Донна Тартт, «Щегол»
Источник великой печали, которую я только-только начинаю осознавать: нам не дано выбирать себе сердца. Мы не можем заставить себя хотеть того, что хорошо для нас, или того, что хорошо для других. Мы не выбираем того, какие мы.
Потому что разве не вдалбливают в нас постоянно, с самого детства, непреложную культурологическую банальность?.. Начиная с Уильяма Блейка и заканчивая леди Гагой, от Руссо до Руми, «Тоски», «Мистера Роджерса» - одна и та же до странного неизменная сентенция, с которой согласен стар и млад: что делать, если сомневаешься? Как понять, что для тебя правильно? И любой психотерапевт, любой специалист по профориентации, любая диснеевская принцесса знает на это ответ: «Будь собой». «Следуй зову сердца».
Только вот, пожалуйста, пожалуйста, разъясните-ка мне вот что. А что, если у тебя такое сердце, которому нельзя доверять?.. Что, если сердце по каким-то своим непостижимым причинам заведёт тебя - вполне умышленно, в облаке невыразимого сияния - подальше от здоровья, семейной жизни, прочных общественных связец и вялых общепринятых добродетелей прямиком в ослепительный жар погибели, саморазрушения, беды? Может, Китси права? Если само твоё нутро поёт, зазывает тебя прямиком в костёр, то может, лучше отвернуться? Залепить уши воском? Не обращать внимания на изощрённое счастье, которым заходится твоё сердце? Послушно взять курс на нормальность, к восьмичасовому рабочему дню и регулярным медосмотрам, к прочным отношениям и стабильному продвижению по карьерной лестнице, к «Нью-Йорк Таймс» и воскресным обедам, всё - с прицелом на то, что когда-нибудь ты вдруг станешь настоящим человеком? Или - как Борису - хохоча, отдаться полностью священному безумию, что выкликает твоё имя?
* * *
После работы я специально переоделся - уж если годы под опиатами меня чему и научили (не говоря уже о тех годах, пока я мошенничал с антиквариатом), так то тому, что накрахмаленные рубашки и свежевычищенные костюмы очень-очень неплохо прикрывают кучу грехов.
* * *
Но нет, «депрессией» это не назовёшь. То был полёт в бездну, вмещавшую столько тоски и омерзения, что они сами становились надличностными: когда тошнотворно, до испарины мутит от всего рода человеческого, от всех человеческих деяний с самого сотворения времён. Уродливые корчи биологии. Старость, болезни, смерть. Никому не спастись. И самые красивые люди - всё равно что спелые фрукты, что вот-вот сгниют. Но они отчего-то всё равно подолжали трахаться, и размножаться, и выпрастывать из себя свеженький корм могильным червям, производя на свет всё больше и больше новых страдальцев, словно это душеспасительный, стоящий, высокоморальный даже поступок; подсадить как можно больше невинных созданий на эту заранее проигрышную игру. Ерзающие младенцы, медлительные, самодовольные, хмельные от гормонов мамаши. Кто это у нас такой сладенький? Мимими.
Потому что разве не вдалбливают в нас постоянно, с самого детства, непреложную культурологическую банальность?.. Начиная с Уильяма Блейка и заканчивая леди Гагой, от Руссо до Руми, «Тоски», «Мистера Роджерса» - одна и та же до странного неизменная сентенция, с которой согласен стар и млад: что делать, если сомневаешься? Как понять, что для тебя правильно? И любой психотерапевт, любой специалист по профориентации, любая диснеевская принцесса знает на это ответ: «Будь собой». «Следуй зову сердца».
Только вот, пожалуйста, пожалуйста, разъясните-ка мне вот что. А что, если у тебя такое сердце, которому нельзя доверять?.. Что, если сердце по каким-то своим непостижимым причинам заведёт тебя - вполне умышленно, в облаке невыразимого сияния - подальше от здоровья, семейной жизни, прочных общественных связец и вялых общепринятых добродетелей прямиком в ослепительный жар погибели, саморазрушения, беды? Может, Китси права? Если само твоё нутро поёт, зазывает тебя прямиком в костёр, то может, лучше отвернуться? Залепить уши воском? Не обращать внимания на изощрённое счастье, которым заходится твоё сердце? Послушно взять курс на нормальность, к восьмичасовому рабочему дню и регулярным медосмотрам, к прочным отношениям и стабильному продвижению по карьерной лестнице, к «Нью-Йорк Таймс» и воскресным обедам, всё - с прицелом на то, что когда-нибудь ты вдруг станешь настоящим человеком? Или - как Борису - хохоча, отдаться полностью священному безумию, что выкликает твоё имя?
* * *
После работы я специально переоделся - уж если годы под опиатами меня чему и научили (не говоря уже о тех годах, пока я мошенничал с антиквариатом), так то тому, что накрахмаленные рубашки и свежевычищенные костюмы очень-очень неплохо прикрывают кучу грехов.
* * *
Но нет, «депрессией» это не назовёшь. То был полёт в бездну, вмещавшую столько тоски и омерзения, что они сами становились надличностными: когда тошнотворно, до испарины мутит от всего рода человеческого, от всех человеческих деяний с самого сотворения времён. Уродливые корчи биологии. Старость, болезни, смерть. Никому не спастись. И самые красивые люди - всё равно что спелые фрукты, что вот-вот сгниют. Но они отчего-то всё равно подолжали трахаться, и размножаться, и выпрастывать из себя свеженький корм могильным червям, производя на свет всё больше и больше новых страдальцев, словно это душеспасительный, стоящий, высокоморальный даже поступок; подсадить как можно больше невинных созданий на эту заранее проигрышную игру. Ерзающие младенцы, медлительные, самодовольные, хмельные от гормонов мамаши. Кто это у нас такой сладенький? Мимими.