Фаянсовый край
Когда я говорю "московская погода", то имею ввиду этот рассеянный, ровный и тусклый свет как сегодня.
И, поскольку окно закупорено, кажется, что ветра в природе нет тоже, всё встало и замерло, ну, точно, уснуло; так что непонятно какой смысл был просыпаться, отдирая размякшую, будто бы пластилиновую голову от подушки?
И хотя окно занавешено, в комнате, точно тюль, повис ненасытный запах бензина, так что спрятаться под одеялом всё равно не получится; от такого вообще-то, не спрячешься.
Люди убаюкивают себя мерным ходом, перемещаясь с улицы в метро, из подземки в офис, идут, точно часы, точно стрелки часов, незаметно для себя покачиваясь в разные стороны (в нашем дворике тепло и тихо, но за углом подразумевается Ленинградка).
Помните, в школьной столовой были такие белые фаянсовые тарелки с толстыми краями? Со временем они слегка желтели, покрываясь лёгким, многократно процарапанным ложками (алюминиевые столовые приборы - отдельная ностальгическая песнь), налётом, постепенно складывающимся даже не в сеть царапин ("застыла тоненькая сетка"), но в начало умозрительной (sic!) ваты, если я понятно выражаюсь.
Особенно эффектно в них гляделась сиротская пшённая каша со шницелем или неразварившийся горох.
Эти тарелки казались копеечными, их не щадили, не берегли, хотя подчас на иных глазурованных боках застывали прихотливые, еле заметные разводы как на майоликах Врубеля, но только тысячекратно скромнее.
Их часто роняли, били, осколки всегда были остры; мыли их в огромном агрегате, выдавая на столы только что помытыми стопками, из-за чего они были ещё тёплыми; точно живыми.
Когда я говорю "московская погода", то мне кажется, что мы все накрыты такой вот фаянсовой тарелкой, одной из многих одинаковых белых посудин с клеймом на дне.
Я не знаю, что именно накрыто ей и сколько территории = весь город или же только отдельно наш двор, но под ней образуется своя локальная атмосфера медленного и плавного давления, возникающего из недостатка света, плавленого сквозняка и царственной (выгнуты спины) лиственной крошки на чернозёме.
Это только со стороны кажется, что воздух под любой посудиной один и тот же; неправда; не так.
Под фарфоровой чашкой оазис один, под фаянсовой - совершенно другой.
И это не геополитика, это посуда, разные жанры её и подвиды, выстраивающиеся на буфетной полке, точно календарь.