Йозеф Бойс "Призыв к альтернативе". Ретроспектива в ММСИ на Гоголевском
Нынешняя выставка Бойса сделана весьма хорошо, сильно, она гораздо эффектнее «Внутренней Монголии», рисунков из собрания «Дойче Банка», которую показывали в Эрмитаже и Пушкинском ещё в 90-х годах.
Сделана эффектнее, а впечатление производит самое что ни на есть нейтральное, ибо время радикально (радикальнее радикального искусства) изменилось, а ещё восприятие - как актуального искусства, так и искусства Бойса.
В этот раз привезли массу объектов и ассамбляжей, десятка полтора видео на плазменных экранах, завесили стены огромным количеством почеркушек, которые особенно эффектно смотрятся жировыми пятнами и эмблемами на грубых листах картона с неровными краями, а так же привезли несколько объёмных инсталляций, каменных и железных, намеренно фактурных, брутальных.
Искусство Бойса, с одной стороны, сиюминутно, как эмоция или реакция, пот или пар, с другой, предельно стерильно - особенно в музеефицированном изводе, прежде всего, как документация перформенсов.
Именно поэтому Бойсу так важна зримая грубость, шероховатость с пятнами и заусеницами, которым противостоят многочисленные реди-мейды, запаянные в аккуратные немецкие витрины.
Лампочки, пластинки, коробки. Санки, швабры, войлочный костюм, висящий на стене.
Проблемы фиксации перформанса (движения и энергетического выхлопа) схожи с проблемами театральных спектаклей, которые меняются от представления к представлению и весьма несовершенно выглядят при переносе на киноплёнку.
Пластическим искусствам с этим повезло ещё меньше: с одной стороны, они, подобно искусству, существуют «здесь и сейчас», но, с другой, должны продолжать работать не только после окончания акции, но даже и, как в случае с Бойсом, после смерти самого художника.
Можно, конечно, поступить так, как сделала в «Гараже» Марина Абрамович, разыгравшая свою ретроспективу как пространственный театр с помощью актёров, повторявших её жесты и тяжеловесного дизайна, выполняющего роль эффектной рамы.
Кураторы выставки Бойса пошли иным путём (возможно, оттого, что своей ретроспективой Абрамович занималась сама), собрав архив, который должен светиться отражённым светом контекста - причем, как внутреннего, так и внешнего.
Внешний - это объективная история искусств, в которой Бойс занимает важное, выдающееся место; это художник, о котором все слышали и о котором, более-менее, имеют представление.
Хотя, представление это, в большей степени, относится к Бойсу как к человеку, а не к его пластическим и концептуальным экспериментам, с которыми сложно разобраться даже после выставки; но на то и расчёт: люди ходят и смотрят на плоды художественной бюрократии (всё запротоколировано и подшито), раз "умные" и "знающие" цокают языками и закатывают глаза.
Внутренний контекст - это твой собственный уровень суггестии, который ты способен выработать, надрачивая свою миндалину уровнем предварительных ожиданий.
По сути, ведь, нам предлагаются скорлупки, ядра которых давным-давно съедены, поэтому тебе здесь никто, даже самый многоопытный куратор, не сделает красиво и интересно, если не потрудишься сам и не разыграешь в голове некоторую реконструкцию как общего пути, так и отдельных его опусов.
Нечто подобное должно разыгрываться при посещении Помпей, от которых остались одни стены, но, ведь, понятно же, что греки жили не так скудно и каменные комнаты были украшены не только фресками, но и вещами, сглаживающими углы.
Впервые я задумался об этом эффекте достраивания голых стен в башне Монтеня, лишённой обстановки аристократической библиотеки, которой бывший мэр Бордо очень гордился.
Книги не сохранились, как и всё остальное - стоит голая башня, в которой расставили несколько условных предметов на каждом этаже; новодельны там были даже знаменитые балки библиотечного потолка, на который нанесены латинские изречения.
Аутентичными остались лишь стены; кладка и общие очертания покоев, ну, да, я же говорю, как в Помпеях - необходимо достраивать существующую реальность тем, как оно было или могло бы быть.
Так мы и развиваем воображение, напрямую не зависящее от пластических качеств, но, как я уже говорил выше, от способностей отдельного организма к выработке суггестии.
Поэтому эта выставка и воспринимается как первая Бойсовская выставка в России (как об этом написали «Ведомости»): фантазии - субстанция крайне нестойкая и практически моментально рассеивающаяся.
Мне эта выставка напомнила другую, проходившую в этих же стенах - позапрошлогоднюю ретроспективу Андрея Монастырского, который, кстати, сегодняшний "Призив к альтернативе" смотрел крайне внимательно и долго; сегодня, как и тогда территория музейных залов наполняет смыслом тяжёлые, только слегка обработанные каменные глыбы и карандашные, почти невидимые уже, наброски, схемы и эскизы.
Она тоже - про музееведение и музеефикацию, для которых весьма специфичный архитектурный план (в виде буквы "п") ММСИ на Гоголевском подходит едва ли не идеально: анфилада залов корпуса Бенуа в Русском Музее позволяет выстраивать схожую выставочную последовательность как бы членя "творческий путь" на отдельные, хотя и связанные между собой главы, поэтому любая выставка, сюда помещённая, будет прочитываться как повествовательная.
Как повествование об постепенном истончении жизненного пространства, пафосно называемого то ли "логикой жизни", то ли "превратностью судьбы".