Погода палимпсеста или Недостаточность резервной копии
Недописанный текст сгорел при переключении между программами.
Решил восстановить - не из-за ценности его, но чтобы перепроверить механизмы: памяти, восприятия, креативной осмысленности, воспроизводимости однажды наёденного.
Целиком не восстановил: в перерыве читал Беньямина и поражался, что совершенно не помню содержания, хотя постоянно читаю и перечитываю этот текст - и каждый раз как новый.
Постоянно как новый, что, как мне кажется, говорит о его эвристической неисчерпаемости; он всё время ко двору. Всё время с какой-то новой грани.
А потом сел записывать текст про дождь, который, между прочим, продолжается, всё сильнее и сильнее отчуждая меня от улицы и того, что мокнет за окном, но ничего, как я и предполагал, не вышло.
Текст завис между двумя воплощениями, как тот дождь, который его вызвал и которому он был посвящён; створожился, свернулся в палимпсест, подобный фрескам Кирилловской церкви.
За комп меня усадило само это желание освободиться от текста, путём его немеханического повторения. То есть, чувству моему было уже всё равно что получится, важно было ещё раз пройтись по желобку инерции. Иначе никак.
Ну, и я прошёл, наяву пережив ощущение ограниченности записи после объёмного дыхания полнометражного сна, который с какого-то времени, как раз, и воспринимается восприниманием как тот самый несохранившийся текст, к которому больше нет возвращения.
Но который, тем не менее, существует где-то в простенке резервной копией, которую, впрочем, никогда уже не вскрыть.
«На чердачинском вокзале» на Яндекс.Фотках
Пару раз, когда случалось нечто подобное (отключение электричества, перепад давления etc), мне удавалось переписать текст близко к оригиналу.
Нечто вроде упражнения, тренинга. Наведение внутреннего курсора. Концентрация персиковой косточки, сдавливаемой изнанкой темечка. Не то - сейчас.
Возраст, рассеянность раннего вставания, Беньямин.
И ещё то, что любое повторение будет недостаточным - так как ты уже не помнишь что ты успел записать, а что так и осталось нереализованным в том самом первом, первородном разе.
Очень многое хочется записать, но самое главное почти всегда остаётся незаписанным - недавно перечитывал свои старые записи в ЖЖ и ощущение это едва ли не постоянно преследовало меня по пятам.
Странное и интересное ощущение раздвоенности на жизнь воплотившуюся в знаках - и ту, что мерцает какой-то более реальной реальностью вокруг этих законченных текстов.
Дело даже не в подтексте и контексте, которые знаю лишь я один, но ещё и в тех обрывах мыслительных цепочек, что, вызывая к жизни и про-явлению, тот или иной текст, куда-то вели, но, оборвавшись, так никуда и не вывели.
ЖЖ кружит вокруг одних и тех же тем, ощущений, но у этой матрицы нет центра, одни остатки ритуальных узоров по краям - и чем больше ты стремишься передать полноту, тем сильнее зияние, тем безысходней недостаток.
Поскольку дневник связан с жизненными процессами (процессом), в нём происходит неразрывное соединение сделанного и намеченного, когда осуществленное невозможно отличить от потенциального.
Писал я об этом или нет? - Уже и не скажешь, ибо толща написанного постоянно растёт-прирастает, хотя важного невысказанного всё равно остаётся больше. Тем более, что оно продолжает доформулироваться по ходу движения пьесы.
Собственно, дневник это и есть та граница (ров) между тобой проявленным и тобой остающимся в состоянии постоянного клубения мыслеобразов, из которых, время от времени, выдёргиваешь ту или иную цветную нить.
Устраивая механизм собственного осуществления примерно так же как в случае с эйдосами, чьи тени дают вытянутые проекции в повседневной реальности.
Решил восстановить - не из-за ценности его, но чтобы перепроверить механизмы: памяти, восприятия, креативной осмысленности, воспроизводимости однажды наёденного.
Целиком не восстановил: в перерыве читал Беньямина и поражался, что совершенно не помню содержания, хотя постоянно читаю и перечитываю этот текст - и каждый раз как новый.
Постоянно как новый, что, как мне кажется, говорит о его эвристической неисчерпаемости; он всё время ко двору. Всё время с какой-то новой грани.
А потом сел записывать текст про дождь, который, между прочим, продолжается, всё сильнее и сильнее отчуждая меня от улицы и того, что мокнет за окном, но ничего, как я и предполагал, не вышло.
Текст завис между двумя воплощениями, как тот дождь, который его вызвал и которому он был посвящён; створожился, свернулся в палимпсест, подобный фрескам Кирилловской церкви.
За комп меня усадило само это желание освободиться от текста, путём его немеханического повторения. То есть, чувству моему было уже всё равно что получится, важно было ещё раз пройтись по желобку инерции. Иначе никак.
Ну, и я прошёл, наяву пережив ощущение ограниченности записи после объёмного дыхания полнометражного сна, который с какого-то времени, как раз, и воспринимается восприниманием как тот самый несохранившийся текст, к которому больше нет возвращения.
Но который, тем не менее, существует где-то в простенке резервной копией, которую, впрочем, никогда уже не вскрыть.
«На чердачинском вокзале» на Яндекс.Фотках
Пару раз, когда случалось нечто подобное (отключение электричества, перепад давления etc), мне удавалось переписать текст близко к оригиналу.
Нечто вроде упражнения, тренинга. Наведение внутреннего курсора. Концентрация персиковой косточки, сдавливаемой изнанкой темечка. Не то - сейчас.
Возраст, рассеянность раннего вставания, Беньямин.
И ещё то, что любое повторение будет недостаточным - так как ты уже не помнишь что ты успел записать, а что так и осталось нереализованным в том самом первом, первородном разе.
Очень многое хочется записать, но самое главное почти всегда остаётся незаписанным - недавно перечитывал свои старые записи в ЖЖ и ощущение это едва ли не постоянно преследовало меня по пятам.
Странное и интересное ощущение раздвоенности на жизнь воплотившуюся в знаках - и ту, что мерцает какой-то более реальной реальностью вокруг этих законченных текстов.
Дело даже не в подтексте и контексте, которые знаю лишь я один, но ещё и в тех обрывах мыслительных цепочек, что, вызывая к жизни и про-явлению, тот или иной текст, куда-то вели, но, оборвавшись, так никуда и не вывели.
ЖЖ кружит вокруг одних и тех же тем, ощущений, но у этой матрицы нет центра, одни остатки ритуальных узоров по краям - и чем больше ты стремишься передать полноту, тем сильнее зияние, тем безысходней недостаток.
Поскольку дневник связан с жизненными процессами (процессом), в нём происходит неразрывное соединение сделанного и намеченного, когда осуществленное невозможно отличить от потенциального.
Писал я об этом или нет? - Уже и не скажешь, ибо толща написанного постоянно растёт-прирастает, хотя важного невысказанного всё равно остаётся больше. Тем более, что оно продолжает доформулироваться по ходу движения пьесы.
Собственно, дневник это и есть та граница (ров) между тобой проявленным и тобой остающимся в состоянии постоянного клубения мыслеобразов, из которых, время от времени, выдёргиваешь ту или иную цветную нить.
Устраивая механизм собственного осуществления примерно так же как в случае с эйдосами, чьи тени дают вытянутые проекции в повседневной реальности.