Костёл босых кармелитов, стоящий на высоком холме (и даже некогда занятый Богданом Хмельницким как одно из важнейших городских укреплений -
см. событийную канву в Википедии) приятен растянутостью во времени, что отразилось в его облике, как внутреннем, так и внешнем. Изначально он строился барочным, но, затем, достраивался и перестраивался уже в эпоху модерна. О чём фасад и башни намекают линиями, не особенно, впрочем, на этом настаивая. Но, конечно, интересно наблюдать и анализировать, как из под субботы вылезает пятница, а костёл босых кармелитов передают сначала ордену реформаторов, затем обутых кармелитов, чтобы теперь отдать Украинской грекокатолической церкви и ордену студитов (почти студентов). Вся эта чехарда, как говорится, «кладёт отпечаток», хотя важнее не она, но сам этот крутой холм с лестницей, из-за которых Михаил Архистратиг возвышается на юру, примерно так же, как святой Юрий (Юра, он же Георгий, он же Жора) с которым они, вероятно, перезваниваются, когда никто не слышит.
Холм - это важно, особенно когда двери костёла выходят прямо к лестнице, а за кованными дверьми распахиваются барочные потолки. То есть, ты, типа, шёл, карабкался, лез и, вот, на небеса попал. Очень клёво. Причём, что важно, храм пустой, но не заброшенный, хотя фрески поблекшие, немного «смытые», всё как мы любим.
Объяснюсь. Выпуклое и сочное барокко, описанное Делёзом, как одна сплошная складка (сгиб-разгиб) не дают зрачку приюта, вынуждая скакать его по поверхности. Фаллос-логос (или, всё-таки, логос-фаллос?)
всё никак не попадает внутрь самодостаточной монады, выскальзывая и соскальзывая вдоль логики сгибов. Не то происходит если фрески стары и полустёрты - тогда они и превращаются в перину, готовую принять глаз без остатка. Нарочитые выпуклости и демонстративные жирные контуры отсутствуют и не отбрасывают восприятие назад. Это уже не батут, но постель. Или, точнее, поляна, так как заветренные, бледные росписи автоматически перенаправляют сознание совсем в иную степь. Причём, не в историко-культурную, но меланхолически медитативную, сельскохозяйственную, что ли: это городские храмы вылизаны и навощены до крайней степени декоративности, тогда как сельские церкви, словно бы сосланные за город за ненадобностью, пахнут элегией нескошенных трав (
одну такую церковь Св. Иосифа, я встретил, мотаясь по замкам,
окружающим Львов в Подгорцах; фотки воспоследуют). Это уже пространство не искусства и религии, но овеществленной памяти, которая, должно быть, выглядит точно так же заброшено, но не печально.
Собственно, и в церковь Михаила Архистратига я попал, пытаясь отыскать следы школьных воспоминаний.
Ещё будучи во Львове, я писал в ЖЖ, что хотел найти барочные фрески, увиденные глазом ученика средней советской школы (у меня с этого, может быть, новый роман начинается; допустим), не то, чтобы потрясшие детскую душу (хотя первое барокко на потолке это, конечно же, важно вне зависимости от его живописных достоинств), просто с этим связаны были определенные обстоятельства, что выглядят теперь едва ли не символическими. Важно, впрочем, другое: наш добрый проводник Юлик составил список соборов с фресками, которые, один за другим, я и обходил по какому-то непонятному порядку.
Некстати. Провожая меня в Михаила, Юлик обратил внимание на старейшую гимназию города, расположенную у основания холма, прямо напротив лестницы. Сказал, что она никогда не закрывалась, работала без перерывов при любой власти и режимах (на заходном снимке она виднеется, белеет внизу). В ней, помимо много кого, учился Станислав Лем и, кажется, она есть, упоминается
в «Высоком замке», его мемуарах о детстве, переведенных на русский в год моего рождения. Надо будет проверить.