Зимнее солнце, попавшее в безоблачную область низкого давления (небо опустело как та земля; сизый ситец выцвел) врубается, похожее на электронагреватель, полным диском, на полную мощь, заливая округу заливным, точнее, похожим на заливное желе состоянием мучительной мучнистой прозрачности, неожиданно для всех (в том
числе и для себя) склоняясь к резкой резкости, чёткости "экрана".
Там, где ночью по верхушке последнего дерева да по стеночке задника сомнамбулировала построждественская полнолунная, одна на всех, Луна, теперь, на высоте бреющего полёта, точно соты, сочится политый мёдом, медовый корж, которого, собственно, из-под этого, настоянного как в стакане, света уже и не видно, так его, света, много.
Мiр окрест кажется космическим продолжением космоса - холод откачал (подавил, поработил) воздух, которого больше нет (или же которого просто больше не видно), а любая поверхность (дерева, заснеженного склона песчаной ямы, экс-экскаватора, застывшего точно в палеонтологическом музее, крыш трёх гаражей, наконец, казармы, телеграфных столбов, говорю же, чего угодно) раздваивается, как на японских объёмных открытках, на пару-другую контуров, идущих параллельно друг другу - рядом с тёмно-синим тянется персиковый, нежно-оранжевый и всё это рифмуется с ожившей линией горизонта, возле которого все цвета словно выцветают, становясь ещё более нежными, тонкими, даже прозрачными.
Так на фотках с орбитальной станции "Салют" (всегда казавшихся мне какими-то особенно глянцевыми) округлый край обозримой безвоздушности окаймляет, точно ногтевая лунка усечённая в количестве, но предельно концентрированная радуга-полудуга, де, у окончания свет растягивается, едва ли не пузырясь и лопаясь, меняет свои характеристики и свойства.
Солнце ещё не растратило дневную норму силы или угол наклона, из-за чего по комнате моей который год идут вытянутые и, точно закатные, тени цвета лёгкой луковой поджарки на оливковом масле (вирджин, холодный первый отжим). И когда они, перед тем как исчезнуть, вытягиваются или встают на цыпочки, кажется, что их, овеществлённых, ежели потребуется, можно снять столовым ножом, точно масло с хлебной пористой корки (читай, с извёстки библиотечных стен).
В окнах, выходящих на другую сторону мiра, досыпает своё посёлок (и даже псы не брешут), слегка распухший до долгого новогоднего сна, порозовевший частями (лиц и тел), торчащими из-под тощих одеял, раскатанных по крышам и прочим плоским поверхностям.
Холодное зимнее солнце проливает на них свою равнодушную, насыщенную благость, делая заснеженные лоскутки участков осязаемо плюшевыми и такими нежными, какими в реальной жизни они никогда не были и уже никогда не будут.