"Великие живописцы Ренессанса из Академии Каррара в Бергамо". ГМИИ
Бергамо - город небольшой, но прекрасный, северный (Ломбардия), хорошо сохранившийся, но небольшой, находящийся в стороне от основных туристических потоков. О нём весьма вдохновенно, впрочем, писал Муратов, а Ипполитов посвятил Бергамо две небольших, но весьма концентрированных главы в своей первой итальянской книге.
Музей, Академия Каррара, здесь славный, богатый, до декабря закрытый на ремонт. Именно поэтому, чтобы шедевры, принадлежащие всему человечеству, не простаивали ни дня, их и привезли в Москву.
Впрочем, они, эти картины, уже давно путешествуют разноцветным цирковым табором, много куда заезжали, да только какая нам разница, важно, что никогда в Москву не завозилось одновременно так много картин из одного итальянского музея. Тем более, провинциального, то есть, такого, куда по своей воле обычно не заглядываешь.
А если и заглядываешь, то сами знаете, что такое музеи в Италии - огромная, разветвлённая инфраструктура, утомляющая уже в первые дни. Точнее, притупляющая впечатления таким образом, что уже очень скоро тебя цепляют только самые выдающиеся работы. Да и то - как бы вынужденно, нехотя, через пелену недопереваренного опыта.
В любой поездке, музей - это точка между обедом и магазинными, тотальной актуализацией высказывания, поэтому ещё неизвестно, где и в каком виде лучше смотреть все эти художественные сокровища: в максимально чистом, очищенном виде, как это случается во время их гастролей, или же в оправе родных стен.
Из 58 картин, привезённых в этот раз, две бывали в Москве совсем недавно - «Мистическое обручение св. Екатерины» приезжало в ГМИИ на «монографическую выставку» Лоренцо Лотто, а роскошное «Рождество Марии» Виторио Карпаччо открывало итальянский раздел «Воображаемого музея», главной выставки, посвящённой столетию (2012) Пушкинского музея.
Фоторепортаж с выставки: http://paslen.livejournal.com/1818812.html
Но теперь <выставочные> акценты смещены, знакомые картины оказались не в центре, поэтому воспринимаются несколько иначе. Хотя за пару лет они, разумеется, не утратили ни масштабности, ни блеска. Просто сейчас Карпаччо висит сбоку от трех картин Боттичелли, а к одному из самых безусловных шедевров Лотто добавился ( что неслучайно, ибо с некоторых пор именно Лотто «назначен» гением места Бергамо - об этом хорошо, как раз, написано у Ипполитова) изумительный горизонтальный триптих (точнее, цикл из трёх самодостаточных картин) про воскрешение Св. Доменика.
Значит, связи у ГМИИ с Академией старые и отлаженные: генезис выставки очевиден - год Итальянского туризма + успех предыдущих выставок - Лотто, Караваджо, но, в особенности, Тициана (ещё один, забредший в Москву, «осколок» международного музейного блокбастера), которого у нас посмотрело больше 300 000 человек.
Эту цифру на открытии назвали как самую большую для выставок итальянского классического искусства за рубежом. Нормальный такой, грамотный протекционизм, оборачивающийся потоками туристических инвестиций - ведь искусство для Италии всё равно что нефть для России.
Из-за того, что картин на выставке много, а знакомых имён меньше, в восприятии этих трёх залов, один из которых отдан сугубо венецианскому искусству (хотя отец и сын Беллини со своими мадоннами висят в соседних помещениях) возникают внутренние сюжеты.
Понятно, что ждать от качественных Казимо Тура и Перуджино, Лоренцо Коста, одного из Виварини (Бартоломео) и эмблематического Пизанелло, а вот другие, менее известные художники, «вынужденно подстраиваются» под интернациональных звёзд.
Есть на этой выставке одно совершенно замечательное открытие - целая стена портретов мало известного в нашей стране, несмотря на то, что работа его есть в Эрмитаже, ещё одного сугубо бергамского художника, Джованни Баттиста Морони, картины которого выглядят на редкость современно. Точно этот художник лично знал не только Веласкеса (с которым действительно пересекался), но даже Эдуарда Мане.
Текучий, почти импрессионистический мазок мирволит особой, новой психологической сложности изображённых на его портретах, точно в залы «итальянского Ренессанса» по ошибке занесли более поздние работы. Но, затем, смотришь на годы жизни (1522 - 1578) и удивляешься ещё сильнее. Морони странный случай какого-то интонационного и технического вируса, опередившего время и мало замеченного современниками.
Таких «тупиковых» художников теперь всё больше. Точнее, мы, насытившиеся творчеством мегазвёзд, начинаем искать искушение на стороне «тихих лириков», не рвавшихся на авансцену. После сытного обеда с Тинторетто, Веронезе и Тьеполо, наконец, приходит вкус к Лонги и Гварди.
Думаю, попади я в Бергамо (ебж), но там на Морони я бы не обратил никакого внимания, а здесь, в ГМИИ, "Стена Морони" выпадает из общего настроя, в котором главное, на мой взгляд, «сравнительные качества» отдельных живописцев, непонятно из чего берущиеся. На самом деле, это сравнение, когда одно «цепляет», а мимо другого, может быть, даже более мастеровитого и широкомасштабного проходишь с равнодушием, и есть самое интересное.
Вспоминаешь Беренсона с его идеями «осязательной ценности живописи», ибо других объяснений у меня пока не находится. Шумно же, к тому же, суетливо: вернисажная пора хороша тем, что картины ещё не засмотрены и их можно фотографировать. С другой стороны, ты не один такой, толчея в залах возникает - как в метро часа пик.
Жаль, что вернисаж назначили на понедельник, таким образом, отрезав от вернисажного пула остальные части ГМИИ: вдоволь нагулявшись по премьерной тесноте, я люблю заглянуть на «основную экспозицию», которая всегда оказывается после чужих выставок как бы обновлённой. Не говоря уже о параллельных временных выставках, которые, на контрасте, хорошо чистят восприятие.
Но в этот раз пришлось сосредоточиться только на бергамских красотах. Торжественное открытие в Итальянском дворике почти ничем не отличалось от тех, что устраивала Ирина Антонова. Разве что большой стол, за которым обычно рассаживались чиновники и искусствоведы, упразднили. Марина Лошак вела вернисаж стоя у микрофона, по очереди приглашая итальянский и московский истеблишмент.
Антонова, впрочем, была тут же. Тоже выступала. В её поведении сквозила некоторая нарочитость как бы ненавязчивого противопоставления «новой метле». Марина Лошак, говоря дежурные фразы, пошутила про внука и его черепашек-ниндзя, имеющих клички великих художников прошлого, Ирина Антонова построила свой краткий, но энергичный спич как лекцию об особенностях Возрождения.
Она, конечно, выдающийся человек, не очень мне симпатичный сгусток твердокаменной плоти, вышедший за рамки не только возраста, но и гендера, однако, вот этот бесперебойный канал, по которому в Москву качается классическое итальянское искусство - это, конечно, её персональная «нефтяная труба».
Собственно, так и понимаешь в чём заключается вклад конкретного человека в дело, выглядящее со стороны обжим и почти обезличенным.
В музее много воспринимается нами как данность (ну, стоит тут всё как раньше сто лет стояло, так оно и дальше будет существовать, покрываясь пылью, если её, пыль, вовремя не смахивать), да только Музей - это же практически тот же самый театр, премьеры которого готовятся в невидимом миру авральном режиме вполне конкретными «режиссёрами».
После пресс-конференции все поднимаются по лестнице в залы с картинами из Бергамо и их открывают нам как бы в первый раз: ещё пять минут назад в этих помещениях было тихо и сонно, а теперь жужжит разбуженный рой.
При том, что пару часов назад, точно такое же автономное открытие проводили для журналистов (а в Третьяковке делают и вовсе по три вернисажа в один день, разводя ВИПов и пиплов) и картины снова, как в первый раз, вспыхивали своей манящей прелестью, как если до этого спали в цирковой кибитке за шапито, а теперь, вот, открыли глаза.
Я немного понаблюдал за Антоновой (это было несложно, так как она привыкла, что у неё «вся жизнь на виду», а любое появление обязательно будет кем-то замечено и истолковано), которая, выступив, демонстративно незаметно выскользнула из Итальянского дворика. Потом, с какими-то сумками, я заметил её, закрывающей дверь своего кабинета. А когда праздничная толпа начала втекать в отгороженные залы бергамской экспозиции я увидел её снова - она, как бы в последний раз проверив всё ли в порядке, прошмыгнула сбоку от вернисажной толпы в соседний зал.
И в этом тоже я вижу «чудо театра», умеющего слабости превращать в эффектные трюки, уловки и рецепты многовековой давности в завлекательное ноу-хау, а собственные амбиции и непомерное тщеславие - в служение прекрасному. Понятно же, что ГМИИ оперативно «присоседился» к обстоятельствам бергамского музея (нынешние гастроли начали делать в ноябре), как в прошлые разы отлавливал хвосты европейских выставок Караваджо и Тициана, пока они «тёпленькие» да застрахованные.
Но мы же не балованные, нам и этого хватит. Хотя и на один долгий день.
Музей, Академия Каррара, здесь славный, богатый, до декабря закрытый на ремонт. Именно поэтому, чтобы шедевры, принадлежащие всему человечеству, не простаивали ни дня, их и привезли в Москву.
Впрочем, они, эти картины, уже давно путешествуют разноцветным цирковым табором, много куда заезжали, да только какая нам разница, важно, что никогда в Москву не завозилось одновременно так много картин из одного итальянского музея. Тем более, провинциального, то есть, такого, куда по своей воле обычно не заглядываешь.
А если и заглядываешь, то сами знаете, что такое музеи в Италии - огромная, разветвлённая инфраструктура, утомляющая уже в первые дни. Точнее, притупляющая впечатления таким образом, что уже очень скоро тебя цепляют только самые выдающиеся работы. Да и то - как бы вынужденно, нехотя, через пелену недопереваренного опыта.
В любой поездке, музей - это точка между обедом и магазинными, тотальной актуализацией высказывания, поэтому ещё неизвестно, где и в каком виде лучше смотреть все эти художественные сокровища: в максимально чистом, очищенном виде, как это случается во время их гастролей, или же в оправе родных стен.
Из 58 картин, привезённых в этот раз, две бывали в Москве совсем недавно - «Мистическое обручение св. Екатерины» приезжало в ГМИИ на «монографическую выставку» Лоренцо Лотто, а роскошное «Рождество Марии» Виторио Карпаччо открывало итальянский раздел «Воображаемого музея», главной выставки, посвящённой столетию (2012) Пушкинского музея.
Фоторепортаж с выставки: http://paslen.livejournal.com/1818812.html
Но теперь <выставочные> акценты смещены, знакомые картины оказались не в центре, поэтому воспринимаются несколько иначе. Хотя за пару лет они, разумеется, не утратили ни масштабности, ни блеска. Просто сейчас Карпаччо висит сбоку от трех картин Боттичелли, а к одному из самых безусловных шедевров Лотто добавился ( что неслучайно, ибо с некоторых пор именно Лотто «назначен» гением места Бергамо - об этом хорошо, как раз, написано у Ипполитова) изумительный горизонтальный триптих (точнее, цикл из трёх самодостаточных картин) про воскрешение Св. Доменика.
Значит, связи у ГМИИ с Академией старые и отлаженные: генезис выставки очевиден - год Итальянского туризма + успех предыдущих выставок - Лотто, Караваджо, но, в особенности, Тициана (ещё один, забредший в Москву, «осколок» международного музейного блокбастера), которого у нас посмотрело больше 300 000 человек.
Эту цифру на открытии назвали как самую большую для выставок итальянского классического искусства за рубежом. Нормальный такой, грамотный протекционизм, оборачивающийся потоками туристических инвестиций - ведь искусство для Италии всё равно что нефть для России.
Из-за того, что картин на выставке много, а знакомых имён меньше, в восприятии этих трёх залов, один из которых отдан сугубо венецианскому искусству (хотя отец и сын Беллини со своими мадоннами висят в соседних помещениях) возникают внутренние сюжеты.
Понятно, что ждать от качественных Казимо Тура и Перуджино, Лоренцо Коста, одного из Виварини (Бартоломео) и эмблематического Пизанелло, а вот другие, менее известные художники, «вынужденно подстраиваются» под интернациональных звёзд.
Есть на этой выставке одно совершенно замечательное открытие - целая стена портретов мало известного в нашей стране, несмотря на то, что работа его есть в Эрмитаже, ещё одного сугубо бергамского художника, Джованни Баттиста Морони, картины которого выглядят на редкость современно. Точно этот художник лично знал не только Веласкеса (с которым действительно пересекался), но даже Эдуарда Мане.
Текучий, почти импрессионистический мазок мирволит особой, новой психологической сложности изображённых на его портретах, точно в залы «итальянского Ренессанса» по ошибке занесли более поздние работы. Но, затем, смотришь на годы жизни (1522 - 1578) и удивляешься ещё сильнее. Морони странный случай какого-то интонационного и технического вируса, опередившего время и мало замеченного современниками.
Таких «тупиковых» художников теперь всё больше. Точнее, мы, насытившиеся творчеством мегазвёзд, начинаем искать искушение на стороне «тихих лириков», не рвавшихся на авансцену. После сытного обеда с Тинторетто, Веронезе и Тьеполо, наконец, приходит вкус к Лонги и Гварди.
Думаю, попади я в Бергамо (ебж), но там на Морони я бы не обратил никакого внимания, а здесь, в ГМИИ, "Стена Морони" выпадает из общего настроя, в котором главное, на мой взгляд, «сравнительные качества» отдельных живописцев, непонятно из чего берущиеся. На самом деле, это сравнение, когда одно «цепляет», а мимо другого, может быть, даже более мастеровитого и широкомасштабного проходишь с равнодушием, и есть самое интересное.
Вспоминаешь Беренсона с его идеями «осязательной ценности живописи», ибо других объяснений у меня пока не находится. Шумно же, к тому же, суетливо: вернисажная пора хороша тем, что картины ещё не засмотрены и их можно фотографировать. С другой стороны, ты не один такой, толчея в залах возникает - как в метро часа пик.
Жаль, что вернисаж назначили на понедельник, таким образом, отрезав от вернисажного пула остальные части ГМИИ: вдоволь нагулявшись по премьерной тесноте, я люблю заглянуть на «основную экспозицию», которая всегда оказывается после чужих выставок как бы обновлённой. Не говоря уже о параллельных временных выставках, которые, на контрасте, хорошо чистят восприятие.
Но в этот раз пришлось сосредоточиться только на бергамских красотах. Торжественное открытие в Итальянском дворике почти ничем не отличалось от тех, что устраивала Ирина Антонова. Разве что большой стол, за которым обычно рассаживались чиновники и искусствоведы, упразднили. Марина Лошак вела вернисаж стоя у микрофона, по очереди приглашая итальянский и московский истеблишмент.
Антонова, впрочем, была тут же. Тоже выступала. В её поведении сквозила некоторая нарочитость как бы ненавязчивого противопоставления «новой метле». Марина Лошак, говоря дежурные фразы, пошутила про внука и его черепашек-ниндзя, имеющих клички великих художников прошлого, Ирина Антонова построила свой краткий, но энергичный спич как лекцию об особенностях Возрождения.
Она, конечно, выдающийся человек, не очень мне симпатичный сгусток твердокаменной плоти, вышедший за рамки не только возраста, но и гендера, однако, вот этот бесперебойный канал, по которому в Москву качается классическое итальянское искусство - это, конечно, её персональная «нефтяная труба».
Собственно, так и понимаешь в чём заключается вклад конкретного человека в дело, выглядящее со стороны обжим и почти обезличенным.
В музее много воспринимается нами как данность (ну, стоит тут всё как раньше сто лет стояло, так оно и дальше будет существовать, покрываясь пылью, если её, пыль, вовремя не смахивать), да только Музей - это же практически тот же самый театр, премьеры которого готовятся в невидимом миру авральном режиме вполне конкретными «режиссёрами».
После пресс-конференции все поднимаются по лестнице в залы с картинами из Бергамо и их открывают нам как бы в первый раз: ещё пять минут назад в этих помещениях было тихо и сонно, а теперь жужжит разбуженный рой.
При том, что пару часов назад, точно такое же автономное открытие проводили для журналистов (а в Третьяковке делают и вовсе по три вернисажа в один день, разводя ВИПов и пиплов) и картины снова, как в первый раз, вспыхивали своей манящей прелестью, как если до этого спали в цирковой кибитке за шапито, а теперь, вот, открыли глаза.
Я немного понаблюдал за Антоновой (это было несложно, так как она привыкла, что у неё «вся жизнь на виду», а любое появление обязательно будет кем-то замечено и истолковано), которая, выступив, демонстративно незаметно выскользнула из Итальянского дворика. Потом, с какими-то сумками, я заметил её, закрывающей дверь своего кабинета. А когда праздничная толпа начала втекать в отгороженные залы бергамской экспозиции я увидел её снова - она, как бы в последний раз проверив всё ли в порядке, прошмыгнула сбоку от вернисажной толпы в соседний зал.
И в этом тоже я вижу «чудо театра», умеющего слабости превращать в эффектные трюки, уловки и рецепты многовековой давности в завлекательное ноу-хау, а собственные амбиции и непомерное тщеславие - в служение прекрасному. Понятно же, что ГМИИ оперативно «присоседился» к обстоятельствам бергамского музея (нынешние гастроли начали делать в ноябре), как в прошлые разы отлавливал хвосты европейских выставок Караваджо и Тициана, пока они «тёпленькие» да застрахованные.
Но мы же не балованные, нам и этого хватит. Хотя и на один долгий день.