из воспоминаний о Янке. ВАЛЕРИЙ АНДРЕЕВ
Познакомился я с ними, по-моему, в 88-м году через Андрюшу Борщова. Он ездил в Вильнюс на панк-фестиваль и там, собственно, с ними и встретился. Потом приехали ГО-шники в Питер, звонят и говорят: «Вот, приехали - давай Боба Марли послушаем» - «Ну, давай Боба Марли послушаем». Ну и дальше понеслось-поехало. Ты чего любишь? - «Настольный хоккей люблю. А ты чего любишь?» - «А я тоже» - «А я - чемпион Сибири» - «А я - чемпион Петербурга» - «Давай?» - «Давай!». Все на таком человеческом уровне, абсолютно далеком от всякой рок-музыки, хотя эту музыку все слушали - я какое-то время во всем этом довольно активно тусовался* - начали общаться. А в связи с тем, что подружился я на тот момент с Егоркой, вся бригада эта Омско-Новосибирская вместе с ним приходила, вместе с ним уходила. И что нравилось всем в этих людях - что они очень простые в общении и никаких неудобств, как мне, так и другим не создавали. С ними было очень легко общаться. И одной из них, собственно, была Янка.
Дальше, в связи с тем, что я в Петербурге (тогда еще Ленинграде) много кого знаю из всей этой рок-среды, а у них очень много в Сибири всяких людей - пошли всякие такие контакты. У них сначала в Питере достаточно мало было знакомых, а здесь происходили всякие мероприятия, им были интересны какие-то люди, с которыми они были не знакомы - Курёхин, Сорокин. Соответственно, через нескольких людей - меня, Фирсова, еще кого-то - они выходили на них и впитывали эту Петербургскую культуру, в то время очень активно развивающуюся которую условно можно назвать «подпольной». Здесь действительно был такой мощный эпицентр всего происходящего, и им это было, естественно, интересно. Хотя, на самом деле, они любили очень мало питерских групп, пожалуй, кроме СТРАННЫХ ИГР и АУКЦИОНА и не любили никого. Я Егора еще познакомил с Черновым, с Бурлакой**, они меня познакомили с какими-то там своими. Дальше пошли всякие перекрестные знакомства, и дружба таким образом завязалась.
Ну, это не дружба, на самом деле, дружба - это такое очень серьезное слово. Это некое очень приятное общение, и очень много в нем ценностей культурно-общечеловеческих. Мы слушали фактически одну и ту же музыку, читали одни и те же книжки. А те книжки, которые мы читали - Кортасара, «Степного Волка» - надо было с кем-то обсуждать. И естественно, ты это обсуждаешь с тем, кто тебя понимает, кому не надо объяснять какие-то прописные истины, с тем, кто понимает с полуслова, с полунамека. Это - первая общность интересов, которая нас связывала.
Вторая общность интересов лежала в области музыки. Как оказалось, мы любим одну и ту же музыку, причем с точностью до песен. У Янки, дай Бог памяти, у DEAD KENNEDYS была любимой песней «Каникулы в Камбодже», и у меня она была любимой песней, а дальше уже, в принципе, контакты установить проще, если уж мы начинаем обсуждать DEAD KENNEDYS, то половина взаимопонимания уже есть. Что еще? Фильмы всякие смотрели, соответственно о той музыке, потому что музыку мы достаточно давно все слушали, а фильмы только начали появляться, поэтому любой концерт какой-нибудь SIOUXIE AND THE BANSHEES был одновременно интересен и мне и им, потому что ни я, ни они этого раньше не видели. Тогда только появились видеомагнитофоны, и мы просто сидели часами и тупо смотрели. И все какие-то случайные посещения обычно заканчивались тем, что мы просто сидели, слушали музыку - музыку мы слушали всегда - и разговоры начинались всегда от музыки и уходили в какие-то достаточно глубокие вещи. Ну, не знаю, про любовь к животным…
А там еще у них есть такое полное единение взглядов. То есть с любым из них можно разговаривать и знать, что то, что говорит Егорка - скажет и Янка. И не потому, что Егорка более сильная личность, он просто человек, который очень много впитывал, и если что-то появлялось в окружении интересного - он им все это доносил. Ну, какие-то естественные флуктуации были, но если спрашиваешь одного «Нравится тебе группа АУКЦЫОН?», и если она нравится одному, то, как правило, и всем остальным. Егорка на самом деле нельзя без Егорки рассматривать, потому что Егорка - некий такой эпицентр, он очень сильно аккумулировал вокруг себя людей, которые не были очень яркими личностями сами по себе, но, с другой стороны, это все люди, которым было что сказать. Безусловно, они не пустые были. И дело там не в том, что Янка проигрывала в яркости, просто, грубо говоря им вдвоем было кайфово, они очень хорошо друг друга дополняли. А, с другой стороны, все было одно и то же, что Егорка, что Янка они говорят одни и те же слова, они выросли на одной и той же культуре. Ну, Егор, он более тяжелый человек в общении. Янка - более простой. А вообще, с ними было очень легко и просто. Когда они кидали встречу какую-то, не приезжали, это переносилось абсолютно спокойно. Или они могли без звонка прийти - тоже абсолютно спокойно. Помню один момент, вторая встреча - был в Москве такой фестиваль «Сырок», а они в Москве мало кого знали, и мы никого не знали, просто пришли к ним в номер, говорим: «Привет!» - «Привет» - «Помните, виделись там-то и там-то…» - «Ну все, отлично». Без всяких ложных моментов, которые при знакомстве у людей обычно происходят, вот ты вот человека второй раз в жизни видишь, он ведь тебя не пустит в номер на полу переночевать. А нам как раз негде было ночевать, мы сели на поезд и приехали в Москву. А они говорят: «Да ради Бога, садись, поболтаем, раз человек хороший», - и там мы с ними как-то так закорешились.
Вообще, если честно, я их воспринимал как некую неделимую общность Знаешь, вот как приходишь один раз в году к одноклассникам на встречу, они для тебя все одинаковые, хотя один, скажем, бандит, а другой в каком-нибудь РУОПе работает - для тебя они все равно одинаковые. Так же и здесь. То есть повнимательнее присмотришься - ага, тот хитрее, этот шустрее, этот добродушнее. То есть они абсолютно все разные, но когда с ними начинаешь общаться ну опять же, кого я имею в виду Джеффа, Егорку, Янку. Ну, немножко Кузя там, Аркаша - ну, Аркаша немножко особняком стоял - кто еще? Манагер еще пара-тройка ребят. А в основном - Джефф, Егорка, Янка. С ними как-то довелось общаться больше, чем с другими. Такая основная троица. В то время они были еще более или менее некурящие, непьющие, и, вообще, мне непонятно, почему их панками называют. К панкам они не имеют никакого отношения, с моей точки зрения. Мне, вообще, непонятно, за что их все так любят. Потому что музыка там - так себе, мягко говоря. Слова не особенно рифмованные, поют от души, конечно, но без особых вокальных способностей. Но душа вот эта, она, наверное, людей брала. У них очень много энергии было. В то время очень мало людей было с хорошей энергией, здесь уже мало появлялось молодых интересных людей, та культура, которая здесь перла какое-то время, она немножко к тому времени так поугасла. И полезли всякие люди из Сибири, еще откуда-то. Был еще вот Саша Башлачев, я отнес бы всю их культуру к башлачевской. Но это же, как бы, не панк? И очень хорошо, что у них была не массовая культура, я очень боялся, что их Фирсов раскрутит, сделает крутыми, что будут стадионы. Это все хорошо, конечно, замечательно, но скорее ближе к Олимпиаде какой-нибудь, ну, там Древний Рим, что-то такое массовое. А у них все-таки музыка клубная такая, культовая.
Помню, начали что-то про Фирсова говорить, типа непонятно - с одной стороны вроде хороший человек, а с другой - барыга, спекулянт. И Летов - а они с Фириком много общались, тусовались, он одно время их директором был - Летов мне говорит «Как-то мы ехали куда-то, и в соседнем купе котенка мучили. Серега пошел и говорит «Отпустите котенка». И ты вдруг понимаешь, человек из всего многообразия отношений берет одну эту маленькую историю, которая очень хорошо характеризует то, что он видит в этом человеке, как они связаны, что их объединяет. Это вот тоже такая отличительная черта этой компании от всех других. Интересное, конечно, явление - эта команда новосибирско-омско-тюменская, которая концентрировалась возле Егорки - она, конечно, очень сильно выделялась из всего остального.
А вообще Егорка, если рассказывает про какого-то нового человека, он рассказывает про него примерно таким образом: «Я приехал, мы пошли и два дня чего-то там делали». Нет таких моментов, что раз встретились, два, три, четыре если уже прете этим человеком, то все. И, как я понимаю, они, в самом деле, старались собирать своих единомышленников в разных местах России, Союза. То есть аккумулировали каких-то людей, приезжали в город, находили единомышленников - и все, им, в принципе, от этого города ничего больше не надо было. Может быть, в этом городе существует много других людей, с которыми сами они могли познакомиться, но они знакомились с каким-то набором людей… и им… было хорошо.
Знаешь, я уже не помню, откуда я это узнал. Мы с Борщовым туда даже съездить хотели, но, во-первых, далеко, Сибирь все-таки. Я не помню, кто чего сказал. Ну, там, знаешь, много народу было, кто-то где-то чего-то сказал. Я даже не знаю, отчего она умерла. Когда она умерла, я спросил у Егорки он говорит: «Да потом как-нибудь расскажу». Так чего-то и… Черт знает! Знаешь, сколько там людей умерло? Я вот как-то посчитал, там много народа померло. И, понимаешь, на самом деле, отчего кто умер - непонятно. Есть люди - вроде как понятно, отчего умерли, надоело то-то и то-то, здесь и здесь не получается. А выясняется, что просто таблетку не ту съел от головной боли. Но всегда, когда люди умирают, они обрастают легендами. И это хорошо, я считаю, с мифотворческой точки зрения - а с человеческой все равно никто никогда ничего не поймет. Потому что, как я это понимаю, человек не может долго сознательно умирать. Если он сознательно что-то делает, он может за день, за два это придумать, за час, за минуту. А если у него что-то в жизни не складывается, и если прошел месяц-друго... Не знаю. Ощущение, на самом деле, всегда какое-то остается. Я знал человека с одной стороны, я пытаюсь как-то объяснить - а те, кто знал с другой стороны, пытаются объяснить по-своему. А потом из нашего общего словесного выхода рождается какая-то такая легенда, которая как бы устраивает и тебя, и меня.
А что касается мнения, будто Егор как-то повлиял на Янку в этом плане - я думаю, там такого не было. Егор, естественно, может загасить кого угодно, но Егор - он такой человек, который не может долго находиться в одном состоянии. Если он живет, в каком-то смысле, с каким-то человеком тает с ним какое-то дело, естественно, через некоторое время Егорка может задавить кого угодно, но, насколько я знаю, Егор и Янка очень долго общались, то сходились, то расходились. И я думаю, что если б Янке от этого было очень тяжело, она, наверное, могла бы отойти в сторону. Да и Егору это не надо все-таки нормальный человек, как-никак.
Санкт-Петербург, 11.05.98 г.
Антон Буданов
В принципе, фрау Дягилеву я узнал, как это принято называть сейчас как гёрлфренд некоего Егора Летова. Я должен сразу сделать некоторое отступление: на самый-самый первый Новосибирский Рок-фестиваль приехала очень смешная группа из города Омска. Называлось это шоу ТРЕТИЙ РЕЙХ, что было шоком и пощечиной, потому что комсомольцы литовали тексты каким-то беззубым хорд-рок группам, подражавшим DEEP PURPLE, - а тут приехали какие-то то ли панки, то ли хиппари отпетые. Они выглядели очень экстравагантно и назывались ТРЕТИЙ РЕЙХ, хотя, на самом деле, это был тот самый ПИК КЛАКСОН. И за ударной установкой с трудом угадывался очень такого интеллигентного вида молодой человек, в очёчках, играть на барабанах не умевший, как и все они толком не умели играть, хотя в общем, очень дружно это все у них получалось. Никто не знал, что этот молодой человек за барабанами, буквально через год или два взорвется суперстар, и по всей стране устроит дебош, фурор - «кожаны чернее ночи, панки в городе - хой-хой-хой!». Вот. А мы все же здесь в одном котле варились, в рок-клубе этом новосибирском, а поскольку Новосибирск, - столица Сибири, то вся окрестная братия - омская там, барнаульская, тюменская - здесь крутилась, и называлось все это движение «Рок-Периферия» - где-то от Урала до Дальнего Востока. Я не буду скрывать неприязнь людей провинциальных к людям, проживающим в Москве и - отчасти - в Петербурге, хотя, конечно, петербургские столько антипатии не вызывают… И, как альтернатива, появился сначала Егор Летов, а потом и Дягилева. Вы заметьте, кстати, какая фамилия - Дягилева. Не Сидорова. Насколько я помню, она из очень хорошей семьи, жили они в центре города, там, где обычно обитает номенклатура, тогда еще советская. Папа у нее - он не партийный босс, а, по-моему, какой-то крупный ученый… Впрочем, дома у нее я не был, а пересекались мы, когда она стала известна широко в узких кругах, как, так сказать, гёрлфренд Егора Летова. А до этого она попевала свои песенки в узком кругу - это тогда, да и сейчас, было модно: песни под гитару. И тут вдруг ее супружник, сожитель - не знаю, как назвать - Егор Летов начал громко со сцены петь «Мы лед под ногами майора» - что-то в этом роде. Ну, где-то с полгода она послушала благоверного, естественно, вышла на другой круг общения - и запела. Сама. Причем чуть ли не ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА ее первыми аккомпаниаторами и была, потом уже, а в основном она ездила по всяким Барнаулам и Томскам, где тур шел, где люди собирались… Тогда вообще интересно было: мы слушали людей просто с гитарой, хотя, приходили на «рок», на пятое-десятое - и вот Яночка, как бы, и засветилась, а даже если и не выступала - то все равно присутствовала. И, после всех этих «Рок-Периферий» и «Рок-Азий», все, кто принимал самое активное участие - где-то набивались в какие-то домики - в Барнауле вообще полгорода деревянных домиков - нажирались водки, говорили до утра. Если честно, общались мы с ней довольно поверхностно, так, на уровне «Здравствуй, Яна» - в тот период с ней общался такой Николай Гнедков, а я, собственно, был барабанщиком его ансамбля. А это ведь такая специфика: Коля - он вожак, певец и поэт, он лицо ансамбля, а я просто где-то есть. А Коля с Яной - они же поэты, личности - и они вдвоем уходили, о чем-то говорили, а я, собственно, и не лез, я никогда не писал никаких песен - и о чем мне общаться с Яной? Ну Янка и Янка… Единственное, чего я не понял во всей этой истории - чего она полезла в речку Иню, Инюшку… Это в начале мая было, к тому времени, насколько я помню, она никаких отношений с господином Летовым не поддерживала…
Общее впечатление - что она была такая первая, я буду это говорить с позиций настоящего времени - в то время она была такая первая. До этого все наши рок-герои были такие малолетние наркоманы в кожаных куртках. Я никого не хочу задеть, но весь рок - он был вот такой, что-то там парни кричали спьяну про больную совесть. революционизировали, как могли, обстановку. И вот выходит девочка, и начинает таким ангельским голосочком… как это: «И телевизор с потолка свисает, и как хуево мне, никто не знает»… Что меня вообще в том периоде всегда удивляло, доперестроечном, советском периоде - то, что люди это делали, отчетливо понимая, что это творчество - оно, в принципе, какого-то успеха не приносит. Единственное, что могло это принести - это то, что те, кто ее приглашали в соседний Томск или Барнаул, присылали деньги на билет, на плацкарту. В отличие от нынешнего обилия различных талантов и супер-пупер талантов, она, - да и все, пожалуй, - были бескорыстна. И была у них какая-то своя тусовка - вот Коля Рок-Н-Ролл, Дягилева, Летов - и те, кто там рядом был - они какой-то своей стайкой держались, а вот мы с Колей туда уже как-то не входили… Мы как-то пересекались, сталкивались, выпивали - но вот так, чтобы быть своими - этого не было. И вот это то, что их слегка отличало: все были «братки-рокеры», а они были нам как бы и не братки и не рокеры… так как-то. То есть, вот эта какая-то оппозиция жизни, оппозиция власти, и плюс еще оппозиция и той среде, той рокерской массе, которая, в общем-то, упертая была, - они себя как-то выделяли, вычленяли. Это вот упорное нежелание связываться с профессиональными музыкантами… ну, Летов-то вообще потом стал как Майкл Джексон - последнее, что я видел, здесь, в Новосибирске, больше всего напоминало Майкла Джексона - по духу происходящего…
И эта вот особенность, - она воспринималась однозначно со знаком «плюс», мы все любили и гордились, что, вот, она наша местная такая хорошая. Но, понимаете, в жизни - не смотря на все эти маты, несмотря на мужа-Летова, она оставалась, так сказать, прямо чуть ли не барышней, окончившей Смольный. В Новосибирске есть один маленький город-спутник, называемый Академгородок, куда уехали из Москвы, Петербурга, Харькова и прочая - кто по политическим воззрениям, кто по пятой графе, чего скрывать, - который всегда оставался хранителем лучших традиций и Меккой: все эти новосибирские лабухи туда периодически ныряли - отдохнуть. Отдохнуть, прийти в себя. Новосибирск-то, он не шибко комфортабелен, а там кампус университетский, сделанный в подражание американским 60-х годов, там пляж шикарный летом, и там такая вольница была: они делали ядерное оружие, а им за это разрешалось ругать Советскую власть и слушать бардов. Товарищ Высоцкий и все эти Визборы-Кимы туда ехали, как к себе домой. И, собственно говоря, по большому счету, Янка Дягилева являлась продуктом вот той среды.
Мы с ИДЕЕЙ ФИКС, когда играли на этом самом первом Рок-фестивале, играли первыми. И в промежутках между песнями - два-три жидких хлопка: люди, которым за тридцать, те хлопали. Стоя. А большая часть зала, включая галерку, просто скандировали: «На-хуй! На-хуй!». Янку принимали лучше, но это было уже позднее, когда начали вслушиваться, понимать, что «и так тоже можно». Она все равно была по-своему востребована, она бы все равно пела.
Плюс - мы же все были в плену иллюзий. Когда моя мама уезжала (я тогда уже в Питере играл), она позвонила: «Антоша, приезжай, я уезжаю в Израиль» - я приехал, была пьянка отходная, она говорит: «Пойдем в ЗАГС, переделаем тебя с хохляцкой национальности и фамилии на мою, еврейскую, а еще лучше - поехали». Я тогда сказал: «Мама! Ты что?! Вот сейчас Горбачев прогонит коммунистов - тут-то все и пойдет! Нас всех начнут снимать в клипах, мы будем играть на стадионах, воспрянет русский рок…», пятое-десятое - и Яна, она, наверное, тоже этого была не чужда. Понимаете, когда человек что-то делает, творчеством занимается - до какого-то момента это можно делать на энтузиазме, на желании. Ну, год, ну, два, ну, три, - а потом все равно уже нужны аплодисменты. Не аплодисменты - так отдача, хоть что-то взамен все равно человеку надо. Ну ладно, мне - я барабанщик, ну, не получилось, Коля уехал - все равно будет с кем водку жрать, хэви-метал играть. А отдачи-то не было. Она отдала все, вот она копила, весь этот вот потенциал, она его выносила, она его сыграла - и все мы, все эти неформальные круги - мы все сидим, балдеем, действительно, мы такого не слышали: на хорошем русском языке, прекрасным голосом, это же не профессиональные музыканты с текстами, которые несут ерунду… И она это дает и дает. И тут, вот как мне это видится, наступает момент ломки. Все, нате свободу, пойте, о чем хотите, как хотите - и постепенно начинается пришествие других кумиров. Не тех эстрадных кумиров, которых мы знаем - а новых русских звезд, российских - и почему-то это оказывается ЛАСКОВЫЙ МАЙ. Тот потенциал, который был накоплен, который нужно дать людям: слушайте, люди, песни за жизнь, они про всех и обо всех! А оказалось - нет, оказалось, что востребована отнюдь не Дягилева. Мужики-то проще переживали, тот же Коля Рок-Н-Ролл: он с утра водяры зальет, каждый день - и ему все нормально, ему после спецбольницы вообще ничего не страшно, такой не повесится и не утопится. А она всего лишь девушка, которая, на самом деле, всю свою взрослую короткую жизнь провела в Академгородке, слушая бардов под гитару, - и вдруг выясняется, что «не надо». Что дальше? Муж-Летов что ли? Какой он муж? Он хороший парень, панк - флаг ему в руки. Если бы кто-то сумел вот это взять, раскрутить, - но все эти бойкие комсомольцы, они к тому времени, к началу девяностых, уже сориентировались, побросали к херам эту рок-музыку и начали торговать мягкой мебелью.
Плюс, конечно, неудачи в личном плане. Говорить не буду, не очень много и знаю. Я думаю, она была не чужда наркотиков, - где панки, там наркота, добрый Егорка научил всему, что сам знал. А у наркотиков есть такое свойство: их нужно потреблять тогда, когда у вас все нормально, когда вы себе можете позволить наркотики, а в тяжелый период жизни - не надо этого делать, надо бороться. Если мы попытаемся наркотиками заглушить свои проблемы, мы получим суицид. Как, кстати, закончил жизнь скрипач, пианист и аранжировщик группы ИДЕЯ ФИКС: 22 июня аккурат залез в петлю…
И она исчезла из поля зрения, где-то на полгода - все была, была, вот есть, о, Янка, клево, Янка, на тебе косяк, ты нам спой песню, - а потом всплыла. В Ине. Грубо говоря, она была поэтесса - ну, не Марина Цветаева, но поэтесса, которой выдался случай свои стихи взять, вынести людям - и после каких-нибудь люмпенов с их хэви-металом все равно зал взять, чтобы в зале зажглись зажигалки… И она это сделала. И, как мне кажется, причина ее ухода - в этом, она просто прочувствовала ситуацию: грядет Большое Говно. По большому счету. Я по-другому не могу расценивать ситуацию, даже просто сравнивая тот рок, который появился тогда и то, что появляется сейчас. А у поэтов есть дар предчувствия, все-таки. Не было выхода. Она русская женщина, ей некуда ехать, некуда бежать, принца, который бы увез, как Колю его датская принцесса увезла, тоже не было.
Может быть, если бы какой-нибудь нормальный мужик появился у нее, нормальный… Их ведь тоже по пальцам перечесть - нормальных-то, который бы понял, что это такое - может быть, все и было бы по-другому…
6.10.1999, Новосибирск.
1999.07-08 - FUZZ №07-08. Наверное, что-то случилось
По поводу киевской группы «Гайдамаки», которая сделала свою версию песни «Отряд не заметил потери бойца», сняла на нее клип и гастролирует с ним на «Евромайданах» на Украине и в Польше.
Вот официальное заявление Егора Летова и группы «Гражданская Оборона» сделанное в феврале 2004 года, не теряющее актуальности по сей день:
«Ко всем ура-националистическим движениям мы не имели и не имеем отношения самым решительным и активнейшим образом. Мы патриоты, но не нацисты.
Приходится констатировать, что сегодня повсеместно наблюдается даже не рождение, а тотальное, агрессивное наступление ФАШИЗМА - не цветасто-отвлеченно-героического, но самого натурального, крысиного, насекомого, который мы уже в свое время испытали на собственной жопе. Каждый нелюбитель маршировать в ногу с кем бы то ни было, каждый, кто САМ, каждый, кто ЖИВ - борись с ним как можешь на любом участке пространства, пока еще не окончательно поздно, не стой в тупом наблюдении и раззявой печали. Все же тоталитаристы - правые, левые, всех цветов и мастей - ИДИТЕ НА XУЙ!
Убедительная просьба больше не ассоциировать с нашей деятельностью вашу вонь».
информация с оф. сайта Егора и Сергея Летовых
