Рыцари Великой революции, светлое содружество ответственных квартиросъёмщиков (часть седьмая, все!)
В минуту, когда все ждут очередных новостей, запостю я окончание разговора о книге «Дом правительства». Жильцы этого дома и их проблемы меня изрядно утомили, поэтому спешно заканчиваю свои впечатления от прочитанного, перемежающиеся разнообразными соображениями. К сожалению для френдов, эти заметки я пишу очень многословно, потому что на краткость у меня сейчас нет ни сил, ни времени.
Об отношении автора «Дома» к религии речь уже шла. Я полагаю, что это мнение достаточно репрезентативно для либерально мыслящих интеллектуалов. Если, следуя функциональному подходу, считать религией «унифицированную систему верований и практик, связанных со священными предметами», а священными, в свою очередь, считать очень широкий круг объектов, то можно прийти к заключению, что религией может быть любая всеобъемлющая идеология, включая секуляризм, а всякое общество религиозно. Об этом уже шла речь в первой серии.
Не исключено, что одно исключение сделать все же возможно для окончательной победы истинного либерализма, которое приведет к установлению общества фукуямовского конца истории, в котором господствующей идеологией будет принципиальное отрицание любого всеобъемлющего нарратива в последовательно постмодернистском духе.
Думаю, что такое исключение было бы приятным для многих либерально настроенных людей, хотя полагаю все же, что исключением оно не станет в силу принципиальности отрицания всеобъемлющего нарратива. И в нем детей будут учить официальной идеологии, у которой непременно будут какие-нибудь «жрецы». И в нем немало людей будет строго наказано за тайные сомнения в невозможности иметь всеобъемлющий взгляд на историю, природу и общество. Ну, а если отрицание окажется не принципиальным и не строгим (чего я и ожидал бы), то нарратив непременно пролезет в щелку, а, точнее будет выкормлен в фукуямовских вузах и мозговых центрах на отборных правительственных харчах. Поэтому, если идти за «функциональным» определением религии, то, действительно, любое общество оказывается религиозным.
Заметим все же, что по тону автора книги, если не строго по букве текста, можно сделать вывод - он видит границу между своим взглядом на мир, и тем, который, по его мнению, характеризует христианство и большевизм. Не могу сказать с уверенностью чего в этом больше - надежды на безрелигиозность общества конца истории, к которому не может не стремиться истинный либерал и постмодернист, или ощущения особости своей религии, о которой автор нам не повествует. Не будем предаваться гаданиям; они, по самой меньшей мере, не слишком плодотворны, и даже не исключено, что они могут принести вред.
В завершении своей книги автор посвящает несколько страниц рассуждениям о действительно важном вопросе - почему большевизм иссяк после одного поколения, подобно милленаристским сектам, которым не удалось прийти к власти, создать прочные институты власти и завоевать полмира? Секте, частью которой были жильцы Дома, все это удалось. Почему большевизм оказался верой одного поколения?
Вот так эти вопросы звучат, если дать слово автору книги. «Почему дети большевиков не смогли сохранить веру отцов, одновременно нарушая ее заповеди и игнорируя нелепости? Почему судьба большевизма так сильно отличается от судьбы христианства, ислама, мормонизма и других успешно рутинизированных пророчеств? Любая «церковь» есть массивное риторическое и административное здание, построенное на невыполненных обещаниях. Почему Дом социализма так быстро опустел?» (стр. 843)
Тут стоит, разумеется, расширительно трактовать понятие «дети», имея в виду не только биологических, но и, так сказать, духовных детей. («Так сказать» пишу по понятной причине невозможности духовного в принципиально материалистическом взгляде на мир.) Это понятно и исторически - у монашествующих, как правило, не было биологических детей, но влияли на последующие поколения они нередко сильнее, чем биологические родители, и практически - дети жильцов Дома нередко оказывались до изумления избалованными мажорами (об этом в книге тоже есть, рекомендую).
Автор предлагает два объяснения, заслуживающие интереса. Начну со второго, поскольку оно проще и не связано напрямую с вопросами религии. Большевизм не имел корней в России, был оторван от этнической основы государства даже во времена Советского Союза. Слово автору:
«Сталин говорил как русский пророк, но русский не был его родным языком. Советский коммунизм так и не порвал с безродным космополитизмом. Даже апеллируя (особенно в последние сталинские годы) к русскому национализму, он не претендовал на роль русского национального движения. А поскольку Дом правительства не сделался русским национальным домом, позднесоветский коммунизм стал бездомным и, в конечном счете, призрачным…
Марксизм как идеология безродных пролетариев победил в Российской империи и умер вместе с Советским Союзом. Другие доморощенные коммунистические движения - под руководством Мао, Ходжи, Тито, Сандино, Фиделя, Хо-Ши-Мина, Ким Ир Сена, Пол Пота - были в основном нативистскими (антиколониальными, ветхозаветными)… Коммунистические партии Китая и Вьетнама не пострадали от перехода к капитализму, потому что всегда были национально-освободительными движениями.” (стр. 847)
В справедливости этого взгляда трудно сомневаться. Коммунизм всегда был наносным для большинства граждан Советского Союза. Он был «русским» для эстонцев, казахов и галичан, но не был русским для русских. Русский не был родным языком (и дословно, и метафорически) Сталина, но не был он и родным языком Хрущева, Брежнева и Горбачева. Дерево без корней не выстоит.
Но что же стало ураганом, который повалил дерево? Автор предлагает объяснение, которое я разделю на две части; они связаны друг с другом, но и различия между ними есть. Во-первых, марксизм, а следовательно, и его адепты - жильцы Дома, предполагает первичность экономики во всем. Условием марксистского «спасения» является отмена частной собственности. Радикальное изменение т.н. базиса должно было привести к неизбежным изменениям в т.н. надстройке. Именно с отсутствием значительных изменений в жизни после выполнения этого условия и связано «великое разочарование» и, в итоге, все последующие кризисы советской системы. Псевдорелигия (а по мнению автора - вполне реальная религия) секты жителей Дома была основана на признании «безличных процессов, наделенных моральным смыслом», которые управляются законами природы (и истории, как частного ее проявления). По мнению адептов секты эти законы диктовали неизбежность экономического превосходства системы, основанной на общественной собственности, но этот результат достигнут не был, что не могло не быть приравнено к несбывшемуся пророчеству.
Замечу от себя - кардинальная реформа идейного ядра этих взглядов была невозможна. Невозможно объявить, что материальное не имеет значение в общественной жизни, что главное - следовать заветам учения, хотя и раньше, и особенно сейчас находятся люди, которые пытаются трактовать феномен советской системы именно таким образом. Подобные попытки не могли не вызывать вопрос: если это так, то почему же все закономерности учения и неизбежности пророчеств выводятся именно из экономики? А если материальное все же является важным, то почему менее прогрессивная система справляется с обеспечением этой стороны жизни лучше? На этот ответ можно ответить или полной блокировкой информации о реальности окружающего мира, или действительными изменениями. Первое оказалось невозможным технически и организационно, а второе требовало изменений базиса, которые не были совместимы с учением секты.*
Во-вторых, автор считает, что секта жильцов Дома оказалось недостаточно сектой. «Исходя из чрезвычайно плоской концепции человеческой природы, марксизм отказался отвечать на самые проклятые вопросы. Революция в отношениях собственности была единственным обязательным условием революции в человеческих сердцах. Диктатура освобожденных пролетариев должна была привести к отмиранию всех преград на пути к коммунизму, от семьи до государства.» (стр. 844) Большевики «упустили» семью, по мнению автора. Ей было предоставлено слишком много свободы стихийно жить своей обычной жизнью и стихийно воспитывать детей в духе Десятословия. Воспитываемые так дети приобщались скорее к мировой культуре (через чтение Толстого, Пушкина и Вальтерскотта, оперы Верди и даже картины передвижников), нежели к сектантским взглядам родителей, и так становились могильщиками общества Дома.
В этом объяснении есть много справедливого, хотя если посмотреть на него внимательнее, оно не может не удивить. Казалось бы, на долю детей и подростков выделялось достаточно идеологической продукции даже в вегетарианские 1970е годы, а, тем более, в 1930е. Если изучения школьной программы, построенной полностью на основах господствующей идеологии; членства в октябрятской, пионерской и комсомольских организациях; идеологически выдержанной периодической печати и радио/телевещания, а также кино- и иной развлекательной продукции (нередко талантливо сделанной) не вполне достаточно для воспитания в заданном духе, значит дух настольно противоречит основным человеческим свойствам, что они успешно сопротивляются даже при таких невыгодных для человека обстоятельствах.
Заметим, однако, что идея семьи как единственной структуры, дающей человеку возможность защититься от «духа времени», господствующего в обществе, хорошо понятна всем охотникам воспитать тоталитарного человека. Это понимали и классики марксизма, но сил провести эти изменения у них не хватило. «На смену ранним - робким и маргинальным - попыткам большевиков реформировать семью пришла неотрефлексированная проповедь моногамии, не имевшая прямого отношения к строительству коммунизма» (стр. 844). Причин тому было много, но очень важно понять, что силы даже самой могучей и решительной власти не безграничны. Можно казнить реальных политических противников и мнимых шпионов. Можно все отобрать и поделить. Но нелегко реформировать действительно важные внутренние побуждения человека. Нелегко даже резко изменить отношение человека к привычным мелочам.
Но ведь могли придумать что-то новое? Может не захотели просто? Или смелости не хватило?
Что можно было бы предпринять большевикам сверх того, что уже было ими сделано? Слово автору: «Пионеры, комсомольцы и члены партии состояли на учете в школе и на работе, а не дома… Большевики не только не учредили ничего похожего на христианское пастырское попечение и его преемников в современном терапевтическом государстве - они вообще не имели местных приходов (миссий). Райкомы партии контролировали деятельность первичных ячеек и координировали выполнение плана, оставляя [семейный быт] на откуп историческим закономерностям и нерегулярным пропагандистским кампаниям» (стр. 844). Полагаю, что большевики считали вполне достаточным индоктринацию подрастающего поколения через систему образования. Для тех очень немногих советских граждан, кто не был вовлечен ни в трудовые, ни в образовательные структуры, предназначалась пропаганда через печать, радио, кино, эстраду, театр, массовые мероприятия. И не забудем, что эта демографическая группа должна была скоро исчезнуть по чисто биологическим причинам (поскольку не трудятся и не учатся, главным образом, старики), освобождая сцену перемолотой школой молодежи.
Но предположим, что партия направила миссию в семью с целью изменить самую ее основу. Какова будет положительная программа этой миссии? Что она могла бы предложить, кроме причесанного на большевистский манер Десятословия? Или она стала бы убеждать семьи самоликвидироваться? Хотелось бы понять, как представляет деятельность этой миссии автор книги.
Именно об отсутствии новых положительных идей, не вызывающих очевидного и немедленного внутреннего противодействия в людях, я и упоминал выше, говоря, что жильцы Дома не несли в мир повседневной человеческой жизни ничего нового. Они воспроизвели в Доме буржуазный быт не потому, что были лицемерами и разложенцами (хотя, конечно, и этого хватало), а потому, что никаких новых идей, кроме отмены семьи и жизни счастливых тоталитарных одиночек в домах-коммунах у них не было. Но время для этого в те годы еще не пришло, чему было много важных причин, так что жители завоеванной ими страны не желали расставаться со своими детьми, примусами, фарфоровыми слониками и фикусами, подражая в этом упорстве своим вождям.
Воображения, конечно, не хватало у них. До вот этого не додумались. Но простим - время было такое.
Автор, в полном соответствии со своими взглядами на религиозную веру, считает, что
«Большевизм был русской Реформацией - попыткой превращения рабочих и крестьян в следящих за собой и соседями современных граждан. Средства (включая исповеди, доносы и отлучения, сопровождаемые чисткой зубов и ликвидацией неграмотности) были хорошо знакомы, но результаты оставляли желать лучшего. … к концу века мало кто сомневался, что большинство советских людей смотрят на дисциплину как на внешнюю силу, а не внутреннюю потребность. Большевистская Реформация не стала массовым движением: она была миссионерской кампанией секты, которая захватила Вавилон, но не смогла ни обратить варваров, ни воспроизвести себя в домашнем кругу» (стр. 848).
Во внедрении «общественного благочестия» путем взаимоконтроля видит автор результат европейской Реформации. По мнению пуритан «не следует доверять неутомимости духовного бдения, но можно требовать соседской и родственной бдительности посредством взаимного наблюдения и наставления. Пуританская политическая жизнь была делом публичного благочестия, публичное благочестие основывалось на многотрудном самоусовершенствовании, а многотрудное самоусовершенствование требовало активного участия в морально-политическом самоуправлении (которое включало регулярное посещение проповедей, собраний, голосований и обсуждений, а также «внимательное наблюдение, днем и ночью, каждым на своем месте, за всем происходящим вокруг»).» (стр. 98)
«Современное государство, состоящее из более или менее равнозначных, взаимозаменяемых и самоуправляемых граждан, не восходит к каноническим заповедям, но два его основных источника бескомпромиссно тотальны по замыслу и исполнению. Пуританская революция внедряла истинное христианство, искореняя греховные помыслы путем взаимной слежки («братского предостережения») и демонстративного самоконтроля («благочестия»). Французская революция внедряла «век разума», искореняя греховные помыслы путем взаимной слежки («бдительности») и демонстративного самоконтроля («добродетели»). И та и другая предполагали всеобщее участие и неустанный активизм ... Обе потерпели неудачу … но в конечном счете выиграли, породив либерализм - рутинизированную версию благочестия и добродетели. Инквизиторское рвение и милленаристская экзальтация ушли в прошлое, но взаимная слежка, демонстративный самоконтроль, всеобщее участие и неустанный активизм сохранились в качестве самостоятельной ценности и предпосылки победы демократии ...» (стр. 111).
Я привел длинные цитаты, чтобы дать читателю представление о мнении автора «Дома» в его собственных словах, а не в моем пересказе, и чтобы избежать упреков в искажении. Практически, результатом Реформации и одновременно завершением периода истории христианского общества и начала пост-христианства автор полагает кооптацию в общественную жизнь тех принципов, которые внедрила в жизнь своих адептов Реформация, т.е. «взаимная слежка, демонстративный самоконтроль, всеобщее участие и неустанный активизм», при исключении, разумеется, веры во Христа, которая была и остается свойственна и протестантам. Поскольку для автора наличие веры в Бога не требуется для определения веры в качестве религиозной, то и веру секты жильцов Дома он признает действительно религиозной (см. в первом части этой заметки), а раз так, то придает ей значение несостоявшейся русской Реформации.
То, что автор называет «большевистской Реформацией» не стало массовым движением по многим причинам, часть которых указана выше. Но главная из них состоит в том, что оно не было Реформацией. Существует колоссальная разница между радикальными изменениями взглядов внутри сообщества верующих (в случае конкретно-исторической Реформации - европейских католиков) и попыткой относительно небольшой секты навязать свои взгляды внешнему для них громадному большинству сограждан, которые веруют принципиально иначе. Протестанты-реформаты не явились извне католического извода христианства, они исходно были его частью. Связь большевиков с русским православием состояла только в том, что некоторые из них происходили из православных семей. Как мы все понимаем из собственного опыта, этого далеко не достаточно, чтобы быть частью православия. Это, конечно, совершенно отличало историческую Реформацию от того, что было, по мнению автора, ее русской версией.
Было и другое важное отличие. Революция, которой руководили будущие жильцы Дома, не была Реформацией и по характеру навязываемых изменений. В отличие от той теплохладности и даже полного неверия, к которому пришли сейчас последователи первых реформатов, исходно это движение совсем не было направлено против веры во Христа. Протестант того времени веровал ничуть не менее горячо, чем католик. Его вера в Бога была более личной, поскольку он гордо отказывался от «посредников». Он отвергал многие элементы католического культа, но не потому, что не верил в Бога, а потому что считал - эти украшательства не требуются для веры, ими можно только пытаться унизить Бога. Протестант того времени был готов проливать кровь за свою веру. Не за капитализм, республику или основополагающие принципы общественных отношений, а именно за правильную с его, реформата, точки зрения веру в Бога.
О какой реформе может идти речь в случае большевистской революции? Может ли считаться реформой попытка заменить веру в Бога на веру в незыблемые законы истмата? По мнению автора, и христианство, и вера жильцов Дома является одинаково религиозной. При таком взгляде разницы нет. У меня нет ни желания, ни возможности использовать это разногласие как повод для миссионерства. Автор и его читатели-атеисты имеют полное право на свою веру.
Однако для разумного атеиста не может быть неясностей в вопросе о том, согласится ли верующий в Бога считать замену своей веры на веру в «безличный процесс, наделенный моральным смыслом»** всего лишь реформой веры. Очевидно, что практика советской истории говорит о противном. Попытка «большевистской Реформации», сопровождавшаяся гонениями на христиан сравнимыми только с римскими временами, подняла и сравнимую с римской волну мученичества. Комбинация этих обстоятельств - вера секты жильцов Дома была чуждой и очевидно внешней для тех, чью веру они пытались «реформировать» - не позволяет всерьез считать большевистскую революцию и последующие события каким бы то ни было вариантом Реформации, если придавать этому термину общепринятое значение.
В целом, взгляд автора на Дом, его жильцов, их жизнь и труды - это взгляд материалиста. Для него вера жильцов Дома является настоящей религиозной верой, их содружество - религиозной сектой, а их деятельность вполне можно рассматривать как попытку религиозной реформации. Коренное отличие веры секты жильцов Дома от религиозной веры, состоящее в направленности второй на установление связи с Богом (трансцендентным началом), отметается как не имеющее смысла по причине того, что Бог не существует.
Такой взгляд, в свою очередь, является верой, хотя и не религиозной. Веру невозможно оспорить одними лишь рациональными аргументами, но стоит посмотреть на практику, которую последовательные материалисты считают критерием истины. Христианство выживало в периоды самых отчаянных испытаний, когда все обстоятельства было против; и в Римской Империи, и в империи советской. Верующему человеку это понятно просто из своего жизненного опыта; нередко бывает так, что сил не остается совсем, но они появляются и невозможное оказывается возможным. А в истории с Домом и его жильцами мы видим совершенно противоположное. Все обстоятельства складываются в пользу секты его жильцов: власть в стране была завоевана; контроль за всеми областями жизни был установлен; противники внутри страны были или воображаемые, или не предпринимали никаких враждебных шагов***; большинство подданных было приведено в состояние выученной беспомощности; в той или иной степени эта система распространена на значительную часть земного шара. Казалось бы, все готово для того, чтобы лепить из этой глины новый мир, но все валится у них из рук, как будто во сне, когда рука замахивается, но никак не может ударить.
И это понятно верующему. Вспомним первые события христианской истории, описанные в «Деяниях», когда апостолов Петра и Иоанна, проповедавших во Храме, вызвали в синедрион для объяснений и, выслушав Петра, велели им впредь молчать. Поскольку апостолы продолжали прекратить проповедь и исцеления, их ввергли в темницу, из которой они освободились чудесным образом. Будучи вызваны в синедрион вторично, апостолы явились и прямо сказали, что «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян 5:29).
Реакция большинства начальников и книжников была предсказуемой: «Слышав это, они разрывались от гнева и умышляли умертвить их» (Деян 5:33). Но были охлаждены Праведным Гамалиилом, учителем апостола Павла.
«Встав же в синедрионе, некто фарисей, именем Гамалиил, законоучитель, уважаемый всем народом, приказал вывести Апостолов на короткое время,
а им сказал: мужи Израильские! подумайте сами с собою о людях сих, что́ вам с ними делать.
Ибо незадолго перед сим явился Февда, выдавая себя за кого-то великого, и к нему пристало около четырехсот человек; но он был убит, и все, которые слушались его, рассеялись и исчезли.
После него во время переписи явился Иуда Галилеянин и увлек за собою довольно народа; но он погиб, и все, которые слушались его, рассыпались.
И ныне, говорю вам, отстаньте от людей сих и оставьте их; ибо если это предприятие и это дело - от человеков, то оно разрушится,
а если от Бога, то вы не можете разрушить его; берегитесь, чтобы вам не оказаться и богопротивниками.» (Деян 5:34-39) (курсив мой).
В этом и состоит отличие «веры жильцов Дома» от настоящей религиозной веры. Пользующиеся функциональным подходом к определению религии не видят разницы между верой во Христа и верой в законы истмата, но события на каждом повороте истории говорят о том, что вера и дела жильцов Дома - от человеков. Построенное ими, если и получается это построить, рассыпается несмотря на все усилия. Они не могут по своей воле заставить людей измениться, что совсем не удивительно, ведь они даже не находят в себе силы быть хорошим примером для подданных.
Эти аргументы могут не иметь значения для автора и его единомышленников. Если не видеть Бога как основу религиозной веры (для простоты - христианства, поскольку в основном о нем идет речь в самой книге и в этих заметках), можно фантазировать о возможности основать новую веру и новую церковь по воле человеческой. Можно избегать воспоминаний и напоминаний о том, что так не получается, но отменить действительность невозможно. Не получается.
Давным-давно (ТМ) я написал несколько заметок о т.н. «Семинаре по Иисусу», собранию людей, поставивших цель восстановить «исторического Иисуса», очистив его от, так сказать, религиозной шелухи. Ничего неожиданного не получилось; их «исторический Иисус» был мирским мудрецом, который не лез за словом в карман и остроумно учил слушателей своему взгляду на жизнь. Глава этого семинара Р. Функ говорил о необходимости выработать современный, полностью секулярный взгляд на христианство и реформировать его. Для этого, по мнению Фанка, следует подражать Иисусу в существенном. (Тут бы надо сделать «Продолжение следует», но его не будет.)
Что же является существенным для - ни много, ни мало - возвращения к корням христианства по мнению неореформатов из «Семинара»? Не слишком много. Надо выбросить из христианства все чудеса, поскольку они противоречат реальности; не связывать здоровые побуждения человека ограничениями; проводить совместные трапезы, в которых могут участвовать все; и все друг другу прощать. Не будем здесь критиковать это «богословие», а посмотрим только на сухой остаток. Прошло несколько десятилетий после завершения работ Семинара и публикации его трудов, а такой церкви как не было, так и нет.
Версия зарождения, роста и увядания секты жильцов Дома, представленная в книге, имеет смысл только в атеистической системе координат. Выше мы уже обсуждали, что представить взгляды этих людей в качестве религии можно только, используя трактовку религии столь широкую, что в эту сеть попадает любая идеология, предлагающая свой вариант цельного взгляда на мир. Если говорить о «текущем моменте», как говаривали в коллективе жильцов Дома, то к религии несомненно относится и антирасизм, и борьба с изменениями климата, и движение за гендерный плюрализм. Практически в любом, даже достаточно узком общественном движении можно найти все признаки религии, если определять ее, используя подход автора. Тем более в марксизме, который запускает свои щупальца во многие дела человеческие.
Автору кажется, что одной из главных причин краха дела жильцов Дома было то, что щупальца эти не проникли (или недостаточно глубоко проникли) в семью. Выше я уже говорил, что это мнение кажется мне ошибочным. Прежде всего стоит заметить, что семья была взята под общественный контроль уже благодаря тому, что большинство семей, по крайней мере, городских семей, жили в коммуналках. Под полный контроль было взято воспитание подрастающего поколения с ясельного возраста и до получения диплома о высшем образовании. Строго контролировалось и то, что смотрят, читают и слушают каждый день вверенные массы, включая людей, которые нигде не работают и не учатся. Вожди по своему разумению учреждали праздники и устанавливали соответствующий канон торжеств. Одно лишь последнее показывает, насколько успешным было воздействие на подданных в областях не жизненно важных; 8 Марта по-прежнему любим массами, несмотря на свою относительную новизну, а главным каноническим событием празднования Нового года, ставшего в Советской стране заменой Рождеству, все так же является «Голубой огонек».
Секта жильцов Дома проникла в семью настолько, насколько она была в состоянии.**** Автор упоминает о том, что большевики не учредили в семейной области ничего похожего на церковное пасторское попечение. Не уверен, что автор вполне знаком с практикой пасторского попечения в семье, пусть даже и в далекие синодальные времена, и понимает как много (или скорее мало) от него пользы, если люди не прибегают к нему добровольно. О добровольности подобного вмешательства в реалиях советской речь не шла. Но в любом случае - что могло большевистское «пасторское попечение» принести в семью? О том, что новых идей, кроме отмирания семьи у них не было (а могут ли они быть), речь уже шла. Если не это, то что остается, кроме модифицированного Десятословия? А как могли модифицировать его жильцы Дома? Убрать первые четыре или заменить в них понятие Бога на Партию. Слегка подрихтовать пятую: «Кого ты любишь больше - папу или маму? Товарища Сталина!!!» Сильно подогнуть прочие и отрезать у них выступающие углы. А главное - внести четкое понятие об их относительности и изменчивости. Но разве во времена расцвета Дома общество воспитывало детей иначе? Разве эти взгляды не укоренились в массах? Но разве это помогло Дому устоять?
Даже такие мощные проекты и то были действующими моделями ранее задуманных сооружений. Вот, например, советская Вавилонская башня.
Мне кажется, что это была далеко не главная проблема. Жильцы Дома оказывались бессильными изменить естественные жизненные процессы, которые не могут не влиять на поведение человека. Например, не смогли полностью отучить вверенных их попечению подданных заботиться о своих интересах. Не смогли дать убедительного для бывшего обывателя, а ныне члена профсоюза и строителя светлого будущего, ответа на критический вопрос - почему главным смыслом его жизни должна быть забота о судьбах будущих поколений?
Во всех своих устремлениях жильцы Дома вели себя, как коллективный блудный сын из притчи, отправившись из родного дома в далекую враждебную страну и добравшись до нее, принялись наводить социальную справедливость в раздаче свиного корма трудящимся массам. Оказалось, что как его не перераспределяй, счастья не получается; за счастьем нужно вернуться к Небесному Отцу, но Его во всеобъемлющей картине мира жильцов Дома не было. Поэтому возвращаться, оставаясь верными членами секты жильцов Дома, было некуда. Остается только неутомимо искать оптимальный, научно обоснованный и исторически прогрессивный способ распределения корма, убеждая окружающих, что он и есть та самая обещанная райская пища.
*Хотя этот аспект вопроса интересен сам по себе, мне кажется более подробное обсуждение его здесь неуместным, поскольку это уводит нас в сторону.
**Оставим в стороне вопрос о принципиальной возможности существования такого процесса.
***Мыслепреступления в советском обществе, разумеется, совершались, и те, кто их совершал, были противниками. Но противниками скрытыми, что и делало необходимым их выявление. Практических шагов к свержению власти жильцов Дома они не предпринимали. Диссидентское движение появилось значительно позднее и не представляло реальной силы.
**** Не исключено, что бОльший успех был возможен. Кто-то может привести в пример Северную Корею. Я совсем не специалист по этой стране, но прошу учесть два обстоятельства: (1) этому обществу всего около 70 лет; никто не может сказать, что произойдет там послезавтра; (2) русские - не корейцы (в этом утверждении нет никакой оценки, а есть только констатация факта).
Об отношении автора «Дома» к религии речь уже шла. Я полагаю, что это мнение достаточно репрезентативно для либерально мыслящих интеллектуалов. Если, следуя функциональному подходу, считать религией «унифицированную систему верований и практик, связанных со священными предметами», а священными, в свою очередь, считать очень широкий круг объектов, то можно прийти к заключению, что религией может быть любая всеобъемлющая идеология, включая секуляризм, а всякое общество религиозно. Об этом уже шла речь в первой серии.
Не исключено, что одно исключение сделать все же возможно для окончательной победы истинного либерализма, которое приведет к установлению общества фукуямовского конца истории, в котором господствующей идеологией будет принципиальное отрицание любого всеобъемлющего нарратива в последовательно постмодернистском духе.
Думаю, что такое исключение было бы приятным для многих либерально настроенных людей, хотя полагаю все же, что исключением оно не станет в силу принципиальности отрицания всеобъемлющего нарратива. И в нем детей будут учить официальной идеологии, у которой непременно будут какие-нибудь «жрецы». И в нем немало людей будет строго наказано за тайные сомнения в невозможности иметь всеобъемлющий взгляд на историю, природу и общество. Ну, а если отрицание окажется не принципиальным и не строгим (чего я и ожидал бы), то нарратив непременно пролезет в щелку, а, точнее будет выкормлен в фукуямовских вузах и мозговых центрах на отборных правительственных харчах. Поэтому, если идти за «функциональным» определением религии, то, действительно, любое общество оказывается религиозным.
Заметим все же, что по тону автора книги, если не строго по букве текста, можно сделать вывод - он видит границу между своим взглядом на мир, и тем, который, по его мнению, характеризует христианство и большевизм. Не могу сказать с уверенностью чего в этом больше - надежды на безрелигиозность общества конца истории, к которому не может не стремиться истинный либерал и постмодернист, или ощущения особости своей религии, о которой автор нам не повествует. Не будем предаваться гаданиям; они, по самой меньшей мере, не слишком плодотворны, и даже не исключено, что они могут принести вред.
В завершении своей книги автор посвящает несколько страниц рассуждениям о действительно важном вопросе - почему большевизм иссяк после одного поколения, подобно милленаристским сектам, которым не удалось прийти к власти, создать прочные институты власти и завоевать полмира? Секте, частью которой были жильцы Дома, все это удалось. Почему большевизм оказался верой одного поколения?
Вот так эти вопросы звучат, если дать слово автору книги. «Почему дети большевиков не смогли сохранить веру отцов, одновременно нарушая ее заповеди и игнорируя нелепости? Почему судьба большевизма так сильно отличается от судьбы христианства, ислама, мормонизма и других успешно рутинизированных пророчеств? Любая «церковь» есть массивное риторическое и административное здание, построенное на невыполненных обещаниях. Почему Дом социализма так быстро опустел?» (стр. 843)
Тут стоит, разумеется, расширительно трактовать понятие «дети», имея в виду не только биологических, но и, так сказать, духовных детей. («Так сказать» пишу по понятной причине невозможности духовного в принципиально материалистическом взгляде на мир.) Это понятно и исторически - у монашествующих, как правило, не было биологических детей, но влияли на последующие поколения они нередко сильнее, чем биологические родители, и практически - дети жильцов Дома нередко оказывались до изумления избалованными мажорами (об этом в книге тоже есть, рекомендую).
Автор предлагает два объяснения, заслуживающие интереса. Начну со второго, поскольку оно проще и не связано напрямую с вопросами религии. Большевизм не имел корней в России, был оторван от этнической основы государства даже во времена Советского Союза. Слово автору:
«Сталин говорил как русский пророк, но русский не был его родным языком. Советский коммунизм так и не порвал с безродным космополитизмом. Даже апеллируя (особенно в последние сталинские годы) к русскому национализму, он не претендовал на роль русского национального движения. А поскольку Дом правительства не сделался русским национальным домом, позднесоветский коммунизм стал бездомным и, в конечном счете, призрачным…
Марксизм как идеология безродных пролетариев победил в Российской империи и умер вместе с Советским Союзом. Другие доморощенные коммунистические движения - под руководством Мао, Ходжи, Тито, Сандино, Фиделя, Хо-Ши-Мина, Ким Ир Сена, Пол Пота - были в основном нативистскими (антиколониальными, ветхозаветными)… Коммунистические партии Китая и Вьетнама не пострадали от перехода к капитализму, потому что всегда были национально-освободительными движениями.” (стр. 847)
В справедливости этого взгляда трудно сомневаться. Коммунизм всегда был наносным для большинства граждан Советского Союза. Он был «русским» для эстонцев, казахов и галичан, но не был русским для русских. Русский не был родным языком (и дословно, и метафорически) Сталина, но не был он и родным языком Хрущева, Брежнева и Горбачева. Дерево без корней не выстоит.
Но что же стало ураганом, который повалил дерево? Автор предлагает объяснение, которое я разделю на две части; они связаны друг с другом, но и различия между ними есть. Во-первых, марксизм, а следовательно, и его адепты - жильцы Дома, предполагает первичность экономики во всем. Условием марксистского «спасения» является отмена частной собственности. Радикальное изменение т.н. базиса должно было привести к неизбежным изменениям в т.н. надстройке. Именно с отсутствием значительных изменений в жизни после выполнения этого условия и связано «великое разочарование» и, в итоге, все последующие кризисы советской системы. Псевдорелигия (а по мнению автора - вполне реальная религия) секты жителей Дома была основана на признании «безличных процессов, наделенных моральным смыслом», которые управляются законами природы (и истории, как частного ее проявления). По мнению адептов секты эти законы диктовали неизбежность экономического превосходства системы, основанной на общественной собственности, но этот результат достигнут не был, что не могло не быть приравнено к несбывшемуся пророчеству.
Замечу от себя - кардинальная реформа идейного ядра этих взглядов была невозможна. Невозможно объявить, что материальное не имеет значение в общественной жизни, что главное - следовать заветам учения, хотя и раньше, и особенно сейчас находятся люди, которые пытаются трактовать феномен советской системы именно таким образом. Подобные попытки не могли не вызывать вопрос: если это так, то почему же все закономерности учения и неизбежности пророчеств выводятся именно из экономики? А если материальное все же является важным, то почему менее прогрессивная система справляется с обеспечением этой стороны жизни лучше? На этот ответ можно ответить или полной блокировкой информации о реальности окружающего мира, или действительными изменениями. Первое оказалось невозможным технически и организационно, а второе требовало изменений базиса, которые не были совместимы с учением секты.*
Во-вторых, автор считает, что секта жильцов Дома оказалось недостаточно сектой. «Исходя из чрезвычайно плоской концепции человеческой природы, марксизм отказался отвечать на самые проклятые вопросы. Революция в отношениях собственности была единственным обязательным условием революции в человеческих сердцах. Диктатура освобожденных пролетариев должна была привести к отмиранию всех преград на пути к коммунизму, от семьи до государства.» (стр. 844) Большевики «упустили» семью, по мнению автора. Ей было предоставлено слишком много свободы стихийно жить своей обычной жизнью и стихийно воспитывать детей в духе Десятословия. Воспитываемые так дети приобщались скорее к мировой культуре (через чтение Толстого, Пушкина и Вальтерскотта, оперы Верди и даже картины передвижников), нежели к сектантским взглядам родителей, и так становились могильщиками общества Дома.
В этом объяснении есть много справедливого, хотя если посмотреть на него внимательнее, оно не может не удивить. Казалось бы, на долю детей и подростков выделялось достаточно идеологической продукции даже в вегетарианские 1970е годы, а, тем более, в 1930е. Если изучения школьной программы, построенной полностью на основах господствующей идеологии; членства в октябрятской, пионерской и комсомольских организациях; идеологически выдержанной периодической печати и радио/телевещания, а также кино- и иной развлекательной продукции (нередко талантливо сделанной) не вполне достаточно для воспитания в заданном духе, значит дух настольно противоречит основным человеческим свойствам, что они успешно сопротивляются даже при таких невыгодных для человека обстоятельствах.
Заметим, однако, что идея семьи как единственной структуры, дающей человеку возможность защититься от «духа времени», господствующего в обществе, хорошо понятна всем охотникам воспитать тоталитарного человека. Это понимали и классики марксизма, но сил провести эти изменения у них не хватило. «На смену ранним - робким и маргинальным - попыткам большевиков реформировать семью пришла неотрефлексированная проповедь моногамии, не имевшая прямого отношения к строительству коммунизма» (стр. 844). Причин тому было много, но очень важно понять, что силы даже самой могучей и решительной власти не безграничны. Можно казнить реальных политических противников и мнимых шпионов. Можно все отобрать и поделить. Но нелегко реформировать действительно важные внутренние побуждения человека. Нелегко даже резко изменить отношение человека к привычным мелочам.
Но ведь могли придумать что-то новое? Может не захотели просто? Или смелости не хватило?
Что можно было бы предпринять большевикам сверх того, что уже было ими сделано? Слово автору: «Пионеры, комсомольцы и члены партии состояли на учете в школе и на работе, а не дома… Большевики не только не учредили ничего похожего на христианское пастырское попечение и его преемников в современном терапевтическом государстве - они вообще не имели местных приходов (миссий). Райкомы партии контролировали деятельность первичных ячеек и координировали выполнение плана, оставляя [семейный быт] на откуп историческим закономерностям и нерегулярным пропагандистским кампаниям» (стр. 844). Полагаю, что большевики считали вполне достаточным индоктринацию подрастающего поколения через систему образования. Для тех очень немногих советских граждан, кто не был вовлечен ни в трудовые, ни в образовательные структуры, предназначалась пропаганда через печать, радио, кино, эстраду, театр, массовые мероприятия. И не забудем, что эта демографическая группа должна была скоро исчезнуть по чисто биологическим причинам (поскольку не трудятся и не учатся, главным образом, старики), освобождая сцену перемолотой школой молодежи.
Но предположим, что партия направила миссию в семью с целью изменить самую ее основу. Какова будет положительная программа этой миссии? Что она могла бы предложить, кроме причесанного на большевистский манер Десятословия? Или она стала бы убеждать семьи самоликвидироваться? Хотелось бы понять, как представляет деятельность этой миссии автор книги.
Именно об отсутствии новых положительных идей, не вызывающих очевидного и немедленного внутреннего противодействия в людях, я и упоминал выше, говоря, что жильцы Дома не несли в мир повседневной человеческой жизни ничего нового. Они воспроизвели в Доме буржуазный быт не потому, что были лицемерами и разложенцами (хотя, конечно, и этого хватало), а потому, что никаких новых идей, кроме отмены семьи и жизни счастливых тоталитарных одиночек в домах-коммунах у них не было. Но время для этого в те годы еще не пришло, чему было много важных причин, так что жители завоеванной ими страны не желали расставаться со своими детьми, примусами, фарфоровыми слониками и фикусами, подражая в этом упорстве своим вождям.
Воображения, конечно, не хватало у них. До вот этого не додумались. Но простим - время было такое.
Автор, в полном соответствии со своими взглядами на религиозную веру, считает, что
«Большевизм был русской Реформацией - попыткой превращения рабочих и крестьян в следящих за собой и соседями современных граждан. Средства (включая исповеди, доносы и отлучения, сопровождаемые чисткой зубов и ликвидацией неграмотности) были хорошо знакомы, но результаты оставляли желать лучшего. … к концу века мало кто сомневался, что большинство советских людей смотрят на дисциплину как на внешнюю силу, а не внутреннюю потребность. Большевистская Реформация не стала массовым движением: она была миссионерской кампанией секты, которая захватила Вавилон, но не смогла ни обратить варваров, ни воспроизвести себя в домашнем кругу» (стр. 848).
Во внедрении «общественного благочестия» путем взаимоконтроля видит автор результат европейской Реформации. По мнению пуритан «не следует доверять неутомимости духовного бдения, но можно требовать соседской и родственной бдительности посредством взаимного наблюдения и наставления. Пуританская политическая жизнь была делом публичного благочестия, публичное благочестие основывалось на многотрудном самоусовершенствовании, а многотрудное самоусовершенствование требовало активного участия в морально-политическом самоуправлении (которое включало регулярное посещение проповедей, собраний, голосований и обсуждений, а также «внимательное наблюдение, днем и ночью, каждым на своем месте, за всем происходящим вокруг»).» (стр. 98)
«Современное государство, состоящее из более или менее равнозначных, взаимозаменяемых и самоуправляемых граждан, не восходит к каноническим заповедям, но два его основных источника бескомпромиссно тотальны по замыслу и исполнению. Пуританская революция внедряла истинное христианство, искореняя греховные помыслы путем взаимной слежки («братского предостережения») и демонстративного самоконтроля («благочестия»). Французская революция внедряла «век разума», искореняя греховные помыслы путем взаимной слежки («бдительности») и демонстративного самоконтроля («добродетели»). И та и другая предполагали всеобщее участие и неустанный активизм ... Обе потерпели неудачу … но в конечном счете выиграли, породив либерализм - рутинизированную версию благочестия и добродетели. Инквизиторское рвение и милленаристская экзальтация ушли в прошлое, но взаимная слежка, демонстративный самоконтроль, всеобщее участие и неустанный активизм сохранились в качестве самостоятельной ценности и предпосылки победы демократии ...» (стр. 111).
Я привел длинные цитаты, чтобы дать читателю представление о мнении автора «Дома» в его собственных словах, а не в моем пересказе, и чтобы избежать упреков в искажении. Практически, результатом Реформации и одновременно завершением периода истории христианского общества и начала пост-христианства автор полагает кооптацию в общественную жизнь тех принципов, которые внедрила в жизнь своих адептов Реформация, т.е. «взаимная слежка, демонстративный самоконтроль, всеобщее участие и неустанный активизм», при исключении, разумеется, веры во Христа, которая была и остается свойственна и протестантам. Поскольку для автора наличие веры в Бога не требуется для определения веры в качестве религиозной, то и веру секты жильцов Дома он признает действительно религиозной (см. в первом части этой заметки), а раз так, то придает ей значение несостоявшейся русской Реформации.
То, что автор называет «большевистской Реформацией» не стало массовым движением по многим причинам, часть которых указана выше. Но главная из них состоит в том, что оно не было Реформацией. Существует колоссальная разница между радикальными изменениями взглядов внутри сообщества верующих (в случае конкретно-исторической Реформации - европейских католиков) и попыткой относительно небольшой секты навязать свои взгляды внешнему для них громадному большинству сограждан, которые веруют принципиально иначе. Протестанты-реформаты не явились извне католического извода христианства, они исходно были его частью. Связь большевиков с русским православием состояла только в том, что некоторые из них происходили из православных семей. Как мы все понимаем из собственного опыта, этого далеко не достаточно, чтобы быть частью православия. Это, конечно, совершенно отличало историческую Реформацию от того, что было, по мнению автора, ее русской версией.
Было и другое важное отличие. Революция, которой руководили будущие жильцы Дома, не была Реформацией и по характеру навязываемых изменений. В отличие от той теплохладности и даже полного неверия, к которому пришли сейчас последователи первых реформатов, исходно это движение совсем не было направлено против веры во Христа. Протестант того времени веровал ничуть не менее горячо, чем католик. Его вера в Бога была более личной, поскольку он гордо отказывался от «посредников». Он отвергал многие элементы католического культа, но не потому, что не верил в Бога, а потому что считал - эти украшательства не требуются для веры, ими можно только пытаться унизить Бога. Протестант того времени был готов проливать кровь за свою веру. Не за капитализм, республику или основополагающие принципы общественных отношений, а именно за правильную с его, реформата, точки зрения веру в Бога.
О какой реформе может идти речь в случае большевистской революции? Может ли считаться реформой попытка заменить веру в Бога на веру в незыблемые законы истмата? По мнению автора, и христианство, и вера жильцов Дома является одинаково религиозной. При таком взгляде разницы нет. У меня нет ни желания, ни возможности использовать это разногласие как повод для миссионерства. Автор и его читатели-атеисты имеют полное право на свою веру.
Однако для разумного атеиста не может быть неясностей в вопросе о том, согласится ли верующий в Бога считать замену своей веры на веру в «безличный процесс, наделенный моральным смыслом»** всего лишь реформой веры. Очевидно, что практика советской истории говорит о противном. Попытка «большевистской Реформации», сопровождавшаяся гонениями на христиан сравнимыми только с римскими временами, подняла и сравнимую с римской волну мученичества. Комбинация этих обстоятельств - вера секты жильцов Дома была чуждой и очевидно внешней для тех, чью веру они пытались «реформировать» - не позволяет всерьез считать большевистскую революцию и последующие события каким бы то ни было вариантом Реформации, если придавать этому термину общепринятое значение.
В целом, взгляд автора на Дом, его жильцов, их жизнь и труды - это взгляд материалиста. Для него вера жильцов Дома является настоящей религиозной верой, их содружество - религиозной сектой, а их деятельность вполне можно рассматривать как попытку религиозной реформации. Коренное отличие веры секты жильцов Дома от религиозной веры, состоящее в направленности второй на установление связи с Богом (трансцендентным началом), отметается как не имеющее смысла по причине того, что Бог не существует.
Такой взгляд, в свою очередь, является верой, хотя и не религиозной. Веру невозможно оспорить одними лишь рациональными аргументами, но стоит посмотреть на практику, которую последовательные материалисты считают критерием истины. Христианство выживало в периоды самых отчаянных испытаний, когда все обстоятельства было против; и в Римской Империи, и в империи советской. Верующему человеку это понятно просто из своего жизненного опыта; нередко бывает так, что сил не остается совсем, но они появляются и невозможное оказывается возможным. А в истории с Домом и его жильцами мы видим совершенно противоположное. Все обстоятельства складываются в пользу секты его жильцов: власть в стране была завоевана; контроль за всеми областями жизни был установлен; противники внутри страны были или воображаемые, или не предпринимали никаких враждебных шагов***; большинство подданных было приведено в состояние выученной беспомощности; в той или иной степени эта система распространена на значительную часть земного шара. Казалось бы, все готово для того, чтобы лепить из этой глины новый мир, но все валится у них из рук, как будто во сне, когда рука замахивается, но никак не может ударить.
И это понятно верующему. Вспомним первые события христианской истории, описанные в «Деяниях», когда апостолов Петра и Иоанна, проповедавших во Храме, вызвали в синедрион для объяснений и, выслушав Петра, велели им впредь молчать. Поскольку апостолы продолжали прекратить проповедь и исцеления, их ввергли в темницу, из которой они освободились чудесным образом. Будучи вызваны в синедрион вторично, апостолы явились и прямо сказали, что «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян 5:29).
Реакция большинства начальников и книжников была предсказуемой: «Слышав это, они разрывались от гнева и умышляли умертвить их» (Деян 5:33). Но были охлаждены Праведным Гамалиилом, учителем апостола Павла.
«Встав же в синедрионе, некто фарисей, именем Гамалиил, законоучитель, уважаемый всем народом, приказал вывести Апостолов на короткое время,
а им сказал: мужи Израильские! подумайте сами с собою о людях сих, что́ вам с ними делать.
Ибо незадолго перед сим явился Февда, выдавая себя за кого-то великого, и к нему пристало около четырехсот человек; но он был убит, и все, которые слушались его, рассеялись и исчезли.
После него во время переписи явился Иуда Галилеянин и увлек за собою довольно народа; но он погиб, и все, которые слушались его, рассыпались.
И ныне, говорю вам, отстаньте от людей сих и оставьте их; ибо если это предприятие и это дело - от человеков, то оно разрушится,
а если от Бога, то вы не можете разрушить его; берегитесь, чтобы вам не оказаться и богопротивниками.» (Деян 5:34-39) (курсив мой).
В этом и состоит отличие «веры жильцов Дома» от настоящей религиозной веры. Пользующиеся функциональным подходом к определению религии не видят разницы между верой во Христа и верой в законы истмата, но события на каждом повороте истории говорят о том, что вера и дела жильцов Дома - от человеков. Построенное ими, если и получается это построить, рассыпается несмотря на все усилия. Они не могут по своей воле заставить людей измениться, что совсем не удивительно, ведь они даже не находят в себе силы быть хорошим примером для подданных.
Эти аргументы могут не иметь значения для автора и его единомышленников. Если не видеть Бога как основу религиозной веры (для простоты - христианства, поскольку в основном о нем идет речь в самой книге и в этих заметках), можно фантазировать о возможности основать новую веру и новую церковь по воле человеческой. Можно избегать воспоминаний и напоминаний о том, что так не получается, но отменить действительность невозможно. Не получается.
Давным-давно (ТМ) я написал несколько заметок о т.н. «Семинаре по Иисусу», собранию людей, поставивших цель восстановить «исторического Иисуса», очистив его от, так сказать, религиозной шелухи. Ничего неожиданного не получилось; их «исторический Иисус» был мирским мудрецом, который не лез за словом в карман и остроумно учил слушателей своему взгляду на жизнь. Глава этого семинара Р. Функ говорил о необходимости выработать современный, полностью секулярный взгляд на христианство и реформировать его. Для этого, по мнению Фанка, следует подражать Иисусу в существенном. (Тут бы надо сделать «Продолжение следует», но его не будет.)
Что же является существенным для - ни много, ни мало - возвращения к корням христианства по мнению неореформатов из «Семинара»? Не слишком много. Надо выбросить из христианства все чудеса, поскольку они противоречат реальности; не связывать здоровые побуждения человека ограничениями; проводить совместные трапезы, в которых могут участвовать все; и все друг другу прощать. Не будем здесь критиковать это «богословие», а посмотрим только на сухой остаток. Прошло несколько десятилетий после завершения работ Семинара и публикации его трудов, а такой церкви как не было, так и нет.
Версия зарождения, роста и увядания секты жильцов Дома, представленная в книге, имеет смысл только в атеистической системе координат. Выше мы уже обсуждали, что представить взгляды этих людей в качестве религии можно только, используя трактовку религии столь широкую, что в эту сеть попадает любая идеология, предлагающая свой вариант цельного взгляда на мир. Если говорить о «текущем моменте», как говаривали в коллективе жильцов Дома, то к религии несомненно относится и антирасизм, и борьба с изменениями климата, и движение за гендерный плюрализм. Практически в любом, даже достаточно узком общественном движении можно найти все признаки религии, если определять ее, используя подход автора. Тем более в марксизме, который запускает свои щупальца во многие дела человеческие.
Автору кажется, что одной из главных причин краха дела жильцов Дома было то, что щупальца эти не проникли (или недостаточно глубоко проникли) в семью. Выше я уже говорил, что это мнение кажется мне ошибочным. Прежде всего стоит заметить, что семья была взята под общественный контроль уже благодаря тому, что большинство семей, по крайней мере, городских семей, жили в коммуналках. Под полный контроль было взято воспитание подрастающего поколения с ясельного возраста и до получения диплома о высшем образовании. Строго контролировалось и то, что смотрят, читают и слушают каждый день вверенные массы, включая людей, которые нигде не работают и не учатся. Вожди по своему разумению учреждали праздники и устанавливали соответствующий канон торжеств. Одно лишь последнее показывает, насколько успешным было воздействие на подданных в областях не жизненно важных; 8 Марта по-прежнему любим массами, несмотря на свою относительную новизну, а главным каноническим событием празднования Нового года, ставшего в Советской стране заменой Рождеству, все так же является «Голубой огонек».
Секта жильцов Дома проникла в семью настолько, насколько она была в состоянии.**** Автор упоминает о том, что большевики не учредили в семейной области ничего похожего на церковное пасторское попечение. Не уверен, что автор вполне знаком с практикой пасторского попечения в семье, пусть даже и в далекие синодальные времена, и понимает как много (или скорее мало) от него пользы, если люди не прибегают к нему добровольно. О добровольности подобного вмешательства в реалиях советской речь не шла. Но в любом случае - что могло большевистское «пасторское попечение» принести в семью? О том, что новых идей, кроме отмирания семьи у них не было (а могут ли они быть), речь уже шла. Если не это, то что остается, кроме модифицированного Десятословия? А как могли модифицировать его жильцы Дома? Убрать первые четыре или заменить в них понятие Бога на Партию. Слегка подрихтовать пятую: «Кого ты любишь больше - папу или маму? Товарища Сталина!!!» Сильно подогнуть прочие и отрезать у них выступающие углы. А главное - внести четкое понятие об их относительности и изменчивости. Но разве во времена расцвета Дома общество воспитывало детей иначе? Разве эти взгляды не укоренились в массах? Но разве это помогло Дому устоять?
Даже такие мощные проекты и то были действующими моделями ранее задуманных сооружений. Вот, например, советская Вавилонская башня.
Мне кажется, что это была далеко не главная проблема. Жильцы Дома оказывались бессильными изменить естественные жизненные процессы, которые не могут не влиять на поведение человека. Например, не смогли полностью отучить вверенных их попечению подданных заботиться о своих интересах. Не смогли дать убедительного для бывшего обывателя, а ныне члена профсоюза и строителя светлого будущего, ответа на критический вопрос - почему главным смыслом его жизни должна быть забота о судьбах будущих поколений?
Во всех своих устремлениях жильцы Дома вели себя, как коллективный блудный сын из притчи, отправившись из родного дома в далекую враждебную страну и добравшись до нее, принялись наводить социальную справедливость в раздаче свиного корма трудящимся массам. Оказалось, что как его не перераспределяй, счастья не получается; за счастьем нужно вернуться к Небесному Отцу, но Его во всеобъемлющей картине мира жильцов Дома не было. Поэтому возвращаться, оставаясь верными членами секты жильцов Дома, было некуда. Остается только неутомимо искать оптимальный, научно обоснованный и исторически прогрессивный способ распределения корма, убеждая окружающих, что он и есть та самая обещанная райская пища.
*Хотя этот аспект вопроса интересен сам по себе, мне кажется более подробное обсуждение его здесь неуместным, поскольку это уводит нас в сторону.
**Оставим в стороне вопрос о принципиальной возможности существования такого процесса.
***Мыслепреступления в советском обществе, разумеется, совершались, и те, кто их совершал, были противниками. Но противниками скрытыми, что и делало необходимым их выявление. Практических шагов к свержению власти жильцов Дома они не предпринимали. Диссидентское движение появилось значительно позднее и не представляло реальной силы.
**** Не исключено, что бОльший успех был возможен. Кто-то может привести в пример Северную Корею. Я совсем не специалист по этой стране, но прошу учесть два обстоятельства: (1) этому обществу всего около 70 лет; никто не может сказать, что произойдет там послезавтра; (2) русские - не корейцы (в этом утверждении нет никакой оценки, а есть только констатация факта).