Зачем нужна книга о Венеции?
Идея в том, что Венецию можно "подчинить" (переподчинить) себе только придумав в ней какое-нибудь дело. Соединив город со своими потребностями, личными или творческими. Лучше - если и с теми и с другими.
Мне нравится как Джон Рёскин приезжал сюда, зиму за зимой, чтобы никто не отвлекал от зарисовывания капителей, фризов и всевозможных оконных форм.
Сижу и вижу: редкий снег идёт, а Рёскин, укутанный в шерстяной шарф (рядом жена носок вяжет), сидя в гондоле, чирикает себе в блокнотике, не обращая внимания на осадки.
Это же ещё и крайне красивая мотивация - книгу про Венецию писать; книгу про город, всем интересный, с которым у каждого есть собственные отношения либо притягивания, либо отторжения.
Многочисленные туристические лавки, торгующие совершенно бессмысленными сувенирами, применить которые в быту практически (sic) невозможно, паразитируют на головокружительной скорости "венецианского синдрома", проникающего внутрь быстрее отсутствующего в августе и октябре-ноябре ("проверено на себе") запаха водорослей.
Синдром, заключающийся в необходимости не только причаститься, но и стать хоть как-то причастным к этому чудодейственному исключению из всех правил, от градостроительных до оптико-политических. Сувенир - как частичка тела Светлейшей, нетленные мощи, скол красоты, который хочется захватить с собой.
Идеальными, но совершенно безнадёжными в своей утопичности сувенирами, могли бы стать осколки зеркал, рассыпанные в крытых арочных переходах соттопортего, на площадках перед церквями или же на пятачках перекрёстков мерчерии. Идеальными, так как волшебная сила отражений действует лишь пока зеркальные обломки транслируют аутентичные отражения, мгновенно сдуваясь за пределами города.
Так умирает, теряя все свои эффекты, медуза выброшенная на берег. Так разноцветная галька, вытащенная из моря, перестаёт блистать оттенками, высыхая на ветру.
Вот точно так же и книга, с одной стороны, поднимает тебя в собственных глазах, с другой стороны, вызывает восхищение и зависть у знакомцев. Главное объяснить им, что ты… Венецию не любишь.
Точнее, не то, чтобы не любишь, но, просто не сходишь по ней с ума. Воспринимаешь как данность. В поисках понимания и точек соприкосновения, люди горазды хвататься за любые проявления внешнего: ага, раз ты зачистил в Венецию, значит, логично - жить без неё не можешь. Не так что ли?
Конечно, не так. Наконец-то, ты нашёл комфортный и ненапряжный, достойный источник применения своих сил. Точку опоры приложения для теорий и практик, лабораторный локус, дающий возможность максимально чётко изложить накопившийся опыт: тут как с Википедией - раз про Венецию и её особенности знают, то можно не объяснять "правил игры", сэкономив на "теме", дать "ремы" больше, чем обычно даёшь.
Но любовь ли это пристальное внимание и желание отдавать ей время и деньги, внимание и силы?
У меня есть приятель, больше двадцати лет читавший Набокова с тем, чтобы, в конечном счёте, написать о Набокове большую книгу. Но может ли он назвать Набокова своим любимым писателем?
Надо будет спросить при случае.
Мотивация, впрочем, записана в его набоковском "дневнике наблюдений", поэтому случая можно не искать, а просто выписать цитату. "Ответ: я ловко преобразился в писателя-сочиняющего-большую-книгу-о-Набокове, и мне совершенно не хотелось преображаться вспять, терять этот крайне приятный статус. Больше счастье - работать над такой книгой.
Ловить приветы судьбы, знаки, подтверждающие верность пути. Знаками этот путеводитель обильно не нафаршируешь, часто они просто являются непереводимой игрой теней на брандмауэре или слишком впаяны в мою жизнь, гаснут, если выдернуть контекст".
Чужой город невозможно присвоить. Можно, однако, вырастить у себя внутри знак причастности к тому, что тебе не принадлежит и никогда принадлежать не станет: уплотнение книги, завязь которой растёт буквально на глазах.
Мне нравится как Джон Рёскин приезжал сюда, зиму за зимой, чтобы никто не отвлекал от зарисовывания капителей, фризов и всевозможных оконных форм.
Сижу и вижу: редкий снег идёт, а Рёскин, укутанный в шерстяной шарф (рядом жена носок вяжет), сидя в гондоле, чирикает себе в блокнотике, не обращая внимания на осадки.
Это же ещё и крайне красивая мотивация - книгу про Венецию писать; книгу про город, всем интересный, с которым у каждого есть собственные отношения либо притягивания, либо отторжения.
Многочисленные туристические лавки, торгующие совершенно бессмысленными сувенирами, применить которые в быту практически (sic) невозможно, паразитируют на головокружительной скорости "венецианского синдрома", проникающего внутрь быстрее отсутствующего в августе и октябре-ноябре ("проверено на себе") запаха водорослей.
Синдром, заключающийся в необходимости не только причаститься, но и стать хоть как-то причастным к этому чудодейственному исключению из всех правил, от градостроительных до оптико-политических. Сувенир - как частичка тела Светлейшей, нетленные мощи, скол красоты, который хочется захватить с собой.
Идеальными, но совершенно безнадёжными в своей утопичности сувенирами, могли бы стать осколки зеркал, рассыпанные в крытых арочных переходах соттопортего, на площадках перед церквями или же на пятачках перекрёстков мерчерии. Идеальными, так как волшебная сила отражений действует лишь пока зеркальные обломки транслируют аутентичные отражения, мгновенно сдуваясь за пределами города.
Так умирает, теряя все свои эффекты, медуза выброшенная на берег. Так разноцветная галька, вытащенная из моря, перестаёт блистать оттенками, высыхая на ветру.
Вот точно так же и книга, с одной стороны, поднимает тебя в собственных глазах, с другой стороны, вызывает восхищение и зависть у знакомцев. Главное объяснить им, что ты… Венецию не любишь.
Точнее, не то, чтобы не любишь, но, просто не сходишь по ней с ума. Воспринимаешь как данность. В поисках понимания и точек соприкосновения, люди горазды хвататься за любые проявления внешнего: ага, раз ты зачистил в Венецию, значит, логично - жить без неё не можешь. Не так что ли?
Конечно, не так. Наконец-то, ты нашёл комфортный и ненапряжный, достойный источник применения своих сил. Точку опоры приложения для теорий и практик, лабораторный локус, дающий возможность максимально чётко изложить накопившийся опыт: тут как с Википедией - раз про Венецию и её особенности знают, то можно не объяснять "правил игры", сэкономив на "теме", дать "ремы" больше, чем обычно даёшь.
Но любовь ли это пристальное внимание и желание отдавать ей время и деньги, внимание и силы?
У меня есть приятель, больше двадцати лет читавший Набокова с тем, чтобы, в конечном счёте, написать о Набокове большую книгу. Но может ли он назвать Набокова своим любимым писателем?
Надо будет спросить при случае.
Мотивация, впрочем, записана в его набоковском "дневнике наблюдений", поэтому случая можно не искать, а просто выписать цитату. "Ответ: я ловко преобразился в писателя-сочиняющего-большую-книгу-о-Набокове, и мне совершенно не хотелось преображаться вспять, терять этот крайне приятный статус. Больше счастье - работать над такой книгой.
Ловить приветы судьбы, знаки, подтверждающие верность пути. Знаками этот путеводитель обильно не нафаршируешь, часто они просто являются непереводимой игрой теней на брандмауэре или слишком впаяны в мою жизнь, гаснут, если выдернуть контекст".
Чужой город невозможно присвоить. Можно, однако, вырастить у себя внутри знак причастности к тому, что тебе не принадлежит и никогда принадлежать не станет: уплотнение книги, завязь которой растёт буквально на глазах.