в шевелюре кипариса(с)
avva переосмыслил хрестоматийные строки
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
из «Писем римскому другу».
красиво, но отдает Кирком Дугласом (кто Спартак? я Спартак!), а имярек предпочитал Тарзана-Вайсмюллера. версия слишком выламывается из элегического течения 'Писем', в которых больше о протяженности времени, чем о неизмеримости пространства. точнее, о единственно верных месте и времяпрепровождении на необозримых просторах вечной империи (Лучше жить в глухой провинции... воды налью им). взгляд не сосредоточен на охвате окоема (безразличное: Как там в Ливии, мой Постум, - или где там?), не фокусируется на деталях и/или обреченности не представляющего интереса миропорядка, а движется вдоль оси личного времени.
но поэзия не математика, и интерпретации возможны.
короче, если бы avva устроил всенародное голосование, отдал бы голос не за переосмысление, а за старое прочтение текста.
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
из «Писем римскому другу».
красиво, но отдает Кирком Дугласом (кто Спартак? я Спартак!), а имярек предпочитал Тарзана-Вайсмюллера. версия слишком выламывается из элегического течения 'Писем', в которых больше о протяженности времени, чем о неизмеримости пространства. точнее, о единственно верных месте и времяпрепровождении на необозримых просторах вечной империи (Лучше жить в глухой провинции... воды налью им). взгляд не сосредоточен на охвате окоема (безразличное: Как там в Ливии, мой Постум, - или где там?), не фокусируется на деталях и/или обреченности не представляющего интереса миропорядка, а движется вдоль оси личного времени.
но поэзия не математика, и интерпретации возможны.
короче, если бы avva устроил всенародное голосование, отдал бы голос не за переосмысление, а за старое прочтение текста.