет назад её было видно, хотя каждый год она, заброшенная и забытая, проваливалась всё сильней и сильней. В прошлом году её уже почти не было.
Они все дружили, тусили вместе - мамины подружки и папины друзья, от которых сегодня Михаил Иванович и представительствовал.
Он прекрасный человек и рентгенолог от бога, культурный и отзывчивый, но когда выпьет становится крайне неприятным. Все жилы вынет и на кулак намотает, причём беззлобно, а, главное, бессознательно, под воздействием дубильных веществ - есть такой сорт людей, думаю, знакомый каждому.
Вот и сегодня ему явно не хотелось идти к пасынку, который ест только перетёртое и молчит, глядя в окно.
Михаил Иванович сначала дождался пока отец пришёл с приёма (ради юбилея отец не пошёл в родное отделение, спасаясь от шквала поздравлений на приёме), затем помогал ему разводить огонь в мангале, затем жарить шашлыки.
Сегодня можно было не торопиться, так как Лены с Полиной не было. Ближе к вечеру, кто-то и ментов сжалился и выдал им зарядку, так что они смогли выйти на связь по Полькиному телефону, который быстро сел, так как Поля же из него не вылезает сутками, а похищение телефона Лены запланировано не было. Застало врасплох.
Вот мы и пошли с Микой и Даней в магазин за минералкой, так как дубки и дорогу перед домом я уже полил, помог накрыть на стол и даже поучаствовал в приготовлении закусок, а девочки всё не ехали и не ехали.
Но я же знал, что стоит взять коляску с мальчиками и отлучиться в «Монетку» (то есть, сделать по посёлку «малый прогулочный круг» в сторону Германтов), Поля с Леной обязательно нарисуются.
Для этого только надо ехать не по параллельной улице Столбовой (она относительно ровная), но по нашей Печерской с самой дальней, непролазной стороны - тогда, на прострел, становится далеко видно и пока дойдешь до дома обязательно появится машина с девочками, так как я давно уже заметил: стоит мне пойти по Печерской именно от железной дороги, там, где весной грохочущая слякоть стоит чуть ли не в полный рост ( там по утоптанному снегу только с комфортом пройти можно) - и возле нашего двора обязательно какая-нибудь активность нарисуется: мама выглянет или папа с работы вернется, или же у соседей какие-нибудь мероприятия проклюнутся.
В этом раз машина тоже появилась, но завернула не в нашу сторону, а в сторону глухонемой фабрики и психбольницы, зато пошёл дождь и я ускорился.
С Микой в одной руке и с сумкой, полной бутылок минералки, я практически взлетел по нашей резкой лестнице на уровень второго этажа, уверенный, что первой кого я увижу, будет Лена.
Так оно и случилось. Все уже, оказывается, давным-давно сидели за столом, ели шашлыки (получились превосходно), кое-кто пил водку, остальные - вино и соки.
Какое-то время, пока обсуждали Украину и Крым (власти не пустили в Одессу профессиональную одесситку Нонну Гришаеву, на что папа заметил, что не умеют вдарить по сильному, так и кусают по мелочи), Лена держала впечатления дня при себе, но потом рассказала свою сагу о дне, проведенном на Манакова, 2 и все отметили, что отечественная бюрократия, за последние годы усложнившаяся в какие-то головокружительные разы, продолжает ставить рекорды.
Потом, разумеется, вспоминали, как они сплавлялись по реке Чусовой и жили в Печёре, затем как в мединституте ещё выпускали неподцензурный журнал «Колокольчик» (привет Герцену с его «Колоколом»), один экземпляр которого, до сих пор непонятным образом, оказался в КГБ, то есть всё было как всегда.
Даня подарил деду сначала рисунок, а затем странную скульптуру, которую сделал, соединив куски пенопласта гвоздями и шурупами, найденными в гаражной россыпи. Воронин вспомнил о Сальвадоре Дали, но про искусство сюрреализма, а так же о том, хороший художник Дали или плохой, спорить не хотелось.
Так же Михаил Иванович вспомнил (молодец, следит за культурными новостями) про эксгумацию, грозящую телу Дали, папа упомянул Галу, на том и чокнулись ещё по одной: всё уже было, было, все разговоры были, были - одно сплошные дежа вю и отсутствие сил, которые, при желании, можно выдать за лень.
Тем более, что вот и Илья Глазунов тоже умер, о нём теперь тоже спорить не интересно.
Я носил посуду из кухни - на праздничный стол и обратно, обновляя приборы между переменой блюд и слушал, как в гостинной агукает Мика, журчит Даня и Лена говорит с Тиграном по телефону.
А по городскому постоянно звонят папины друзья, коллеги и пациенты, из-за чего празднество как бы ставится на паузу и зависает. Вот и Михаил Иванович вспоминает как папа спас ему жизнь и мы говорим о том, что нас бы без отца и вовсе не существовало, люди в телефоне тоже всячески благодарят массовым порядком за остатки здоровья и улучшения качества жизни.
Хотя с какого-то момента все перестают обращать внимание на телефон и говорят, перебивая друг друга, даже когда Вова разговаривает с очередным поздравителем.
Должно быть, на том конце провода, создаётся дивная акустическая картинка приятного звукового хаоса и преобладанием детских колоратур да трелей.
Примерно то же самое слышится и мне, толкущемуся в соседней кухне возле полок с праздничными сервизами.
Мама сегодня сказала, что никого, в общем-то, не осталось. Все умерли, дальше только Лида или она. Она или Лида. Вот и у неё, двадцать дней назад была только Алла Фишеева, да и то только на следующий день.
Верочки уже сколько нет, Антонины нет, Галины Афанасьевны нет, Люда Пяткова ушла года три как, а Августа Спиридоновна казалась глубокой старухой ещё в прошлой жизни, когда мы жили на Российской. Минна Ивановна ещё осталась, да Женя Вагонная, но одна безвылазно в Германии, другая - в Америке.
С вечера я читал новый рассказ Риты Меклиной, в котором она очень подробно описывает отцовские похороны и мне стало так тяжело (я уже знал, что Вали Наумовой больше нет и день комкался заранее, отклонившись от намеченной ему траектории), что я начал листать книгу о венецианской живописи.
Рассматривал церкви, в которые ходил, ого, вот уже четыре года назад (как быстро время летит!) и думал о том, что в Венеции же не осталось совершенно коренных венецианцев, сплошные приезжие да туристы - со стороны кажется, что город полон, переполнен и живёт так же, как и раньше.
Но стоит тормознуться в нём хотя бы на пару недель (одно к одному: как раз в «Беглянке», прочитав вчера о смерти Альбертины, медленно подползаю к тому месту, где Марсель отправляется в Венецию) становится заметно, что люди, похожие на термитов, съели этот город изнутри, оставив лишь подобия улиц и кварталов да хрупкие скорлупки зареставрированных фальшь-стен.
Я-то думал, разделяя с Ритой её неугасаемую боль утраты, что завтра нужно обязательно выпить в память родителей отца - Фавеля Сендеровича и Дони Владимировны, но забегался с посудой и пропустил тот момент, когда это было ещё возможно.
Михаил Иванович не торопился домой, тётечка на посошок выпила бокал красного (пока готовился стол, с Микой возилась она - старше мамы на семь лет, но до сих пор боевая, точнее, боевитая), Лена вынесла арбуз, успевший остыть в холодильнике (Вова принес), а дальше мужики, разумеется, запели.
Михаил Иванович удивился, что папа отказался от своей любимой песни («Вот и стали мы на год взрослей?» - уточнила мама), и на своё семидесятилетие выбрал «Оглянись, незнакомый прохожий, мне твой взгляд, неподкупный знаком…»
Он долго не мог вспомнить фамилии исполнителя, потом встрепенулся, что, вроде бы, Бродский и начал выводить твердым баритоном: «Первый тайм мы уже отыграли!...»
Папа совсем потерял квалификацию, хмелея и впадая в пение после пары рюмок, хотя раньше…
Вот и про Первый тайм сегодня звучало как-то очень уж оптимистично, так как, судя по словам поэта Добронравова, видимо, предполагается, что игра только в самом разгаре, будет и Второй тайм и даже Третий, то есть, после семидесяти жизнь только начинается.
На что Михаил Иванович Воронин ответил, что мне недолго осталось этого ждать - всего каких-нибудь лет двадцать, которые пролетят так быстро, что не заметишь.
Тут мама решила свернуть вечеринку и вспомнила петарды, которые мы с Леной купили накануне в «Проспекте». Вывезли в магазины всю галашку (Лена тогда была ещё при телефоне, ведь что естественнее - носить телефон с собой?), обвесив сумками Микину коляску.
Поля покупала заготовки для приготовления суши, я брал полуторакилограммовые куски пломбира, Лена шла по маминому списку, а, почти напоследок, взяла в хозяйственном две петарды.
У неё это так просто и красиво получилось, что я даже залюбовался насколько Лена наперёд думает.
Сегодня её петарды пришлись очень даже ко двору - мы все спустились по нашей крутой лестнице вниз, Поля с Даней выстрелили практически одновременно, осыпав всех блёстками как в финале какого-нибудь шоу.
Напугали хлопушкой Мику, он разрыдался, хотя до этого улыбался всем как маленький Будда - тихое, благодушное настроение и было его подарком деду: словно понимая ответственность момента, Мика (и даже Даня) не требовали сегодня дополнительного родительского участия, а вместе со всеми ждали Лену с Полей, принимая посильное участие в общем праздничном расписании.
Лена тут же отошла в сторону и пока золотинки кружили, прежде чем упасть, Мика, как по команде, успокоился - словно бы и это, такое короткое свое выступление, он подарил деду, а так же городу и миру, подуставшим к вечеру.
Всё, что происходит с нами или, тем более, не с нами, мгновенно становится историей и растворяется в сумерках.
На первой фотографии Пося и Даня стреляют из хлопушек, а на второй, секунду спустя, видно, как Мика решает заплакать и как баба Нина наклоняется к нему, в естественном порыве, утешить и отвлечь.
Когда Михаил Иванович Воронин добьёт вторую бутылку и пойдёт домой, где его ждёт некормленый Миша, я выносил мусор. Совсем стемнело, разноцветные блески таинственно мерцали, подсвеченные прожекторами соседского магазина.
Ночью пойдёт гроза (я пишу и слышу её отдалённые раскаты) и их разметёт по Печерской и смоет.
Мы этот день проводим как в прошлом и позапрошлом году. Если он чем-то отличается от предыдущих папиных дней рождений то только тем, что Лена потеряла телефон и, из-за её отсутствия, мы сели за стол позже обычного.
Пожалуйста, если только можно, пусть оно и дальше ничем не отличается от того, как было раньше.
Из-за чего Лена выпала из подготовки отцовского семидесятилетия и вместе с Полей поехала на улицу Манакова, 2, подавать заявление о пропаже, тем более, что телефон её маячил, пока похитители его не отключили, сначала в районе банка, затем ушёл вглубь Калининградской (в сторону Шершневского водохранилища) и там завис.
То есть, если бы по горячим следам следаки приняли у Лены заявление и метнулись на АМЗ по маршруту, расчерченному через спутник, возможно, телефон вернулся б к хозяйке.
Однако, Лена и Поля просидели в коридорах УВД до конца рабочего дня - домой они вернулись в восьмом часу.
Мы уже стол накрыли, шашлыки пожарили и даже я успел съездить с Микой и Даней в магазин за минералкой.
Всё это время Лена и Поля ждали то следователя, то возможность написать заявление, то ещё каких-то вопиющих подробностей, отфутболиваемые от одного полицейского с другому - понятно же, что дело тупое и нераскрываемое, портящее статистику, вот её и мариновали, вместе с Полей, пока рабочий день не закончился.
- О, знакомые места!
Приехав на Манакова, 2, Лена увидела по соседству административный корпус УФМС, где четыре года назад, с не меньшим напрягом, они с Тиграном занимались обменом документов - тогда же я и описывал эту безнадежную сагу, хотя сегодняшняя оказалась гораздо безнадёжнее.
- Скажи спасибо, что тебя саму не арестовали, у нас же, вообще-то, всякое возможно.
Когда, без каких бы то ни было результатов, потеряв весь световой день, Лена вернулась к родному очагу (у неё даже заявление не приняли. Выслушав проблемку, следователь спросил её: «А вы в полиции были?», на что Лена уточнила: «Так а вы - не полиция, что ли?»), я утешал её непредсказуемостью российской судьбы.
От тюрьмы и сумы, мол, зарекаться нельзя. Папа хотел на свой день рождения уехать в сад, но в последний момент передумал.
Тем более, что вечером, когда начали мариновать мясо, позвонила тётечка и сказала, что умерла Валя Наумова - двоюродная сестра.
- А больше у меня никого не осталось. На очереди теперь только Лидка да я. Ну, или наоборот.
Понятно, что настроение не праздничное, а нервное. Дёрганное.
Каждый июль у нас образует что-то вроде лета внутри лета, потому что 4 июля - мамин день рождения, а 24-го июля - папин.
Они с одного года, мама старше папу на двадцать дней, которые образуют у нас особый период плотной, сугубо интровертной внутрисемейной жизни.
Особенно после того, как уже 16 лет назад 19 июля родилась Пося и «июльские каникулы» с тех пор оказываются заполнены воспитательными моментами.
Мы собираемся все в Чердачинске накануне американского Дня независимости, слетаясь с разных сторон и на какое-то время вживаемся в общее существование - как когда-то в детстве, когда все, и родители, и дети, то есть, мы с Леной, жили под одной крышей.
Налаживание быта и устаканивание привычек требует какого-то количества времени, которое идеально совпадает с промежутком между двумя датами. Не в первый раз замечаю, что отдав им должное, мы начинаем жить как-то легче.
Возможно, это связано с погодой - родительские дни рождения выпадают на самую разгоряченную макушку лета. На Южном Урале она безжалостна.
Но в этом году совсем иной коленкор: погоды стоят чудесные, ненапряжные, тридцатки ещё не было, хотя вот уже неделю Цельсий рвётся по градуснику всё выше и выше. Но пока терпимо.
К тому же, сегодня днём был дождь, так что воспитание Мики и Дани забирает массу сил, но не все - как это бывает при обычном летнем зное, окончательно опусташающем, выхолащивающем голову.
В этом году Нине и Вове - по 70 и нас, конечно, слегка подколбашивает, но мы же умеем делать вид, что всё идёт так, как надо.
Оно, конечно, иногда прорывается в отдельных словах - вот когда папа говорит, что уедет на дачу или мама скажет, что хочет провести день юбилея как самый обычный день своей жизни - но только в отдельных и изредка: не в системе.
Системных симптомов мы, отчего-то боимся.
А Валя Наумова, скончавшаяся накануне, тем самым, взяла и произвела «вскрытие приёма», обнажив безжалостную и механистическую природу временного цикла.
Валю очень жалко, хотя виделись мы раз в несколько лет, да и то мельком.
Возможно, будь она жива и здорова, то смоталась бы со своего окраинного КАБЭЭСА на наше, не менее окраинное АМЗ и поздравила бы отца, привезла бы банку каких-нибудь груздей.
Хотя маму она, кажется, не поздравляла? Уже не помню. Не зафиксировался.
С окраинными родственниками так примерно дело и обстоит - они живут где-то там своей параллельной жизнью, при том, что пути наши практически никогда не пересекаются. Привыкаешь думать о них как о каком-то кадровом резерве, ну, есть и есть, тоже неплохо.
А они, незримые и забытые, стареют где-то там на периферии и незаметно, по одному, сходят в Аид.
Недавно стал вспомнил дядю Петю Бережных, а он умер ведь ещё до Ольги Бережной - Ольга-то до 92-х лет дожив, умерла уж года два как. Или уже три?
Но потом пришла тётечка, а следом за ней Михаил Иванович Воронин, который тоже живёт на АМЗ, будто бы по соседству, потому что когда-то женился на ближайшей маминой подруге - Верочке Заварухиной. Тётя Вера умерла уже лет шесть как, а Михаил Иванович живёт с Верочкиным сыном - тоже Мишей, моим ровесником.
Раньше и Заварухины жили на Печерской, от нас через дом, поэтому Ниночка и Верочка ходили в один класс и даже вышли замуж практически одновременно, у нас с Мишкой Заварухиным, полковником и опытнейшим чердачинским криминалистом, всего два месяца разницы - он ноябрьский.
Правда, тогда тётя Вера вышла тогда не за Воронина (с ним они позже сошлись), а за, тоже ныне покойного дядю, Толю Заварухина, чем-то похожего на Ван Клиберна.
Кажется, именно в прошлом ноябре у Мишки вышел инсульт да такой, что он теперь ни с кем не разговаривает и ест только перемолотую еду - Михаил Иванович за ним ухаживает, так и живут тёзки в Верочкиной квартире, на строительстве которой она своё здоровье-то и угрохала.
Так как была тётя Вера простым инженером на заводе АМЗ и, даже как «передовик производства», квартиру бы никогда не получила - но был другой путь: подрабатывать после службы, будто бы на второй смене штукатуром-моляром, которым, за какую-то там выслугу лет, выделяют, наконец, жильё. Заработок, опять же.
Эта вторая служба, между прочим, спасла нашу Верочку от безработицы, когда в 90-х, АМЗ развалился и встал. Но вот здоровье она своё этими вредными и токсичными веществами явно подорвала. Хотя какое-то время в новой, хорошо отштукатуренной, квартире прожила. К ней ещё туда Михаил Иванович потом переехал.
Дядя Толя Заварухин умер после инсульта (пил очень много) сразу же, как только с Верочкой развелся - когда мы бываем у наших стариков на кладбище Градский прииск, то на обратном пути мама просит сделать крюк, чтобы пройти мимо Заварухинской могилы.
Ещё пару лет назад её было видно, хотя каждый год она, заброшенная и забытая, проваливалась всё сильней и сильней. В прошлом году её уже почти не было.
Они все дружили, тусили вместе - мамины подружки и папины друзья, от которых сегодня Михаил Иванович и представительствовал.
Он прекрасный человек и рентгенолог от бога, культурный и отзывчивый, но когда выпьет становится крайне неприятным. Все жилы вынет и на кулак намотает, причём беззлобно, а, главное, бессознательно, под воздействием дубильных веществ - есть такой сорт людей, думаю, знакомый каждому.
Вот и сегодня ему явно не хотелось идти к пасынку, который ест только перетёртое и молчит, глядя в окно.
Михаил Иванович сначала дождался пока отец пришёл с приёма (ради юбилея отец не пошёл в родное отделение, спасаясь от шквала поздравлений на приёме), затем помогал ему разводить огонь в мангале, затем жарить шашлыки.
Сегодня можно было не торопиться, так как Лены с Полиной не было. Ближе к вечеру, кто-то и ментов сжалился и выдал им зарядку, так что они смогли выйти на связь по Полькиному телефону, который быстро сел, так как Поля же из него не вылезает сутками, а похищение телефона Лены запланировано не было. Застало врасплох.
Вот мы и пошли с Микой и Даней в магазин за минералкой, так как дубки и дорогу перед домом я уже полил, помог накрыть на стол и даже поучаствовал в приготовлении закусок, а девочки всё не ехали и не ехали.
Но я же знал, что стоит взять коляску с мальчиками и отлучиться в «Монетку» (то есть, сделать по посёлку «малый прогулочный круг» в сторону Германтов), Поля с Леной обязательно нарисуются.
Для этого только надо ехать не по параллельной улице Столбовой (она относительно ровная), но по нашей Печерской с самой дальней, непролазной стороны - тогда, на прострел, становится далеко видно и пока дойдешь до дома обязательно появится машина с девочками, так как я давно уже заметил: стоит мне пойти по Печерской именно от железной дороги, там, где весной грохочущая слякоть стоит чуть ли не в полный рост ( там по утоптанному снегу только с комфортом пройти можно) - и возле нашего двора обязательно какая-нибудь активность нарисуется: мама выглянет или папа с работы вернется, или же у соседей какие-нибудь мероприятия проклюнутся.
В этом раз машина тоже появилась, но завернула не в нашу сторону, а в сторону глухонемой фабрики и психбольницы, зато пошёл дождь и я ускорился.
С Микой в одной руке и с сумкой, полной бутылок минералки, я практически взлетел по нашей резкой лестнице на уровень второго этажа, уверенный, что первой кого я увижу, будет Лена.
Так оно и случилось. Все уже, оказывается, давным-давно сидели за столом, ели шашлыки (получились превосходно), кое-кто пил водку, остальные - вино и соки.
Какое-то время, пока обсуждали Украину и Крым (власти не пустили в Одессу профессиональную одесситку Нонну Гришаеву, на что папа заметил, что не умеют вдарить по сильному, так и кусают по мелочи), Лена держала впечатления дня при себе, но потом рассказала свою сагу о дне, проведенном на Манакова, 2 и все отметили, что отечественная бюрократия, за последние годы усложнившаяся в какие-то головокружительные разы, продолжает ставить рекорды.
Потом, разумеется, вспоминали, как они сплавлялись по реке Чусовой и жили в Печёре, затем как в мединституте ещё выпускали неподцензурный журнал «Колокольчик» (привет Герцену с его «Колоколом»), один экземпляр которого, до сих пор непонятным образом, оказался в КГБ, то есть всё было как всегда.
Даня подарил деду сначала рисунок, а затем странную скульптуру, которую сделал, соединив куски пенопласта гвоздями и шурупами, найденными в гаражной россыпи. Воронин вспомнил о Сальвадоре Дали, но про искусство сюрреализма, а так же о том, хороший художник Дали или плохой, спорить не хотелось.
Так же Михаил Иванович вспомнил (молодец, следит за культурными новостями) про эксгумацию, грозящую телу Дали, папа упомянул Галу, на том и чокнулись ещё по одной: всё уже было, было, все разговоры были, были - одно сплошные дежа вю и отсутствие сил, которые, при желании, можно выдать за лень.
Тем более, что вот и Илья Глазунов тоже умер, о нём теперь тоже спорить не интересно.
Я носил посуду из кухни - на праздничный стол и обратно, обновляя приборы между переменой блюд и слушал, как в гостинной агукает Мика, журчит Даня и Лена говорит с Тиграном по телефону.
А по городскому постоянно звонят папины друзья, коллеги и пациенты, из-за чего празднество как бы ставится на паузу и зависает. Вот и Михаил Иванович вспоминает как папа спас ему жизнь и мы говорим о том, что нас бы без отца и вовсе не существовало, люди в телефоне тоже всячески благодарят массовым порядком за остатки здоровья и улучшения качества жизни.
Хотя с какого-то момента все перестают обращать внимание на телефон и говорят, перебивая друг друга, даже когда Вова разговаривает с очередным поздравителем.
Должно быть, на том конце провода, создаётся дивная акустическая картинка приятного звукового хаоса и преобладанием детских колоратур да трелей.
Примерно то же самое слышится и мне, толкущемуся в соседней кухне возле полок с праздничными сервизами.
Мама сегодня сказала, что никого, в общем-то, не осталось. Все умерли, дальше только Лида или она. Она или Лида. Вот и у неё, двадцать дней назад была только Алла Фишеева, да и то только на следующий день.
Верочки уже сколько нет, Антонины нет, Галины Афанасьевны нет, Люда Пяткова ушла года три как, а Августа Спиридоновна казалась глубокой старухой ещё в прошлой жизни, когда мы жили на Российской. Минна Ивановна ещё осталась, да Женя Вагонная, но одна безвылазно в Германии, другая - в Америке.
С вечера я читал новый рассказ Риты Меклиной, в котором она очень подробно описывает отцовские похороны и мне стало так тяжело (я уже знал, что Вали Наумовой больше нет и день комкался заранее, отклонившись от намеченной ему траектории), что я начал листать книгу о венецианской живописи.
Рассматривал церкви, в которые ходил, ого, вот уже четыре года назад (как быстро время летит!) и думал о том, что в Венеции же не осталось совершенно коренных венецианцев, сплошные приезжие да туристы - со стороны кажется, что город полон, переполнен и живёт так же, как и раньше.
Но стоит тормознуться в нём хотя бы на пару недель (одно к одному: как раз в «Беглянке», прочитав вчера о смерти Альбертины, медленно подползаю к тому месту, где Марсель отправляется в Венецию) становится заметно, что люди, похожие на термитов, съели этот город изнутри, оставив лишь подобия улиц и кварталов да хрупкие скорлупки зареставрированных фальшь-стен.
Я-то думал, разделяя с Ритой её неугасаемую боль утраты, что завтра нужно обязательно выпить в память родителей отца - Фавеля Сендеровича и Дони Владимировны, но забегался с посудой и пропустил тот момент, когда это было ещё возможно.
Михаил Иванович не торопился домой, тётечка на посошок выпила бокал красного (пока готовился стол, с Микой возилась она - старше мамы на семь лет, но до сих пор боевая, точнее, боевитая), Лена вынесла арбуз, успевший остыть в холодильнике (Вова принес), а дальше мужики, разумеется, запели.
Михаил Иванович удивился, что папа отказался от своей любимой песни («Вот и стали мы на год взрослей?» - уточнила мама), и на своё семидесятилетие выбрал «Оглянись, незнакомый прохожий, мне твой взгляд, неподкупный знаком…»
Он долго не мог вспомнить фамилии исполнителя, потом встрепенулся, что, вроде бы, Бродский и начал выводить твердым баритоном: «Первый тайм мы уже отыграли!...»
Папа совсем потерял квалификацию, хмелея и впадая в пение после пары рюмок, хотя раньше…
Вот и про Первый тайм сегодня звучало как-то очень уж оптимистично, так как, судя по словам поэта Добронравова, видимо, предполагается, что игра только в самом разгаре, будет и Второй тайм и даже Третий, то есть, после семидесяти жизнь только начинается.
На что Михаил Иванович Воронин ответил, что мне недолго осталось этого ждать - всего каких-нибудь лет двадцать, которые пролетят так быстро, что не заметишь.
Тут мама решила свернуть вечеринку и вспомнила петарды, которые мы с Леной купили накануне в «Проспекте». Вывезли в магазины всю галашку (Лена тогда была ещё при телефоне, ведь что естественнее - носить телефон с собой?), обвесив сумками Микину коляску.
Поля покупала заготовки для приготовления суши, я брал полуторакилограммовые куски пломбира, Лена шла по маминому списку, а, почти напоследок, взяла в хозяйственном две петарды.
У неё это так просто и красиво получилось, что я даже залюбовался насколько Лена наперёд думает.
Сегодня её петарды пришлись очень даже ко двору - мы все спустились по нашей крутой лестнице вниз, Поля с Даней выстрелили практически одновременно, осыпав всех блёстками как в финале какого-нибудь шоу.
Напугали хлопушкой Мику, он разрыдался, хотя до этого улыбался всем как маленький Будда - тихое, благодушное настроение и было его подарком деду: словно понимая ответственность момента, Мика (и даже Даня) не требовали сегодня дополнительного родительского участия, а вместе со всеми ждали Лену с Полей, принимая посильное участие в общем праздничном расписании.
Лена тут же отошла в сторону и пока золотинки кружили, прежде чем упасть, Мика, как по команде, успокоился - словно бы и это, такое короткое свое выступление, он подарил деду, а так же городу и миру, подуставшим к вечеру.
Всё, что происходит с нами или, тем более, не с нами, мгновенно становится историей и растворяется в сумерках.
На первой фотографии Пося и Даня стреляют из хлопушек, а на второй, секунду спустя, видно, как Мика решает заплакать и как баба Нина наклоняется к нему, в естественном порыве, утешить и отвлечь.
Когда Михаил Иванович Воронин добьёт вторую бутылку и пойдёт домой, где его ждёт некормленый Миша, я выносил мусор. Совсем стемнело, разноцветные блески таинственно мерцали, подсвеченные прожекторами соседского магазина.
Ночью пойдёт гроза (я пишу и слышу её отдалённые раскаты) и их разметёт по Печерской и смоет.
Мы этот день проводим как в прошлом и позапрошлом году. Если он чем-то отличается от предыдущих папиных дней рождений то только тем, что Лена потеряла телефон и, из-за её отсутствия, мы сели за стол позже обычного.
Пожалуйста, если только можно, пусть оно и дальше ничем не отличается от того, как было раньше.