"Здесь, на этом крючке и медной проволоке, ты и будешь висеть, перо мое..."
Если бы сегодня Сервантес поставив последнюю точку в «Дон Кихоте», выглянул в окно, первое, что бы он увидел - скульптурное «Лицо Барселоны» работы Роя Лихтенштейна, яркую поп-арт-кляксу, ставшую одним из символов города.
Лицо это экстравертное и пытается разлететься в разные стороны. Стоит на крайней точке набережной Фуста; там, где променад размазывается и растекается, переходя в колониального вида кварталы, в корешок Барселонеты, в многоугольник Старого порта и новых (относительно, конечно) тоннелей, в которые загнаны подземные реки автомобильных потоков, хоть разгружающие местные «караваны» (так в Бсн зовутся пробки).
Видимая отовсюду, «Рожа» («la Cara») Лихтенштейна поставлена в стратегически кране правильном месте. Помню, как в первый мой приезд, когда, знакомясь с топографией, мы с друзьями объезжали город по краям, ныряя из одного бесконечного тоннеля в другой, не менее бесконечный, «Лицо Барселоны» промелькнуло как радостный всхлип - и тут же исчезло.
«Лобстер, Кара и дом Сервантеса» на Яндекс.Фотках
Про важную градостроительную науку все ставить на свои места, достигающую в Бсн апогея, нужно, конечно, писать отдельно.
Сейчас же мне важно другое - пропуск и незамечание Сервантеса, завершившего здесь, на четвертом этаже узкого, в два окна, ренессансного дома главный труд жизни - одну из важнейших для нашей цивилизации книг.
На первом (нулевом) этаже - ресторан, имени которого я даже не запомнил.
Тем более, что он вообще никак с литературой не связан. И ничто здесь о литературе не напоминает. За исключением, разве что более чем скромной мемориальной доски, повешенной крайне неудобно - над логотипами едальных заведений, на уровне двух-трех человеческих ростов.
Она не то, что в глаза не бросается, её легко можно принять за электрощиток или же что-то в этом духе. Ни бюста, ни знака…
Недалеко от «Лица Барселоны», на той же прибрежной линии между городом и береговым променадом, стоит большой скульптурный лобстер, некогда служивший входом в модный ресторан «Гамбринус». Изваял его Хавьер Морискаль и, на мой вкус, особой ценности не представляет.
Но людям нравится; вот его и оставили даже после того, как «Гамбринус» закрылся.
О лобстере и его авторе рассказывается во всех путеводителях (может быть, мало времени прошло?).
О Сервантесе же все русскоязычные бедекеры молчат.
Для собственного успокоения обошел заветный дом по периметру: ушёл с солнечной стороны в тень средневековых кварталов, именно здесь и начинающих плести каменную паутину, подымающуюся вверх, до самого центра центра.
Разумеется, ничего. Ни единого опознавательного знака, или, хотя бы, многозначительного символа: место молчит о Сервантесе, точно стесняется.
Хотя, казалось бы, чего [кого] стесняться-то?! Ладно. Vale.
«Доска об окончании "Дон Кихота"» на Яндекс.Фотках
Финал второго тома
"Для меня одного родился Дон Кихот, а я родился для него; ему суждено было действовать, мне - описывать; мы с ним составляем чрезвычайно дружную пару назло и на зависть тому лживому тордесильясскому писаке, который отважился (а может статься, отважится и в дальнейшем) грубым своим и плохо заостренным страусовым пером описать подвиги доблестного моего рыцаря, ибо этот труд ему не по плечу и не его окоченевшего ума это дело; и если тебе доведется с ним встретиться, то скажи ему, чтобы он не ворошил в гробу усталые и уже истлевшие кости Дон Кихота и не смел, нарушая все права смерти, перетаскивать их в Старую Кастилию, не смел разрывать его могилу, в которой Дон Кихот воистину и вправду лежит, вытянувшись во весь рост, ибо уже не способен совершить третий выезд и новый поход; а дабы осмеять бесконечные походы бесчисленных странствующих рыцарей, довольно, мол, первых двух его выездов, которые доставили удовольствие и понравились всем, до кого только дошли о них сведения, будь то соотечественники наши или же чужестранцы. Подав сей благой совет недоброжелателю твоему, ты исполнишь христианский свой долг, я же буду счастлив и горд тем, что первый насладился в полной мере, как того желал, плодами трудов своих, ибо у меня иного желания и не было, кроме того, чтобы внушить людям отвращение к вымышленным и нелепым историям, описываемым в рыцарских романах; и вот, благодаря тому что в моей истории рассказано о подлинных деяниях Дон Кихота, романы эти уже пошатнулись и, вне всякого сомнения, скоро падут окончательно". Vale."
Лицо это экстравертное и пытается разлететься в разные стороны. Стоит на крайней точке набережной Фуста; там, где променад размазывается и растекается, переходя в колониального вида кварталы, в корешок Барселонеты, в многоугольник Старого порта и новых (относительно, конечно) тоннелей, в которые загнаны подземные реки автомобильных потоков, хоть разгружающие местные «караваны» (так в Бсн зовутся пробки).
Видимая отовсюду, «Рожа» («la Cara») Лихтенштейна поставлена в стратегически кране правильном месте. Помню, как в первый мой приезд, когда, знакомясь с топографией, мы с друзьями объезжали город по краям, ныряя из одного бесконечного тоннеля в другой, не менее бесконечный, «Лицо Барселоны» промелькнуло как радостный всхлип - и тут же исчезло.
«Лобстер, Кара и дом Сервантеса» на Яндекс.Фотках
Про важную градостроительную науку все ставить на свои места, достигающую в Бсн апогея, нужно, конечно, писать отдельно.
Сейчас же мне важно другое - пропуск и незамечание Сервантеса, завершившего здесь, на четвертом этаже узкого, в два окна, ренессансного дома главный труд жизни - одну из важнейших для нашей цивилизации книг.
На первом (нулевом) этаже - ресторан, имени которого я даже не запомнил.
Тем более, что он вообще никак с литературой не связан. И ничто здесь о литературе не напоминает. За исключением, разве что более чем скромной мемориальной доски, повешенной крайне неудобно - над логотипами едальных заведений, на уровне двух-трех человеческих ростов.
Она не то, что в глаза не бросается, её легко можно принять за электрощиток или же что-то в этом духе. Ни бюста, ни знака…
Недалеко от «Лица Барселоны», на той же прибрежной линии между городом и береговым променадом, стоит большой скульптурный лобстер, некогда служивший входом в модный ресторан «Гамбринус». Изваял его Хавьер Морискаль и, на мой вкус, особой ценности не представляет.
Но людям нравится; вот его и оставили даже после того, как «Гамбринус» закрылся.
О лобстере и его авторе рассказывается во всех путеводителях (может быть, мало времени прошло?).
О Сервантесе же все русскоязычные бедекеры молчат.
Для собственного успокоения обошел заветный дом по периметру: ушёл с солнечной стороны в тень средневековых кварталов, именно здесь и начинающих плести каменную паутину, подымающуюся вверх, до самого центра центра.
Разумеется, ничего. Ни единого опознавательного знака, или, хотя бы, многозначительного символа: место молчит о Сервантесе, точно стесняется.
Хотя, казалось бы, чего [кого] стесняться-то?! Ладно. Vale.
«Доска об окончании "Дон Кихота"» на Яндекс.Фотках
Финал второго тома
"Для меня одного родился Дон Кихот, а я родился для него; ему суждено было действовать, мне - описывать; мы с ним составляем чрезвычайно дружную пару назло и на зависть тому лживому тордесильясскому писаке, который отважился (а может статься, отважится и в дальнейшем) грубым своим и плохо заостренным страусовым пером описать подвиги доблестного моего рыцаря, ибо этот труд ему не по плечу и не его окоченевшего ума это дело; и если тебе доведется с ним встретиться, то скажи ему, чтобы он не ворошил в гробу усталые и уже истлевшие кости Дон Кихота и не смел, нарушая все права смерти, перетаскивать их в Старую Кастилию, не смел разрывать его могилу, в которой Дон Кихот воистину и вправду лежит, вытянувшись во весь рост, ибо уже не способен совершить третий выезд и новый поход; а дабы осмеять бесконечные походы бесчисленных странствующих рыцарей, довольно, мол, первых двух его выездов, которые доставили удовольствие и понравились всем, до кого только дошли о них сведения, будь то соотечественники наши или же чужестранцы. Подав сей благой совет недоброжелателю твоему, ты исполнишь христианский свой долг, я же буду счастлив и горд тем, что первый насладился в полной мере, как того желал, плодами трудов своих, ибо у меня иного желания и не было, кроме того, чтобы внушить людям отвращение к вымышленным и нелепым историям, описываемым в рыцарских романах; и вот, благодаря тому что в моей истории рассказано о подлинных деяниях Дон Кихота, романы эти уже пошатнулись и, вне всякого сомнения, скоро падут окончательно". Vale."