Падуя. Фрески Джотто в Капелле Скровеньи
Смотрение фресок Джотто превратили в целый ритуал: важно заказать билеты заранее (я делал это по интернету ещё в Венеции) на жёстко фиксированное время: в капеллу Скровеньи пускают допоздна, но партиями и только на 15 или 20 минут (время улетает мгновенно).
Накануне я зашёл в комплекс Городских Музеев Падуи, оккупировавших монастырь Эремитани (в него входит действующая церковь с остатками фресок Монтеньи и Менабуои, клуатр с археологическими и нумизматическими коллекциями, пинакотека второго этажа и, разумеется, отдельно стоящая капелла Скровеньи, куда можно попасть только из музейного вестибюля, пройдя по красивому и печальному саду с абстрактными скульптурами) и билет свой выкупил.
На следующий день (благо был дождь и далеко от гостиницы идти не хотелось) я посмотрел сначала нутро Палаццо делла Риджони, а затем пришёл с Эремитани, где на небольшом пятачке и толкутся главные художественные сокровища города.
Боялся, конечно, что многочисленные второстепенные венецианцы (я даже не ожидал, что коллекция живописи окажется такой обильной и даже одышливой) замылят глаз, но для первого (читай, предварительного, при том, что возвращение необязательно, его может и не быть) знакомства вполне достаточно: путешественнику, вечно спешащему к новым зияющим высотам, не до медоточивой медитативности.
Когда время подходит, чуть ли не за руку тебя отводят к капелле, сбоку к которой пристроен стеклянный павильон с небольшим зрительным залом, похожий на аэропортовский накопитель.
Возле него ты ждёшь, пока предыдущая группа туристов посмотрит видеофильм с объяснениями и перечислениями, а затем отправится смотреть фрески.
И тогда их место занимает ваша группа.
Собственно, время отводимое для смотрения Джотто равно времени показа фильма и когда, усталый но довольный, ты возвращаешься в накопитель, там смотрит видео группа следующего сеанса.
«Падуя» на Яндекс.Фотках
Все это, разумеется, работает на ритуал и возгонку вещества ожидания.
О том, чтобы фотографировать фрески не может идти и речи - вместе с туристами в узкой и весьма необширной капелле (хотя живопись Джотто как может раздвигает её ограниченные архитектурные объёмы, да только возможности у проторенессанса не безграничны) находятся два надзирателя, не спускающие с паломников глаз.
Никакой привычной музейно-итальянской расслабленности нет даже близко - так и тогда ты сразу понимаешь, что фрески Джотто - штука нешуточная, национальное достояние и жемчужина всемирного наследия, поэтому, разумеется, и не забалуешь.
Сотрудники капеллы (и музея), кажется, озабочены не столько сохранностью фресок, которые лет десять назад обновили радикальнейшим образом, сколько сохранением, точнее, накоплением ауры, возникающей, если вспомнить Беньямина, из причастности к <сакральному> обряду.
Тут дело даже не в религиозном характере живописи Джотто (хотя он тоже играет свою вторую-третью скрипку), но в простраивании внутри человеческого сознания фигур постоянного ограничения и отложенности результата, за время ожидания которого «душа» успевает очиститься и настроиться на восприятие конкретного произведения.
Это важно, хотя, отчасти, и механистично. Механизировано.
Тем более, если тебя разбивают на группы, постоянно инструктируют и подгоняют, нагнетая заряд (тут, между прочим, важно не пережимать, иначе разочарование окажется едва ли не закономерным), в чём участвуют все сотрудники музея.
Ожидая своей очереди в невеликом фойе входной группы (кассы, продажа книг и сувениров, маленькое кафе с видом на клуатр), интересно наблюдать эту игру обслуживающего персонала, привыкшего к каждодневным посещениям Великого Памятника Искусства паломниками со всего света.
Некоторые, ведь, специально едут посмотреть на вершинные шедевры Главного Итальянского Художника, другие приходят, поскольку Капелла Скровеньи - главный туристический аттракцион города и миновать его невозможно.
А люди работают здесь каждый день, в непосредственной близости от «очага духовности» при любой погоде и при любом раскладе, обходясь с жаждущими незабываемых эстетических впечатлений, как нянечки в детсаде обходятся с детьми малыми и неразумными.
Тут начинает казаться, что все вокруг (чернокожая охранница Кьяра, пышнотелая, благообразная, как из сказки про сдобное тесто, матрона на билетах и худенькая, неврастеничная интеллектуалка-продавщица в музейном бутике), подобраны с тонким тактическим расчетом подчёркивающим ритуальность ситуации через демонстрацию всех этих как бы законченных социальных и человеческих типов с тихой, прободной мудростью в глазах.
Не только оттого, что близость к «очагу» причащает их к таинствам и истинам, просто это такой растянутый во времени и пространстве театр, не настаивающий, правда, на своей демонстрационной природе.
Полустихийный, да.
Это, конечно, крайне интересно с чем каждый из нас приходит в музей и капеллу, что хочет здесь увидеть и найти, что понять, поймать и сформулировать возле скалы этой незыблемой данности со статусом вечной, немеркнущей ценности.
Вознесенский писал, что люди входят в Мавзолей как в кабинет рентгеновый, где мумия Ленина их насквозь видит.
Зареставрированные, постоянно обновляемые росписи, вероятно, навести в голове порядок, что-то такое там перещёлкнуть, дабы дальше ты шёл по жизни с багажом нового опыта.
Так, за этим?
Или за тем, чтобы проверить себя и свои чувства многовековой очередью восхищённых зрителей; всё ли с тобой и с твоим восприятием так?
А фрески, как, собственно, они?
Продолжают ли излучать ауру вхождения в «близость дальнего», то есть, ускользать от прищепки туристического внимания причастностью к мистическим материям, которые только и могут воздействовать на современного человека, постоянно вязнущего в ощущении собственной неудовлетворённости, несовершенстве и, возможно, греховности чем-то не до конца разжёванным и объяснимым?
Продолжают. Воздействуют.
Удивительно, но почти факт.
Из накопителя ты идёшь по узкому коридору и впереди, в открытом проёма Капеллы, сияют чистые, незамутнённые краски этого чистого, ничем не замутнённого, художественного жеста.
Сразу становится как-то светлее (при том, что идёт дождь и пасмурно) и совершенно очевидно, что ты сталкиваешься с чем-то важным, грандиозным и, безусловно, гениальным.
Сложно описать, да лень тягаться с мастерами экфрасиса (прекрасные описания картин Джотто есть и у Муратова и у Тэна, много ещё у кого), скажу лишь, что Капелла Скровеньи - тот редкий случай, когда никакие репродукции, даже самые совершенные не отражают механизмов воздействия.
А оно оказывается всеобъемлющим: с одной стороны, изображения как бы обступают сознание (без всякой суеты и натужности), при этом, с другой, совершенно не придавливая его, но как бы раздвигая пространство капеллы тонким цветовым решением.
Во-первых, фреска с голубыми небесами во всю длину потолка, во-вторых, медленный переход от тёмно синих тонов на самом нижнем уровне изображений (всего их три) к бледно-небесному на третьем изобразительном «этаже».
Этот переход почти незаметно подчёркивается и коричневатыми узорами, обрамляющими каждый из сюжетов: правильные геометрические арабески с впаянными в них ромбиками аллегорий и локальных «портретов» тоже как бы стараются затемниться снизу и просветлеть в верхней части стен.
За день до этого я рассматривал фрески баптистерия, сделанные на полвека примерно позже Джотто и в них было гораздо больше суеты и византийской прямолинейности (не хочется писать таких слов, как «примитив», «примитивность»).
У Джотто же ничего не плывет, точно каждая картина разглажена, подобно скатерти (изобразительно и повествовательно); всё понятно (без упрощения) и развёрнуто к пониманию обычного человека, при том, что в рядах отдельных эпизодов нет никакой последовательности, евангельские эпизоды перемешаны в непонятной для меня логике.
Джотто передаёт момент когда божественное спускается с недоступных небес на уровень человека.
Чистый кенозис.
Точно всё было ровно так, как Джотто это увидел.
Увидел и передал.
В целом, весь этот цикл и выглядит документальным фильмом.
Точнее, его раскадровкой.
Вот что важно: после всех приключений и превращений «осязательной ценности» в ХХ веке, Джотто не выглядит проторенессансным примитивистом, это не Нико Пиросманишвили, но абсолютный универсальный гений.
С вполне современными, без каких бы то ни было скидок, подходами.
Просто это такой вот художник, с такой, постфутуристической, скажем (постгончаровской, постларионовской) манерой подачи и повествовательным стилем, в котором главное - «цвет и рифма», как назывался журнал, издаваемый когда-то Бурлюком в Нью-Йорке, то есть, безошибочно точное решение каждого живописного тело-движения.
Этому изумляешься примерно так же, как снайперски точной «линии Матисса» или Пикассо (тем более, что некоторые женские профили написаны примерно таким же ракурсом и дискурсом, как у Пабло нашего Руиса), хотя где Пикассо с Матиссом, а где Джотто?!
При том, что у Джотто присутствует совершенно несовременная (но, при этом, не устаревающая, а очень даже актуальная) серьёзность.
Без малейшего, впрочем, нажима или же принуждения.
Это не «звериный серьёз», но бескомпромиссная уверенность в себе и правоте своего дела, ибо при всём космическом выгрузе, композиции Джотто изящны и легки (не скажу «невесомы», ибо традиция при нём ещё не набрала разгон и скорость, позволяющие превратить живопись в нематериальную воздушную, слегка взвинченную взвесь, как это будет у некоторых великих итальянцев, типа делла Франчески чуть позже).
Весь этот цикл фресок, как бы проступающий сквозь многочисленные реставрации и наслоения, несколько затуманивающие ясность взгляда (ибо понятно, что многовековая жизнь заставляла изображения меняться, причём не в самую лучшую сторону, однако, мощь первичного посыла настолько значительна и велика, что энергия изображений оказывается нерастраченной и по сей день) открывается тебе сразу.
Весь, целиком. Без утайки.
Точнее, возникает такое ощущение: в своей глубинной, голубиной простоте Джотто очень даже не прост и тут зритель может унести с собой ровно столько, сколько сможет.
Бездонное оно, вот что.
Бездонное не оттого, что можно бесконечно разглядывать (не пробовал, об этом нужно охранников Капеллы спрашивать) или интерпретировать, но потому что запас прочности у этих творений неисчерпаемый: они же воздействуют как взаправду сегодняшние, без уступок искушенному, развращённому ежедневными медиаударами сознанию.
Так действует пейзаж, который никто не просил воздействовать и который нарисовался сам по себе, просто так, истоком внутренней логики и не менее внутренней силы.
Как нечто однажды природой сотворённое.
И ты постоянно спрашиваешь себя, перепроверяя реакции: мол, не накручиваешь ли желание понравиться фрескам через то, что они обязательно должны понравиться тебе, но, вроде бы, нет, всё чисто.
Чисто и легко.
Сайт капеллы: http://www.giottoagliscrovegni.it/eng/home.html
Накануне я зашёл в комплекс Городских Музеев Падуи, оккупировавших монастырь Эремитани (в него входит действующая церковь с остатками фресок Монтеньи и Менабуои, клуатр с археологическими и нумизматическими коллекциями, пинакотека второго этажа и, разумеется, отдельно стоящая капелла Скровеньи, куда можно попасть только из музейного вестибюля, пройдя по красивому и печальному саду с абстрактными скульптурами) и билет свой выкупил.
На следующий день (благо был дождь и далеко от гостиницы идти не хотелось) я посмотрел сначала нутро Палаццо делла Риджони, а затем пришёл с Эремитани, где на небольшом пятачке и толкутся главные художественные сокровища города.
Боялся, конечно, что многочисленные второстепенные венецианцы (я даже не ожидал, что коллекция живописи окажется такой обильной и даже одышливой) замылят глаз, но для первого (читай, предварительного, при том, что возвращение необязательно, его может и не быть) знакомства вполне достаточно: путешественнику, вечно спешащему к новым зияющим высотам, не до медоточивой медитативности.
Когда время подходит, чуть ли не за руку тебя отводят к капелле, сбоку к которой пристроен стеклянный павильон с небольшим зрительным залом, похожий на аэропортовский накопитель.
Возле него ты ждёшь, пока предыдущая группа туристов посмотрит видеофильм с объяснениями и перечислениями, а затем отправится смотреть фрески.
И тогда их место занимает ваша группа.
Собственно, время отводимое для смотрения Джотто равно времени показа фильма и когда, усталый но довольный, ты возвращаешься в накопитель, там смотрит видео группа следующего сеанса.
«Падуя» на Яндекс.Фотках
Все это, разумеется, работает на ритуал и возгонку вещества ожидания.
О том, чтобы фотографировать фрески не может идти и речи - вместе с туристами в узкой и весьма необширной капелле (хотя живопись Джотто как может раздвигает её ограниченные архитектурные объёмы, да только возможности у проторенессанса не безграничны) находятся два надзирателя, не спускающие с паломников глаз.
Никакой привычной музейно-итальянской расслабленности нет даже близко - так и тогда ты сразу понимаешь, что фрески Джотто - штука нешуточная, национальное достояние и жемчужина всемирного наследия, поэтому, разумеется, и не забалуешь.
Сотрудники капеллы (и музея), кажется, озабочены не столько сохранностью фресок, которые лет десять назад обновили радикальнейшим образом, сколько сохранением, точнее, накоплением ауры, возникающей, если вспомнить Беньямина, из причастности к <сакральному> обряду.
Тут дело даже не в религиозном характере живописи Джотто (хотя он тоже играет свою вторую-третью скрипку), но в простраивании внутри человеческого сознания фигур постоянного ограничения и отложенности результата, за время ожидания которого «душа» успевает очиститься и настроиться на восприятие конкретного произведения.
Это важно, хотя, отчасти, и механистично. Механизировано.
Тем более, если тебя разбивают на группы, постоянно инструктируют и подгоняют, нагнетая заряд (тут, между прочим, важно не пережимать, иначе разочарование окажется едва ли не закономерным), в чём участвуют все сотрудники музея.
Ожидая своей очереди в невеликом фойе входной группы (кассы, продажа книг и сувениров, маленькое кафе с видом на клуатр), интересно наблюдать эту игру обслуживающего персонала, привыкшего к каждодневным посещениям Великого Памятника Искусства паломниками со всего света.
Некоторые, ведь, специально едут посмотреть на вершинные шедевры Главного Итальянского Художника, другие приходят, поскольку Капелла Скровеньи - главный туристический аттракцион города и миновать его невозможно.
А люди работают здесь каждый день, в непосредственной близости от «очага духовности» при любой погоде и при любом раскладе, обходясь с жаждущими незабываемых эстетических впечатлений, как нянечки в детсаде обходятся с детьми малыми и неразумными.
Тут начинает казаться, что все вокруг (чернокожая охранница Кьяра, пышнотелая, благообразная, как из сказки про сдобное тесто, матрона на билетах и худенькая, неврастеничная интеллектуалка-продавщица в музейном бутике), подобраны с тонким тактическим расчетом подчёркивающим ритуальность ситуации через демонстрацию всех этих как бы законченных социальных и человеческих типов с тихой, прободной мудростью в глазах.
Не только оттого, что близость к «очагу» причащает их к таинствам и истинам, просто это такой растянутый во времени и пространстве театр, не настаивающий, правда, на своей демонстрационной природе.
Полустихийный, да.
Это, конечно, крайне интересно с чем каждый из нас приходит в музей и капеллу, что хочет здесь увидеть и найти, что понять, поймать и сформулировать возле скалы этой незыблемой данности со статусом вечной, немеркнущей ценности.
Вознесенский писал, что люди входят в Мавзолей как в кабинет рентгеновый, где мумия Ленина их насквозь видит.
Зареставрированные, постоянно обновляемые росписи, вероятно, навести в голове порядок, что-то такое там перещёлкнуть, дабы дальше ты шёл по жизни с багажом нового опыта.
Так, за этим?
Или за тем, чтобы проверить себя и свои чувства многовековой очередью восхищённых зрителей; всё ли с тобой и с твоим восприятием так?
А фрески, как, собственно, они?
Продолжают ли излучать ауру вхождения в «близость дальнего», то есть, ускользать от прищепки туристического внимания причастностью к мистическим материям, которые только и могут воздействовать на современного человека, постоянно вязнущего в ощущении собственной неудовлетворённости, несовершенстве и, возможно, греховности чем-то не до конца разжёванным и объяснимым?
Продолжают. Воздействуют.
Удивительно, но почти факт.
Из накопителя ты идёшь по узкому коридору и впереди, в открытом проёма Капеллы, сияют чистые, незамутнённые краски этого чистого, ничем не замутнённого, художественного жеста.
Сразу становится как-то светлее (при том, что идёт дождь и пасмурно) и совершенно очевидно, что ты сталкиваешься с чем-то важным, грандиозным и, безусловно, гениальным.
Сложно описать, да лень тягаться с мастерами экфрасиса (прекрасные описания картин Джотто есть и у Муратова и у Тэна, много ещё у кого), скажу лишь, что Капелла Скровеньи - тот редкий случай, когда никакие репродукции, даже самые совершенные не отражают механизмов воздействия.
А оно оказывается всеобъемлющим: с одной стороны, изображения как бы обступают сознание (без всякой суеты и натужности), при этом, с другой, совершенно не придавливая его, но как бы раздвигая пространство капеллы тонким цветовым решением.
Во-первых, фреска с голубыми небесами во всю длину потолка, во-вторых, медленный переход от тёмно синих тонов на самом нижнем уровне изображений (всего их три) к бледно-небесному на третьем изобразительном «этаже».
Этот переход почти незаметно подчёркивается и коричневатыми узорами, обрамляющими каждый из сюжетов: правильные геометрические арабески с впаянными в них ромбиками аллегорий и локальных «портретов» тоже как бы стараются затемниться снизу и просветлеть в верхней части стен.
За день до этого я рассматривал фрески баптистерия, сделанные на полвека примерно позже Джотто и в них было гораздо больше суеты и византийской прямолинейности (не хочется писать таких слов, как «примитив», «примитивность»).
У Джотто же ничего не плывет, точно каждая картина разглажена, подобно скатерти (изобразительно и повествовательно); всё понятно (без упрощения) и развёрнуто к пониманию обычного человека, при том, что в рядах отдельных эпизодов нет никакой последовательности, евангельские эпизоды перемешаны в непонятной для меня логике.
Джотто передаёт момент когда божественное спускается с недоступных небес на уровень человека.
Чистый кенозис.
Точно всё было ровно так, как Джотто это увидел.
Увидел и передал.
В целом, весь этот цикл и выглядит документальным фильмом.
Точнее, его раскадровкой.
Вот что важно: после всех приключений и превращений «осязательной ценности» в ХХ веке, Джотто не выглядит проторенессансным примитивистом, это не Нико Пиросманишвили, но абсолютный универсальный гений.
С вполне современными, без каких бы то ни было скидок, подходами.
Просто это такой вот художник, с такой, постфутуристической, скажем (постгончаровской, постларионовской) манерой подачи и повествовательным стилем, в котором главное - «цвет и рифма», как назывался журнал, издаваемый когда-то Бурлюком в Нью-Йорке, то есть, безошибочно точное решение каждого живописного тело-движения.
Этому изумляешься примерно так же, как снайперски точной «линии Матисса» или Пикассо (тем более, что некоторые женские профили написаны примерно таким же ракурсом и дискурсом, как у Пабло нашего Руиса), хотя где Пикассо с Матиссом, а где Джотто?!
При том, что у Джотто присутствует совершенно несовременная (но, при этом, не устаревающая, а очень даже актуальная) серьёзность.
Без малейшего, впрочем, нажима или же принуждения.
Это не «звериный серьёз», но бескомпромиссная уверенность в себе и правоте своего дела, ибо при всём космическом выгрузе, композиции Джотто изящны и легки (не скажу «невесомы», ибо традиция при нём ещё не набрала разгон и скорость, позволяющие превратить живопись в нематериальную воздушную, слегка взвинченную взвесь, как это будет у некоторых великих итальянцев, типа делла Франчески чуть позже).
Весь этот цикл фресок, как бы проступающий сквозь многочисленные реставрации и наслоения, несколько затуманивающие ясность взгляда (ибо понятно, что многовековая жизнь заставляла изображения меняться, причём не в самую лучшую сторону, однако, мощь первичного посыла настолько значительна и велика, что энергия изображений оказывается нерастраченной и по сей день) открывается тебе сразу.
Весь, целиком. Без утайки.
Точнее, возникает такое ощущение: в своей глубинной, голубиной простоте Джотто очень даже не прост и тут зритель может унести с собой ровно столько, сколько сможет.
Бездонное оно, вот что.
Бездонное не оттого, что можно бесконечно разглядывать (не пробовал, об этом нужно охранников Капеллы спрашивать) или интерпретировать, но потому что запас прочности у этих творений неисчерпаемый: они же воздействуют как взаправду сегодняшние, без уступок искушенному, развращённому ежедневными медиаударами сознанию.
Так действует пейзаж, который никто не просил воздействовать и который нарисовался сам по себе, просто так, истоком внутренней логики и не менее внутренней силы.
Как нечто однажды природой сотворённое.
И ты постоянно спрашиваешь себя, перепроверяя реакции: мол, не накручиваешь ли желание понравиться фрескам через то, что они обязательно должны понравиться тебе, но, вроде бы, нет, всё чисто.
Чисто и легко.
Сайт капеллы: http://www.giottoagliscrovegni.it/eng/home.html