Как нарушение законов приводит к искажению реальности
Пен-Центр продолжает разлагаться: вывесили очередное решение своего фальшивого президиума, избранного с нарушениями (точнее, с полным игнорированием) устава. Впрочем, на перевыборном собрании в конце декабря, где не было никакого кворума, выяснилось, что уставов, вообще-то два - по одному ПЕН живёт и действует, а другой (более правильный) находится в инстанциях.
Не хочу рассказывать обо всём этом детально, ибо в частностях и оттенках можно легко увязнуть - пеновская Санта-Барбара тянется уже не первый год и это только поначалу казалось, что порядочный человек, попадая в ПЕН, сталкивается с очевидными и легко рассеиваемыми недоразумениями - настолько то, что мы там видим, вопиюще, карикатурно, да и попросту глупо.
Но уже очень скоро понимаешь, что дело не в стечении обстоятельств и не чьей-то злой воле (хотя всё это тоже имеет место), но в системном кризисе, поразившем структуру от начала и до конца.
Вообще ничего не создающий и не производящий, практически ничем не владеющий и ничего не умеющий, нынешний ПЕН логично превратился в ещё одну организацию-фейк и классическую разводку для лохов, причём лохов "по все стороны баррикад". Разводят здесь всех - своих членов, международный ПЕН, общество, продолжающее реагировать на некогда респектабельную аббревиатуру, читателей, писателей, госструктуры, в общем, всех, кто сам, и по своей воле, ведётся на этот обман. Симулякры никому не прощают невнимания или доброго к себе отношения и, чем более они бесполезны, тем сильнее въедаются в кожу, тем настырнее встраиваются в процесс обмена веществ.
Вообще, в этой ситуации, если брезгливость позволяет во всём этом ковыряться, можно сделать массу интересных культурологических наблюдений.
И над особенностями поведения толпы, способной нивелировать, да и попросту разрушить, любые, даже самые оригинальные индивидуальности.
И над пустопорожностью тщеславных амбиций, адской воронкой втягивающей людей в зыбкую пустоту, которая ничего не производит, но, при этом, постоянно расширяет границы своего беззакония.
И над спецификой литпроцесса, успехи в котором оказываются нужны не для проявления собственно литературных (художественных, эстетических) усилий, но ради карьеры, для которой приставка «член ПЕН» - самое оно. Писатели входят в коллективные организации для того, чтобы перестать быть писателями (индивидуальными производителями оригинального контента), добровольно отказываясь от своего общественного статуса, чтобы стать (может быть, от неуверенности в талантах?) колёсиками и винтиками невидимой махины распределения благ и взаимопомощи.
Писательство это же, в первую очередь, даже не про складные сюжеты, но про самостоятельность мышления, выражающуюся в неповторимых творениях, всегда (таков закон) отличающихся от умонастроений, царящих в обществе. Настоящий писатель находится в оппозиции или сложных отношениях со своим временем не из-за привередливости или дурной натуры, но, от того, что, создавая новое, он автоматически вступает в конфликт с тем, что есть.
Тут или «новое» (= безусловные литературные заслуги), или комфорт (карьеры, премии): мы же, как правило, читаем книги не генералов тусовки (чьи таланты, если они есть, находятся в области добывания благ, а не в области писания текстов), но одиночек и маргиналов, буривших свои скважины в гордом одиночестве - любое нетворческое (да и даже творческое) общение съедает оригинальность, оборачиваясь «сюжетом усреднения».
Анализируя тех, кто мне реально интересен и действительно востребован в приватном чтении по зову души (от Пруста и Джойса до Платонова, Бланшо и Надаша), я вижу только мизантропических социопатов, умело конвертировавших в литературу собственную особость.
Вот и удивляйся потом, что первично - курица или яйцо? Искренняя писанина или тусовка? Литература или блага?
Поразительно, что требование неповторимости и оригинальности (мышления или позиции) от творца (то есть, того, чьи прямые обязанности - бороться с косностью, штампами, стереотипами) или того, кто себя таковым считает, отныне становится неприличным и начинает вызывать скандал.
Я часто вспоминаю инцидент с актёром Пореченковым, который целился из автомата в сторону Украины не от того, что прирождённый милитарист и агрессор, но " просто потому" что все вокруг него именно в ту сторону целились.
Показательным было и недоумение Пореченкова, долго не понимавшего, что же, собственно говоря, инкриминирует ему возбуждённая общественность. Ведь он не делал ничего особенного, чего не делали бы и не продолжают делать другие. Актёр всего-то транслировал разлитые в нынешнем российском обществе поведенческие нормы, а поплатился (да и поплатился ли?) «народной любовью» за то, что сделал «всё то же самое» публично, «при свете софитов», напоровшись на возможность другого взгляда.
Вот и то, что творится в нынешнем ПЕН-центре становится возможным из-за общих социокультурных установок, обобщаемых фразой, приписываемой Брежневу: «Если нельзя, но очень хочется, то можно». Писатели ведь и тут не оказываются первопроходцами (забудем о требовании к ним быть передовыми и оригинальными, как о пораженческом и наивном).
Глупые манипуляции с выборами и уставом, который сначала систематически нарушают, а, затем, войдя во вкус, полностью игнорируют напоминает мне ситуацию с отъёмом Крыма или спортивного скандала с массовым употреблением мельдония. Все эти истории показывают, как в капле воды, общее состояние «уровня моря» общественных нравов, невидимое со стороны (раз уж мы находимся и живём внутри него).
Дело начинается с малого, но именно ежедневные (и до поры невидимые, малоощутимые) нарушения делают власть и общество нечувствительными к нарушениям законов и договорённостей. А отсюда возникают возможности и даже потребности ещё более радикальных нарушений и искажений правовых норм - в том числе международных.
Сначала «правовая база» нарушается и подтачивается внутри государства, не встречая никакого серьёзного сопротивления и, оттого, все эти заступы, в конечном счёте, становятся единственно возможной нормой. После чего ситуативное своеволие переливается через края и границы страны, попадая на территорию международного права.
Ну, в самом деле, ну, а что тут такого? Ведь Крым же, на протяжении столетий, был нашим и мы просто взяли и вернули то, что принадлежит нам по праву.
Ну, подумаешь укол, а что, европейские или американские олимпийцы не делают того же самого? Чиновники спрашивают неизвестно кого: «им можно, а нам нельзя?», вместо того, чтобы навести порядок в собственном доме, переставая заглядываться на соседский палисадник.
Для себя я называю подобные ментальные конструкции «логикой Чикатило»: ведь если Чикатило убивал, значит, и нам, что ли, можно?
Самое ужасное в нашей жизни то, что нарушения и тотальное бесправие проявляются и становятся видимыми только попадая на территорию интернациональной активности.
Годами все мы варимся в ежедневной, ежечасной информационной неопределённости, среди фейков, неправд и повсеместных подмен, масштаб которых определить невозможно, так как цепочки злонамеренных подобий охватывают не только политику и культуру, но, например, производство продуктов или продажу лекарств.
Из-за чего вырождение ПЕНа оказывается вопиющим только на фоне полноценной правозащитной активности международного ПЕНа.
Оценку захвату Крыма дают санкции других государств.
Все тоже самое происходит и с допинговыми скандалами - ведь если бы наши спортсмены не принимали участие в международных соревнованиях, происходящих на чужих территориях, реально (а не декларативно) живущих по правилам и законам, вряд ли мы узнали бы что-нибудь новое про злоупотребление мельдонием.
Про порядки и нравы, царящие в тюрьмах и лагерях мы ведь тоже узнаём, когда случается нечто экстраординарное и небольшой кусок правды вылезает из-за колючей проволоки на всеобщее обозрение.
В «Старых записных книжках» Петра Вяземского мне нравится фраза (не могу найти её, поэтому цитирую приблизительно, если кто знает и поможет найти, исправлю на дословный вариант) о том, что законопослушность базируется отнюдь не на страхе, но на зрелом нравственном чувстве.
Не хочу рассказывать обо всём этом детально, ибо в частностях и оттенках можно легко увязнуть - пеновская Санта-Барбара тянется уже не первый год и это только поначалу казалось, что порядочный человек, попадая в ПЕН, сталкивается с очевидными и легко рассеиваемыми недоразумениями - настолько то, что мы там видим, вопиюще, карикатурно, да и попросту глупо.
Но уже очень скоро понимаешь, что дело не в стечении обстоятельств и не чьей-то злой воле (хотя всё это тоже имеет место), но в системном кризисе, поразившем структуру от начала и до конца.
Вообще ничего не создающий и не производящий, практически ничем не владеющий и ничего не умеющий, нынешний ПЕН логично превратился в ещё одну организацию-фейк и классическую разводку для лохов, причём лохов "по все стороны баррикад". Разводят здесь всех - своих членов, международный ПЕН, общество, продолжающее реагировать на некогда респектабельную аббревиатуру, читателей, писателей, госструктуры, в общем, всех, кто сам, и по своей воле, ведётся на этот обман. Симулякры никому не прощают невнимания или доброго к себе отношения и, чем более они бесполезны, тем сильнее въедаются в кожу, тем настырнее встраиваются в процесс обмена веществ.
Вообще, в этой ситуации, если брезгливость позволяет во всём этом ковыряться, можно сделать массу интересных культурологических наблюдений.
И над особенностями поведения толпы, способной нивелировать, да и попросту разрушить, любые, даже самые оригинальные индивидуальности.
И над пустопорожностью тщеславных амбиций, адской воронкой втягивающей людей в зыбкую пустоту, которая ничего не производит, но, при этом, постоянно расширяет границы своего беззакония.
И над спецификой литпроцесса, успехи в котором оказываются нужны не для проявления собственно литературных (художественных, эстетических) усилий, но ради карьеры, для которой приставка «член ПЕН» - самое оно. Писатели входят в коллективные организации для того, чтобы перестать быть писателями (индивидуальными производителями оригинального контента), добровольно отказываясь от своего общественного статуса, чтобы стать (может быть, от неуверенности в талантах?) колёсиками и винтиками невидимой махины распределения благ и взаимопомощи.
Писательство это же, в первую очередь, даже не про складные сюжеты, но про самостоятельность мышления, выражающуюся в неповторимых творениях, всегда (таков закон) отличающихся от умонастроений, царящих в обществе. Настоящий писатель находится в оппозиции или сложных отношениях со своим временем не из-за привередливости или дурной натуры, но, от того, что, создавая новое, он автоматически вступает в конфликт с тем, что есть.
Тут или «новое» (= безусловные литературные заслуги), или комфорт (карьеры, премии): мы же, как правило, читаем книги не генералов тусовки (чьи таланты, если они есть, находятся в области добывания благ, а не в области писания текстов), но одиночек и маргиналов, буривших свои скважины в гордом одиночестве - любое нетворческое (да и даже творческое) общение съедает оригинальность, оборачиваясь «сюжетом усреднения».
Анализируя тех, кто мне реально интересен и действительно востребован в приватном чтении по зову души (от Пруста и Джойса до Платонова, Бланшо и Надаша), я вижу только мизантропических социопатов, умело конвертировавших в литературу собственную особость.
Вот и удивляйся потом, что первично - курица или яйцо? Искренняя писанина или тусовка? Литература или блага?
Поразительно, что требование неповторимости и оригинальности (мышления или позиции) от творца (то есть, того, чьи прямые обязанности - бороться с косностью, штампами, стереотипами) или того, кто себя таковым считает, отныне становится неприличным и начинает вызывать скандал.
Я часто вспоминаю инцидент с актёром Пореченковым, который целился из автомата в сторону Украины не от того, что прирождённый милитарист и агрессор, но " просто потому" что все вокруг него именно в ту сторону целились.
Показательным было и недоумение Пореченкова, долго не понимавшего, что же, собственно говоря, инкриминирует ему возбуждённая общественность. Ведь он не делал ничего особенного, чего не делали бы и не продолжают делать другие. Актёр всего-то транслировал разлитые в нынешнем российском обществе поведенческие нормы, а поплатился (да и поплатился ли?) «народной любовью» за то, что сделал «всё то же самое» публично, «при свете софитов», напоровшись на возможность другого взгляда.
Вот и то, что творится в нынешнем ПЕН-центре становится возможным из-за общих социокультурных установок, обобщаемых фразой, приписываемой Брежневу: «Если нельзя, но очень хочется, то можно». Писатели ведь и тут не оказываются первопроходцами (забудем о требовании к ним быть передовыми и оригинальными, как о пораженческом и наивном).
Глупые манипуляции с выборами и уставом, который сначала систематически нарушают, а, затем, войдя во вкус, полностью игнорируют напоминает мне ситуацию с отъёмом Крыма или спортивного скандала с массовым употреблением мельдония. Все эти истории показывают, как в капле воды, общее состояние «уровня моря» общественных нравов, невидимое со стороны (раз уж мы находимся и живём внутри него).
Дело начинается с малого, но именно ежедневные (и до поры невидимые, малоощутимые) нарушения делают власть и общество нечувствительными к нарушениям законов и договорённостей. А отсюда возникают возможности и даже потребности ещё более радикальных нарушений и искажений правовых норм - в том числе международных.
Сначала «правовая база» нарушается и подтачивается внутри государства, не встречая никакого серьёзного сопротивления и, оттого, все эти заступы, в конечном счёте, становятся единственно возможной нормой. После чего ситуативное своеволие переливается через края и границы страны, попадая на территорию международного права.
Ну, в самом деле, ну, а что тут такого? Ведь Крым же, на протяжении столетий, был нашим и мы просто взяли и вернули то, что принадлежит нам по праву.
Ну, подумаешь укол, а что, европейские или американские олимпийцы не делают того же самого? Чиновники спрашивают неизвестно кого: «им можно, а нам нельзя?», вместо того, чтобы навести порядок в собственном доме, переставая заглядываться на соседский палисадник.
Для себя я называю подобные ментальные конструкции «логикой Чикатило»: ведь если Чикатило убивал, значит, и нам, что ли, можно?
Самое ужасное в нашей жизни то, что нарушения и тотальное бесправие проявляются и становятся видимыми только попадая на территорию интернациональной активности.
Годами все мы варимся в ежедневной, ежечасной информационной неопределённости, среди фейков, неправд и повсеместных подмен, масштаб которых определить невозможно, так как цепочки злонамеренных подобий охватывают не только политику и культуру, но, например, производство продуктов или продажу лекарств.
Из-за чего вырождение ПЕНа оказывается вопиющим только на фоне полноценной правозащитной активности международного ПЕНа.
Оценку захвату Крыма дают санкции других государств.
Все тоже самое происходит и с допинговыми скандалами - ведь если бы наши спортсмены не принимали участие в международных соревнованиях, происходящих на чужих территориях, реально (а не декларативно) живущих по правилам и законам, вряд ли мы узнали бы что-нибудь новое про злоупотребление мельдонием.
Про порядки и нравы, царящие в тюрьмах и лагерях мы ведь тоже узнаём, когда случается нечто экстраординарное и небольшой кусок правды вылезает из-за колючей проволоки на всеобщее обозрение.
В «Старых записных книжках» Петра Вяземского мне нравится фраза (не могу найти её, поэтому цитирую приблизительно, если кто знает и поможет найти, исправлю на дословный вариант) о том, что законопослушность базируется отнюдь не на страхе, но на зрелом нравственном чувстве.