???
Знаете, какая интересная штука выяснилась (или это я в очередной раз открываю Америку?)? Оказывает ся больше 4 -5 стр. текста у меня под кат не влезает и пост отказывается появляться в журнале. Поэтому сейчас выложу еще одну главку (а всего их 7). И побегу на работу. Если всем эту бодягу читать скучно, признайтесь честно и я больше не буду мучаться :)
А пока...
2.
То был один из самых успешных рейдов в истории городской Охраны Порядка, нанесший непоправимый урон репутации Колледжа. Однако, благодаря доблестным стражам Охраны, я, наконец, стал свободен: и от этого учебного заведения, и от музыки. В тюрьму, куда отправили остальных посетителей подвальчика, я не попал благодаря маминому брату - важному чиновнику в Министерстве Здравоохранения. Он сам пришел меня допрашивать:
- Ну, молодой человек, хочешь сказать, что ты там оказался совершенно случайно?
- Что-то вроде того.
- И не слышал ни звука?
- Что-то вроде того.
- Значит так. Я тебе не позволю сломать жизнь Мэри. Поэтому тебя не станут официально подвергать звуковым тестам, которые ты, естественно, не пройдешь. Но с сегодняшнего дня за тобой буду следить я, понял? Еще один шаг в неверном направлении, и тебя накажут так, что страшно себе представить. Понял?
- Понял.
- Хорошо.
Должен заметить, говорил дядя серьезно. По возвращении домой у меня было достаточно времени, чтобы припомнить жизнь в Колледже и принять твердое решение больше никогда не касаться чего-либо музыкального. Я ведь практически стал меломаном. По какой иной причине, кроме неодолимой тяге к музыке, нормальный человек будет вновь и вновь подвергать себя одной и той же пытке? Если бы я и нашел вожделенный призрак гармонии в этих мелодиях, это ничего бы не доказало. Музыкальный рай может оказаться даже смертельнее музыкального ада. А мне всего восемнадцать, вся жизнь впереди. За мной днем и ночью следят. Я был серьезным юношей. Не забудьте, что вернувшись домой через пять лет, я оказался безумно одинок - ни старых, ни новых друзей, ни даже надежды найти их в этом безумном мире. Для всех, включая мать, я стал чужим. Отец, самый близкий мне челочек, окончательно сошел с ума и был помещен в госпиталь. Завистники, косившиеся на богатство нашей семьи, даже осмеливались утверждать, что его отправили во Дворец Музыки. Следствием этих слухов стали две мои кибердуэли, причем я сумел справиться с обоими противниками, не убив их. Однако такого рода развлечения меня не привлекали. Пытаясь спастись от одиночества и жажды, которая никогда меня полностью не покидала, я заявил о своем желании (весьма необычном для Лорда) - продолжить образование, и изучить, скажем, Медицину. Тогда я был уверен, что мой выбор - совершенная случайность. Мне просто нужна была наука достаточно сложная, чтобы днем занимать мои мысли все время, а ночью позволять мне спать без сновидений. Но, разумеется, на деле путь мне вновь указала Ее Величество Музыка. Бессознательно я выбрал единственный законный путь, который позволял ее коснуться. И мой дальновидный дядя очень быстро все понял.
- Значит, молодой человек, ты не желаешь быть Лордом? Политика тебя не привлекает?
- Я не умею общаться с людьми.
- И поэтому ты хочешь спасать их жизни?
- Хочу научиться чем-то стоящему и быть полезным.
- Благородно, весьма благородно. Но послушай-ка меня внимательно. Если после первых курсов ты выберешь своей специальностью Психиатрию, мне, к сожалению, придется сделать твою жизнь невыносимой.
Больше он ничего не сказал, потому что при разговоре присутствовала мать. Но и этого было достаточно. Я понял, какова моя настоящая цель и как ее достичь.
Хоть я и думал, что медицина сама по себе - не главное, учеба вскоре по-настоящему захватила меня. Публика в Медицинском Университете очень отличалась от людей, знакомых мне по Колледжу. Здесь собирались свободные и развитые умы всех каст. Как студенты, так и профессора не боялись обсуждать острые темы, делиться своими идеями. Однако, и здесь были свои неписаные законы, непонятные традиции, вещи, которые всегда оставались для меня тайной за семью печатями. Я по-прежнему оставался непохожим на остальных. Но, по крайней мере, в стенах Университета человек со странностями не считался врагом. В такой атмосфере я сумел полностью проявить свои способности. Секрет моего успеха разгадать несложно: учеба оставалась моим единственным занятием и единственным способом достигнуть цели.
Через три года преподаватели полюбили меня, и каждое отделение оспаривало у других право получить в свое распоряжение столь успешного студента. Скажу без лишней скромности, что в Психиатрии, должно быть, по поводу моего поступления сильно радовались. Разумеется, дядя внимательно наблюдал за мной и употребил все свое влияние, чтобы вынудить профессоров от меня отказаться. Но то был редкий случай, когда даже он ничего не мог поделать. Университет не входил в юрисдикцию Государственного Совета Министерств Лордов. Конечно же, я знал, что дядя достаточно упрям, чтобы разнести в щепки всех и вся, лишь бы помешать мне продолжить учебу. И потому решил пойти к нему сам и кое-что объяснить. Надо сказать, он был человеком хладнокровным, и никогда раньше я не видел его в такой ярости:
- Ты меня провел, щенок! Попомни мое слово, скоро ты об этом пожалеешь.
- Почему вы против? Да, однажды я совершил ошибку, но это случилось три года назад! И с тех пор...
- Такие ошибки исправлению не поддаются. Особенно если у тебя в руках окажутся все эти музыкальные штуки-дрюки, якобы для лечения твоих пациентов. Когда тебе самому один шаг до сумасшедшего дома...
- Быть может, я иду на это специально! Все не так, как вы думаете. Кто сможет лучше понять этих людей, чем я? Да, я был там, я оступился, перешел за грань, но я опомнился. И принял твердое решение никогда больше эту границу не пересекать. Я знаю вещи, которые другие не знают, пациенты будут мне доверять.
Дядя тяжело вздохнул и нахмурился:
- Интересно, юноша, кого ты обманываешь больше: меня или себя самого?
Я промолчал. Ответ был мне слишком хорошо известен.
И все-таки, в течение последующих трех лет, я стойко выдерживал характер во время бесконечной учебы и практики в психиатрических лечебницах. Я был слишком близок к предмету своих мечтаний, чтобы совершить хотя бы одну ошибку. Вновь вернулись мои сны о музыке, которые безумно меня пугали. Иногда я даже видел музыкальные кошмары - остатки жуткого опыта, пережитого в Колледже. Практикуясь, мы, разумеется, часто использовали проигрыватели, в полном соответствии с техникой безопасности: наушники со звуковыми фильтрами для врача и очень небольшое «время воздействия» для пациента. Я с огромным трудом подавлял желание сорвать с себя наушники, когда проводил сеансы один. Порой в такие моменты, я просто выключал оборудование и сбегал.
Учеба также принесла мне немалую пользу. Теперь я знал, что означают мои сны. Знал и о том, как заставить себя навсегда позабыть о звуках музыки. Особая комбинация чрезвычайно неприятных тонов способна отключить «музыкальный слух» у человека на несколько часов. Для перманентного эффекта нужна лишь специальная последовательность процедур. Возможно, я получу серьезные проблемы со слухом, но при этом моя старая беда перестанет существовать. Никакая мелодия более не коснется моего сердца или разума. Я знал правду: необходимо сделать это, даже рискуя остаться глухим. Но все медлил и медлил, словно чего-то ждал...
А тут уже подошло время защиты диплома и получения министерского циркуляра: так как все Здравоохранение в стране было централизовано, места для молодых врачей распределялись лично Министром. Мой милый дядя, который был к тому времени его Заместителем, принес мне бумагу на день раньше установленной даты.
- Мальчик мой, позволь тебя поздравить! Я лично попросил Министра, и он пошел навстречу твоему желанию, о котором ты так давно рассказал мне.
- Что... что вы имеете в виду?
- Ты же мечтал помогать людям, у которых имеется... эээ.... некая особая проблема? Тех, кого ты лучше всего понимаешь? Вот, держи документ.
Бумага гласила, что меня ждет место Старшего Специалиста в одной из центральных наркологических клиник. Я отвечал за излечение и реабилитацию меломанов.
Это означало, что мою награду отняли буквально у финишной черты. Ведь тогда музыка применялась при лечении почти всех психических заболеваний. Но, ясное дело, в отделении для меломанов она будет абсолютным табу. Я же по условиям обучения обязан отработать там хотя бы несколько лет. Так широко дядя не улыбался уже давно:
- Видишь, юноша. Я победил!
Разумеется, мой дядюшка представлялся себе эдаким ангелом-хранителем. Уничтожив усилия шести лет, в собственных глазах он выглядел благородным человеком, возвратившим заблудшую овцу в стадо. Гордость не позволила мне показать свое отчаяние. Я поблагодарил его так горячо, как позволяли мои актерские способности, и разочарование на лице дяди стало мне лучшей наградой. Через два дня предстояло отправиться на работу. Я надеялся оставить клинику так скоро, как это будет возможно. В конце концов, я - Лорд или кто? По крайней мере, моя каста предоставляла определенную свободу.
Как ни странно, новое занятие оказалось куда интереснее, чем можно было подумать. Во-первых, я стал чем-то вроде начальника - по крайней мере, теперь мне не приходилось никому подчиняться, а, наоборот, остальные слушались моих указаний. Во-вторых, я наконец-то получил возможность применить на практике все те знания, которые так долго усваивал. И, надо признаться, дядюшкины попытки спасти меня отчасти увенчались успехом. В клинике я видел безнадежных меломанов, людей готовых убить себя и всех, кто был им когда-то дорог, ради пары музыкальных минут. Видел я и ужасающие физические последствия этого пристрастия: инфаркты, воспаления мозга, эпилепсию - худшие из реакций организма на нечто, что он не способен полностью понять и принять. Музыка атаковала мозг, мозг, в свою очередь, тело. При этом, практически каждый случай был индивидуален, а статистика говорила о том, что число их росло с каждым годом. Я впервые посмотрел в лицо опасности, которая до этого была мне знакома лишь в теории, и на которую я бросал короткие опасливые взгляды во время практик. Но разве это сделало мои сны менее прекрасными, даже если, просыпаясь, я сам себе был ненавистен?
Моя встреча с Мередит заставила меня согласится на работу в клинике даже после оговоренного срока. Одинокие души обречены влюбляться в тех, кто способен раскрыть двери тюрьмы, выстроенной их сознанием. Она, как и я, была Лордом, но решилась заняться медициной, и потому мы оба стали чужаками в чужой стране. Источники любви иногда не столь таинственны, хотя, конечно же, разгадать их невозможно. Все вышеприведенные причины, ничего бы не значили ни для меня, ни для нее, если бы не душевное притяжение, иногда полное радости, иногда - боли. Проработав несколько недель с ней бок о бок, я уже точно знал, что останусь рядом столько, сколько понадобится, чтобы завоевать ее сердце. Жизнь продолжалась, и, казалось, даже беспощадный магнетизм музыки отступил перед всепоглощающей силой нового чувства. Но, как всегда, то был лишь еще один из трюков Ее Величества.
Мои дни в клинике были подчинены четкому расписанию. Визит к администрации с отчетом - прием первичных пациентов - обход - снова консультации - работа с бумагами. Ясное дело, я оставил за скобками походы с Мередит в рестораны и театры по вечерам. Труднее всего мне давались консультации. Полностью сосредоточившись на своей цели, я как-то позабыл, что хорошему психиатру приходится общаться с людьми ничуть не меньше, чем любому политику. Просто здесь говорить приходилось с конкретными людьми, в то время как политик имеет дело с толпой. Мне поневоле приходилось учиться общаться, одновременно разыгрывая из себя врача-профессионала. Неудивительно, что я всей душой возненавидел патлатых юношей, совершенно неспособных понять красоту музыкальной гармонии, и слегка пристрастившихся к мелодиям лишь потому, что характер у этих мальчишек был слабее, чем у сверстников. Я терпеть не мог пациентов клиники, которые, годясь мне порой в отцы, неспособны были прислушаться к доводам разума и вели себя как дети, лишь бы обмануть врача или сестер. Меня трясло от одного вида большеглазых женщин, с ярким макияжем и растрепанной прической, которые пользовались банальными метафорами, пытаясь описать мне, что музыка пробуждала в их дешевых душах. Да, уважаемый читатель, вынужден признаться - я не был хорошим врачом. Ведь я завидовал собственным пациентам, завидовал так сильно, что иногда поступал с откровенной жестокостью.
Я был двуличен. Я улыбался Мередит и старался наполнить ее жизнь радостью. С ней я позволял себе быть свободным и говорил обо всем, что приходило на ум, потому что видел в ее глазах понимание. Мередит становилась все ближе и милее с каждым днем, делая меня другим человеком. Однако на сеансах с пациентами и на медицинских консилиумах, где мое слово было решающим, я преображался, и не в лучшую сторону. Я лично заверил огромное количество бумаг, предписывающих уничтожить способность того или иного «безнадежного» пациента воспринимать музыкальные созвучия. Уверен, по меньшей мере четверть этих людей тогда вообще лишилась слуха. Да и тех, кто счастливо прошел «курс лечения», также можно было считать глухими, ведь музыка перестала для них существовать. Если же случай был не столь тяжел, чтобы действовать одними лишь лекарствами и процедурами, я часами беседовал с больным, получая какое-то мазохистское удовольствие от того, что снова, и снова слушал рассказы о музыке. А потом я начал навязывать несчастным свою философию и собственные теории. О, я изобрел немало их, чтобы объявить мир, лишенный гармонии мелодий, идеальным и единственно подходящим для жизни. Я был весьма настойчив - не забывайте, что, как Лорда, меня научили командовать. Что самое смешное, часто это срабатывало. Люди так легко поддаются влиянию! Через год я получил ученую степень и стал известен в медицинском мире, как врач, обладающий талантом разубеждать меломанов. Самых запущенных направляли именно ко мне. Я не был против, ведь Мередит ценила мои достижения на этом поприще куда больше, чем все богатство моей семьи.
История болезни нового пациента оказалась у меня в руках за полчаса до начала первой консультации. Сорок пять лет, профессор истории, каста Ученых, болен уже... ого! Больше десяти лет! И он «погружается постоянно», не так, как это обычно бывает, с перерывами в несколько лет. Как он жив-то остался до сих пор! Что ж, утро обещает быть интересным...
Имея такую информацию, я не слишком удивился увидев в кабинете человека, на вид которому было лет шестьдесят, а то и больше. Его отличала очень прямая осанка - редкий признак несломленной воли в этих стенах, но ничто не могло скрыть усталость в уголках глаз, морщины на лице и чрезмерную худобу.
Я поприветствовал его и выслушал историю, напоминавшую сотни и сотни подобных случаев. Что-то заставило меня изменить первоначальный план: обычно я на первых порах был довольно мягок с больными, чтобы позднее еще сильнее огорошить их своим жестким подходом. Но этот... За все время нашего разговора грустная улыбка не покидала его лица, а глаза, казалось, смеялись надо мной. Как такое стерпишь? Так что начал я без всяких предисловий:
- Нам обоим известно, по какой причине вы здесь оказались. Ваше сотрудничество необходимо для пользы дела. Я знаю, вы думаете, что методы в нашей клинике ничем не отличаются от тех, что применяют во всех остальны. Ведь вы были в десятках таких заведений, и почти никогда - добровольно. Разумеется, для меня вы не преступник, а, прежде всего, больной человек. Но я считаю, что нельзя исцелить душу, которая отвергает всякое лечение. Может быть, для начала изменим ваше отношение к жизни?
- А вы настоящий философ для такого молодого человека, Доктор. - Улыбочка с лица все равно не сходит. Мне так хотелось ее стереть...
- Быть может, проблема здесь не такая философская, как вы думаете. - Я сделал паузу, решившись достать свой главный козырь. По крайней мере, на Ученых это обычно действовало. - Господин Шан, что вы знаете о воле?
- Воля? Думаю, для жизни она необходима. По крайней мере для тех, кто сам решает, какой должна быть их жизнь.
- Совершенно с вами согласен. Ваша главная ошибка в том, что все эти годы вы отрицали собственную волю. Верните ее себе и вы станете свободным человеком.
- Что-то я не вижу связи...
- Музыка отбирает волю. Вот в чем вопрос - как могут ритмичные тоновые сочетания (ведь это - не химические вещества, которые можно проглотить, вдохнуть, ввести в кровь) оказывать на человека такое воздействие? Как говорит наука, все здесь зависит от воли. Мелодичные звуковые волны не оставляют шансов взять себя в руки. Личность растворяется. Остается лишь музыка, что означает смерть.
Чертова улыбка становилась все шире и шире! Я положил руку в карман и сжал ее в кулак. А пациент продолжал, как ни в чем не бывало:
- Доктор, должен сказать, что особых проблем с волей у меня нет. Видите ли, уже долгие годы мне приходится прятаться от людей и добывать деньги на диски для проигрывателя самыми разнообразными путями. Поверьте, что мне потребовалась вся моя воля, чтобы выжить и при этом не превратиться в животное. Мне это удалось. Так что, думаю, вопрос воли здесь не важен...
- Тогда что важно? Я готов выслушать все ваши предложения. Скоро мы снова увидимся, а пока... Время сеансов строго ограничено. Но я верю в вашу способность к сотрудничеству. Безнадежных случаев не бывает.
Тут я постарался, чтобы моя улыбка выглядела доброй и обнадеживающей настолько, насколько это было возможно в данных обстоятельствах. Потом встал и повернулся к двери, чтобы выйти. И вдруг услышал:
- Доктор?
- Да?
- Когда вы в последний раз слушали музыку?