Наш маленький Сталинград ("Дом Павлова")
Из больницы меня стали выпускать вовремя - многострадальная стройка перед нашим домом (раньше здесь была роскошная роща, отделявшая посёлок от скоростного Уфимского тракта) заканчивается, вокруг «объекта» (как же он уродлив!) ровняют дороги и кладут асфальт. Вечерами вижу, как рабочие таскают на сторону линолеум - следовательно, внутри уже идут отделочные работы.
Первый раз, уехав из отделения сразу же после обеда, застал маму на подходах дома и встревоженной: бетонный строительный забор исчез и теперь, для того, чтобы поставить новый, на постоянку, строители, вооружившись мачете пилами и топорами ломанулись крушить деревья и кусты, выросшие за последние несколько лет.
Надо сказать, что растительность завелась на пустыре не сама: после того, как лес был варварски (и совершенно незаконно) вырублен, мы озаботились восстановлением природного баланса.
Покупали саженцы (берёз, боярки, рябины, калины, кустов малины и шиповника), разводили отпочковавшиеся от уже несуществующих деревьев, тополя и ясени, сажали семена дубков, только-только взошедшие.
В особенно сильную жару (какая случилась прошлым летом) поддерживали растения, регулярно поливая их, подкармливая до самых заморозков питательными смесями. Запланировали рощицу, не такую большую, как раньше (да и кто нам даст), но голый бетон вокруг , да два случайно оставшихся от чащобы дерева (повезло им заступить на нашу территорию) имеют непереносимо травмирующий вид.
В этом году мама окружила территорию напротив нашего дома цветниками и весь сезон ходила (да и до сих пор ходить за ними) как за детьми малыми; отец постоянно привозит и раскидывает на этом клочке земли удобрения и перегной.
«Улица Печерская vs улица Блюхера» на Яндекс.Фотках
Природа откликается и заживляет раны - свои, впрочем, полностью невосстановимые и, соответственно, наши: делать вид, что после строительного геноцида можно жить так, как раньше невозможно.
Судиться бессмысленно: и сил не слишком много и лес уже не вернёшь, однако, важно продолжать линию собственной жизни и непрерывность творения, хоть в чём-то совпадая с природой, которая, как это не странно, как кость в горле встаёт на пути отечественного производителя тотального разгильдяйства и безобразности.
Рыпаться глупо, так как история нашего цветника заурядно российская - она не столько про бездумное варварство ни в чём не повинных рабов («вы поймите, - уговаривают рабочие нас, заглядывая в глаза маме, - мы всё прекрасно понимаем, но ведь мы только исполнители…»), сколько про агрессию полуанонимной государственности, не считающейся с обычными людьми, безнадзорно вторгающейся на чужие территории, рушащей и крушащей островки живой жизни.
К сожалению, тихий, живший патриархальной жизнью, посёлок, окалину окраины, до последнего сопротивляющийся хамовитой стандартизации, уже не спасти: злые люди со старыми порядками приходят сюда отовсюду, втыкая развесистые многоэтажки в инфраструктуру, заточенную под дачный разнобой.
Самое жуткое в этой истории, однако, свершается даже не в видимой плоскости, но внутри посельчан, не замечающих как систематически и совершенно бездарно из обездоливают, выскабливая из окоёма остатки органики.
Мы же ещё трепыхаемся, пытались и пытаемся сопротивляться экскаваторной логике чужого нахрапа хотя бы перед собственными окнами, на территории, официально закрёплённой за конкретными людьми - моими родителями.
Именно поэтому, не один и даже не два раза, отцу пришлось оперативно приезжать с работы, а маме выносить работникам документы, размеренные до последнего сантиметра.
Тем не менее, их у нас тоже оттяпывают - с болью в голосе и с грустными, по случаю, глазами. Из-за чего, вместо того, чтобы отдыхать после приёма, отец надевает сапоги, берёт лопату и пересаживает то берёзу, то рябину на безопасной территории.
Каждый раз, возвращаясь из больницы, боишься повернуть на улицу детства, от которой остаётся все меньше и меньше, ибо бездумная деятельность наших вынужденных соседей, способна на что угодно.
В этот раз, загородив собой палисад, мама застопорила им трудовой процесс, что будет дальше пока не очень понятно. Тем не менее, мы продолжаем ухаживать за приручёнными кустами, которые плохо прививались и болели, желтея посреди лета и только к осени выстреливая свежими листочками.
Они нам, наконец, поверили, понимаете?
Первый раз, уехав из отделения сразу же после обеда, застал маму на подходах дома и встревоженной: бетонный строительный забор исчез и теперь, для того, чтобы поставить новый, на постоянку, строители, вооружившись мачете пилами и топорами ломанулись крушить деревья и кусты, выросшие за последние несколько лет.
Надо сказать, что растительность завелась на пустыре не сама: после того, как лес был варварски (и совершенно незаконно) вырублен, мы озаботились восстановлением природного баланса.
Покупали саженцы (берёз, боярки, рябины, калины, кустов малины и шиповника), разводили отпочковавшиеся от уже несуществующих деревьев, тополя и ясени, сажали семена дубков, только-только взошедшие.
В особенно сильную жару (какая случилась прошлым летом) поддерживали растения, регулярно поливая их, подкармливая до самых заморозков питательными смесями. Запланировали рощицу, не такую большую, как раньше (да и кто нам даст), но голый бетон вокруг , да два случайно оставшихся от чащобы дерева (повезло им заступить на нашу территорию) имеют непереносимо травмирующий вид.
В этом году мама окружила территорию напротив нашего дома цветниками и весь сезон ходила (да и до сих пор ходить за ними) как за детьми малыми; отец постоянно привозит и раскидывает на этом клочке земли удобрения и перегной.
«Улица Печерская vs улица Блюхера» на Яндекс.Фотках
Природа откликается и заживляет раны - свои, впрочем, полностью невосстановимые и, соответственно, наши: делать вид, что после строительного геноцида можно жить так, как раньше невозможно.
Судиться бессмысленно: и сил не слишком много и лес уже не вернёшь, однако, важно продолжать линию собственной жизни и непрерывность творения, хоть в чём-то совпадая с природой, которая, как это не странно, как кость в горле встаёт на пути отечественного производителя тотального разгильдяйства и безобразности.
Рыпаться глупо, так как история нашего цветника заурядно российская - она не столько про бездумное варварство ни в чём не повинных рабов («вы поймите, - уговаривают рабочие нас, заглядывая в глаза маме, - мы всё прекрасно понимаем, но ведь мы только исполнители…»), сколько про агрессию полуанонимной государственности, не считающейся с обычными людьми, безнадзорно вторгающейся на чужие территории, рушащей и крушащей островки живой жизни.
К сожалению, тихий, живший патриархальной жизнью, посёлок, окалину окраины, до последнего сопротивляющийся хамовитой стандартизации, уже не спасти: злые люди со старыми порядками приходят сюда отовсюду, втыкая развесистые многоэтажки в инфраструктуру, заточенную под дачный разнобой.
Самое жуткое в этой истории, однако, свершается даже не в видимой плоскости, но внутри посельчан, не замечающих как систематически и совершенно бездарно из обездоливают, выскабливая из окоёма остатки органики.
Мы же ещё трепыхаемся, пытались и пытаемся сопротивляться экскаваторной логике чужого нахрапа хотя бы перед собственными окнами, на территории, официально закрёплённой за конкретными людьми - моими родителями.
Именно поэтому, не один и даже не два раза, отцу пришлось оперативно приезжать с работы, а маме выносить работникам документы, размеренные до последнего сантиметра.
Тем не менее, их у нас тоже оттяпывают - с болью в голосе и с грустными, по случаю, глазами. Из-за чего, вместо того, чтобы отдыхать после приёма, отец надевает сапоги, берёт лопату и пересаживает то берёзу, то рябину на безопасной территории.
Каждый раз, возвращаясь из больницы, боишься повернуть на улицу детства, от которой остаётся все меньше и меньше, ибо бездумная деятельность наших вынужденных соседей, способна на что угодно.
В этот раз, загородив собой палисад, мама застопорила им трудовой процесс, что будет дальше пока не очень понятно. Тем не менее, мы продолжаем ухаживать за приручёнными кустами, которые плохо прививались и болели, желтея посреди лета и только к осени выстреливая свежими листочками.
Они нам, наконец, поверили, понимаете?