Эрос невозможного. Вершки и корешки
Давно хочу записать одно наблюдение за модой: есть тенденции навязанные (поверхностные) и такие, как грипп, быстро приходят и быстро уходят, а есть фундаментальные, когда все вдруг, так или иначе, оказываются вовлечены в тренд с непонятным каким-то усердием, осуществляя этот ветер извне даже с вредом для себя.
И тогда понимаешь, что через такие всеобщие увлечения, причем совершенно неотрефлексированные, говорит время.
До сих пор, когда в метро вижу голые лодыжки, вздрагиваю. Казалось бы, декабрь и холодно же, но люди (не только молодые, кстати) подворачивают штанины, чтобы были видны коротенькие носки или же их отсутствие.
Метро - главная антропологическая лаборатория - фиксирует переползание пунктума с лица на конечности. Не на ноги даже, что было бы привычно, но именно что на щиколотки, максимально далёкие от лица и всех привычных признаков сексуальности.
Сначала я решил, что таков новый кодекс чести крайних индивидуалистов, отвлекающих чужой взгляд от глаз и буквально заземляющих внимание людей, уводящих ненужную энергию в пол.
Но потом прочитал в одной умной книжке о возрастании внимания к ногам в порнороликах и увеличении просмотров, обозначенных тэгом «фут-фетиш» сразу после начала эпидемии СПИД, и всё встало на свои места.
Ноги - самое безопасное и незаразное место для секса. Не все, конечно, ноги (пах, в непосредственной близости от причинного места, вызывает-таки опасение «зоной бикини»), но те их части, что максимально удалены от все прочих мест торжествующей чувственности.
Это как самые дальние, заброшенные провинции, в которых тихо и скучно, куда новации доходят в самую последнюю очередь.
Актуализация лодыжек - это не экстенсивное увеличение манких объектов, но бессознательная забота о самосохранении, переключение внимания (своего и чужого) на то, что не передаёт заразу и отвлекает от потенциально опасных действий в привычных областях сексуальных практик.
Становясь новым символом привлекательности и желания, ступни (может быть, в новейшей истории первым певцом их был Тарантино в «Криминальном чтиве?») не участвуют в деторождении и не выделяют потенциально заразных выделений.
И если это про индивидуализм, то не про эстетический, но антропологический, не обременённый семьёй и обязательствами перед другими людьми - только перед собой, любимым, так как запах неухоженных ног шибает в нос, прежде всего, тому, кто их не моет.
Гораздо большим признаком атомарного распыления постиндустриального общества на отдельных индивидов, кстати, кажется мне борода и любая растительность на лице, словно бы защищающая лицо от вторжений - природы, погоды, людей, всего совокупного социума.
Ламберсексуалу важна игра между определённостью вторичных половых признаков и неопределённостью начинки - того, что скрыто под растительностью, буквально прикрыто ей.
Борода (бородка, усы, баки и даже брови, не говоря уже о прическе) позволяет мужчине изменять свою внешность, играя ей «по женскому типу» в желании понравится или подстроиться под существующие тенденции.
Но, кроме этого, она ещё и материализует метафору сокрытия как защиты. Когда я вижу перед собой такого человека, первый вопрос, возникающий в голове, связан именно с этим - понимаешь, что человеку важно скрыть от тебя что-то существенное, важное. Не то, чтобы сразу же хотелось разгадать чужую тайну (и, таким образом, воспринять растительность на лице как манок), просто, общаясь дальше, уже учитываешь это как бы стихийное стремление к неискренности.
То, что можно было бы назвать «себе на уме», если бы эта поговорка значила хоть что-нибудь (ибо все «себе на уме» и нет таких «нормальных» людей, кто бы был не на уме, и, значит «не в себе»).
Антропологические сдвиги проявляются именно во второстепенных материях, как бы особенно на себе не настаивающих. По лакейщине окончательно убитого КВН или в нарастании жлобства в телерекламе («Есть скидки? А если найду?» - говорит человек на кассе, держа в руках игрушечный утюг) можно судить о существующих в обществе умонастроениях.
Однако, мода связанная с границами тела (тут еще массовый татуаж очень даже в тему, хотя с ним как бы всё понятно, вроде бы) забирается в подкорку (или же вылезает из неё) более симптоматически и, что ли, судьбоносно. Общество - это то, что вовне, а изнутри тело распирают какие-то совершенно иные тенденции.
Борода реагирует на внешнее давление (уже даже неважно какое - тоталитарное, медийное или же политкорректное), а оголённая щиколотка манифестирует, что, на самом деле, ей всё фиолетово, предлагая к осмотру перпендикулярную реальность совсем уже какого-то частного бытия со своими личными страхами, тревогами и сомнениями.
Это в прошлые века обнажённая ножка могла вывести впечатлительного человека из равновесия, а кисейную барышню грохнуть в обморок, теперь же, в ситуации максимальной визуальной разнузданности, важно уметь держать удар. Опуская очи долу, шаря взглядом по полу, таким образом, человек ограничивает угол обзора и количество ненужной информации.
Там-то его и настигает видение фригидных частей тела, которые внешне никак себя не проявляют, не способны проявить.
Наш эрос прохладен и отчуждён, показывая он не рассказывает, но укрывается, а выставляя себя наружу, прячется, съёжившись в изюминку где-нибудь совсем уже глубоко внутри.
И тогда понимаешь, что через такие всеобщие увлечения, причем совершенно неотрефлексированные, говорит время.
До сих пор, когда в метро вижу голые лодыжки, вздрагиваю. Казалось бы, декабрь и холодно же, но люди (не только молодые, кстати) подворачивают штанины, чтобы были видны коротенькие носки или же их отсутствие.
Метро - главная антропологическая лаборатория - фиксирует переползание пунктума с лица на конечности. Не на ноги даже, что было бы привычно, но именно что на щиколотки, максимально далёкие от лица и всех привычных признаков сексуальности.
Сначала я решил, что таков новый кодекс чести крайних индивидуалистов, отвлекающих чужой взгляд от глаз и буквально заземляющих внимание людей, уводящих ненужную энергию в пол.
Но потом прочитал в одной умной книжке о возрастании внимания к ногам в порнороликах и увеличении просмотров, обозначенных тэгом «фут-фетиш» сразу после начала эпидемии СПИД, и всё встало на свои места.
Ноги - самое безопасное и незаразное место для секса. Не все, конечно, ноги (пах, в непосредственной близости от причинного места, вызывает-таки опасение «зоной бикини»), но те их части, что максимально удалены от все прочих мест торжествующей чувственности.
Это как самые дальние, заброшенные провинции, в которых тихо и скучно, куда новации доходят в самую последнюю очередь.
Актуализация лодыжек - это не экстенсивное увеличение манких объектов, но бессознательная забота о самосохранении, переключение внимания (своего и чужого) на то, что не передаёт заразу и отвлекает от потенциально опасных действий в привычных областях сексуальных практик.
Становясь новым символом привлекательности и желания, ступни (может быть, в новейшей истории первым певцом их был Тарантино в «Криминальном чтиве?») не участвуют в деторождении и не выделяют потенциально заразных выделений.
И если это про индивидуализм, то не про эстетический, но антропологический, не обременённый семьёй и обязательствами перед другими людьми - только перед собой, любимым, так как запах неухоженных ног шибает в нос, прежде всего, тому, кто их не моет.
Гораздо большим признаком атомарного распыления постиндустриального общества на отдельных индивидов, кстати, кажется мне борода и любая растительность на лице, словно бы защищающая лицо от вторжений - природы, погоды, людей, всего совокупного социума.
Ламберсексуалу важна игра между определённостью вторичных половых признаков и неопределённостью начинки - того, что скрыто под растительностью, буквально прикрыто ей.
Борода (бородка, усы, баки и даже брови, не говоря уже о прическе) позволяет мужчине изменять свою внешность, играя ей «по женскому типу» в желании понравится или подстроиться под существующие тенденции.
Но, кроме этого, она ещё и материализует метафору сокрытия как защиты. Когда я вижу перед собой такого человека, первый вопрос, возникающий в голове, связан именно с этим - понимаешь, что человеку важно скрыть от тебя что-то существенное, важное. Не то, чтобы сразу же хотелось разгадать чужую тайну (и, таким образом, воспринять растительность на лице как манок), просто, общаясь дальше, уже учитываешь это как бы стихийное стремление к неискренности.
То, что можно было бы назвать «себе на уме», если бы эта поговорка значила хоть что-нибудь (ибо все «себе на уме» и нет таких «нормальных» людей, кто бы был не на уме, и, значит «не в себе»).
Антропологические сдвиги проявляются именно во второстепенных материях, как бы особенно на себе не настаивающих. По лакейщине окончательно убитого КВН или в нарастании жлобства в телерекламе («Есть скидки? А если найду?» - говорит человек на кассе, держа в руках игрушечный утюг) можно судить о существующих в обществе умонастроениях.
Однако, мода связанная с границами тела (тут еще массовый татуаж очень даже в тему, хотя с ним как бы всё понятно, вроде бы) забирается в подкорку (или же вылезает из неё) более симптоматически и, что ли, судьбоносно. Общество - это то, что вовне, а изнутри тело распирают какие-то совершенно иные тенденции.
Борода реагирует на внешнее давление (уже даже неважно какое - тоталитарное, медийное или же политкорректное), а оголённая щиколотка манифестирует, что, на самом деле, ей всё фиолетово, предлагая к осмотру перпендикулярную реальность совсем уже какого-то частного бытия со своими личными страхами, тревогами и сомнениями.
Это в прошлые века обнажённая ножка могла вывести впечатлительного человека из равновесия, а кисейную барышню грохнуть в обморок, теперь же, в ситуации максимальной визуальной разнузданности, важно уметь держать удар. Опуская очи долу, шаря взглядом по полу, таким образом, человек ограничивает угол обзора и количество ненужной информации.
Там-то его и настигает видение фригидных частей тела, которые внешне никак себя не проявляют, не способны проявить.
Наш эрос прохладен и отчуждён, показывая он не рассказывает, но укрывается, а выставляя себя наружу, прячется, съёжившись в изюминку где-нибудь совсем уже глубоко внутри.