переоценили возможность того, что высокое покровительство и сырая земля скроют все грехи
Врачи редко, без эмоций, высказываются по делу. Этим и интересен сей рассказ.
Ларинский Николай Евгеньевич
Врач высшей категории
Кандидат медицинских наук
Физиотерапевт
Автор 52 научных работ
...История болезни Андрея Александровича Жданова как медицинский документ в равной степени недоступна [на текущий момент, в отличии от ] ни его недоброжелателям, ни адептам, поэтому приходится исходить из доступных источников. Жданов постоянно находился в состоянии аффективной напряженности, и явным симптомом этого было жесточайшее курение, несмотря на робкие увещевания врачей. В 20-х гг. с Андреем Ждановым произошло две неприятности: от него ушла жена и
он перенес тяжелую скарлатину. Вероятно, первое и достоверно второе сыграло известную роль в формировании его болезни. Отношения в семье и после ее восстановления оставались напряженными, а скарлатина в доантибиотическую эпоху, несложная для диагностики, была серьезной проблемой для лечебных воздействий, в том числе и своими осложнениями. Самыми серьезными среди них считались нефрит и «интерстициальный миокардит». Вот именно он-то и развился у А. А. Жданова, причем осложнился состоянием, которое врачи именовали тогда «myasthenia cordis scarlatina» (Н. К. Розенберг, 1934). Эта «раздражительная слабость сердца» сопровождалась аритмией, брадикардией и систолическим шумом, и врачи отмечали, что в этих случаях «лицо больного часто приобретает своеобразную бледность и одутловатый вид» (за счет васкулита, инапперцептного нефрита?). Надо сказать, что многие современники Жданова отмечали у него и спустя много лет своеобразную гипомимию и одутловатость лица, вызванную, вероятно, уже другими причинами или их сочетанием. Но вот одышка у него появилась гораздо раньше других сердечных жалоб. Тогдашние специалисты полагали, что при «мышечной слабости сердца» могли поражаться клапаны (на вскрытии у Жданова была обнаружена митральная недостаточность) и что это состояние «может привести к серьезнейшим расстройствам сердечной деятельности». Подразумевался под этим пресловутый «кардиосклероз».
Из анамнеза: отец Жданова, Александр Андреевич (1860-1909) закончил духовное училище и Рязанскую духовную семинарию, затем - Московскую духовную академию, где позже стал доцентом «кафедры Святого писания Ветхого Завета». Умер скоропостижно 16 марта 1908 г. на сорок девятом году жизни.
Ранняя и внезапная смерть отца говорила о некой генетической предрасположенности к болезни, а смерть матери, да еще в то время (1944 г.), когда сам Жданов только перенес второй инфаркт, здоровья ему не прибавила...
... До фатальной развязки у А. А. Жданова были неоднократные отдаленные «звонки». В бытность в Ленинграде, по некоторым свидетельствам, он обращался к Г. Ф. Лангу по поводу болезни сердца и гипертонии, но подробности этого неизвестны.
[Spoiler (click to open)]Весной 1941 года, когда дела А. А. Жданова шли совсем неплохо, здоровье 46-летнего Жданова пошатнулось: появились признаки недостаточности кровообращения и был констатирован повышенный уровень глюкозы крови (диабет второго типа, метаболический синдром?). 10 июня 1941 года начальник Лечебно-санитарного управления Кремля (ЛСУК) А. А. Бусалов (1903-1966) направил в Политбюро записку о необходимости предоставления А. А. Жданову месячного отпуска в Сочи в связи с «болезненным состоянием и общим крайним переутомлением». Политбюро расщедрилось на полтора месяца, но уехавший 21 июня Жданов уже вечером 24 июня был в кабинете Сталина.
... в сентябре 1941 года у Жданова произошел первый (?) инфаркт миокарда. Его лечащим врачом еще в Ленинграде стал Гавриил Иванович Майоров (1897-?), в будущем заслуженный врач РСФСР. Позже он сказал близким Жданова, что «два ленинградских инфаркта - вот в чем причина смерти» (О. А. Глотова, 2005).
После якобы перенесенного инфаркта в 1941 году ухудшение состояния произошло в феврале 1942 года, после чего у жестоко курившего Жданова появились симптомы, как считали окружающие, бронхиальной астмы (?), и, по свидетельству одного из них, он начал курить «специальные папиросы от астмы». Конечно, здесь подразумевается «Астматол» (Species Asthmatolum) - смесь высушенного и измельченного крупного порошка листьев дурмана - 6 частей, белены - 1 часть, красавки - 2 части, пропитанная раствором 1 части селитры (нитрата натрия). Его дым вдыхали (для этого сжигали 0,5 г, или ½ чайной ложки) или курили «Астматол» в виде сигареты или папиросы (0,5 г порошка) при бронхиальной астме. Содержание алкалоидов в препарате было ничтожным, не более 0,2-0,25 %. Действие его основывалось на холинолитическом (атропиноподобном) действии алкалоидов.
Сочетание недугов становится критическим (в 1943 г. был еще один инфаркт), и неизвестно, как лечили диабет у Жданова в блокированном Ленинграде (диетой, импортным инсулином?). ... Известно, что на фоне холода, голода и безысходности у многих из тех, кто пережил блокаду Ленинграда, развивалась т. н. «блокадная гипертония», которая протекала тяжело, с многочисленными осложнениями, но без яркой симптоматики, даже гипертрофия миокарда на фоне алиментарной дистрофии не развивалась. У Жданова было иное. Это был, конечно, метаболический синдром: каждодневный «черный» стресс ..., малоподвижный образ жизни, жесточайшее курение, гипертония, избыточная масса тела. Или все-таки во время скарлатины он перенес еще и нефрит? Жданов войну не прошел, а именно пережил.
Другой сотрудник Жданова говорит о больших отеках у него под глазами в 1946 году (В. И. Демидов, В. А. Кутузов, 2008). Эти отеки у А. А. Жданова упоминаются назойливо часто, но отеки лица отнюдь не признак сердечной недостаточности, если только это не «лицо Корвизара», а скорее свидетельство проблем, связанных с почками.
Уже в последних числах июня 1948 года, продолжая работать, А. А. Жданов «выглядел очень плохо, смертельно больным» (С. Крюков, 2011). 5 июля 1948 года его осматривают участники консилиума: действительные члены АМН СССР
- Александр Маркович Гринштейн и
- Владимир Никитович Виноградов, член-корреспондент АМН СССР начальник ЛСУК профессор
- Петр Иванович Егоров и «прикрепленный врач» А. А. Жданова
- Гавриил Иванович Майоров.
Ареопаг констатировал, что одышка у Жданова стала появляться при самой небольшой нагрузке, сердце значительно расширено, артериальное давление низкое. А. М. Гринштейн констатировал снижение чувствительности кожи правой руки и правой половины лица. Про аритмию не говорилось ни слова. Несомненно, речь шла о хронической недостаточности кровообращения, в том числе и мозгового.
Спустя две недели А. А. Жданов отбыл в свою последнюю обитель, ... 23 июля во время телефонного разговора с Д. Шепиловым у Жданова возник
тяжелейший приступ загрудинной боли. Он шесть раз, по собственным словам, «лизнул нитро» (таблетку нитроглицерина), но боль не проходила. Жданов стал кричать: «Ой, батюшки мои!» Начальник охраны майор Белов выбил раму окна топором. Боль снялась только после горячей ножной ванны и внутривенного введения морфина. По классическим представлениям тех лет, жестокая боль за грудиной, не снимаемая нитроглицерином и сменившаяся сердечной астмой, - это инфаркт миокарда!
Утром на Валдай прибыли
- В. Н. Виноградов,
- В. Х. Василенко (член-корреспондент АМН СССР, зав. кафедрой пропедевтики I ММИ, консультант ЛСУК),
- Софья Ефимовна Карпай (1903-1955), зав. кабинетом функциональной диагностики ЛСУК.
С ними были жена и сестра А. А. Жданова.
С. Е. Карпай посмотрела ЭКГ А. А. Жданова и заявила, что есть блокада левой ножки пучка Гиса, которая не дает возможности увидеть признаки инфаркта, даже если он и развился. Консилиум констатировал наличие коронарной недостаточности, недостаточности митрального клапана, а ухудшение состояния Жданова объяснил приступом сердечной астмы. «Острое развитие отека легких наблюдается при закупорке левого венечного сосуда», - писал в свое время Д. Д. Плетнев, но !!!этот очевидный факт (сочетание ангинозного и астматического статуса) не стал во главу угла, и главным стало следствие, а не причина!!!. С. С. Чевычелов утверждает, что «клиническая картина... тоже не была абсолютно типичной для свежего инфаркта». А что еще было нужно: тяжелая ангинозная боль, не реагирующая на нитроглицерин, сменившаяся острой левожелудочковой недостаточностью. Каких еще «классических» признаков ждать? «Сущность грудной жабы как клинического синдрома сводится к двум основным пунктам: боль и смерть» (Д. Д. Плетнев, 1932). Боль у Жданова была, осталось только ждать смерти...
Интересно, что, по словам сестры А. А. Жданова, П. И. Егоров сказал: «...припадки сердечной астмы могут повториться, но может быть, что следующий припадок возникнет лет через десять...» Его бы устами да мед пить.
Назначенный «строгий постельный режим» Жданов соблюдал через пень-колоду, и вот тут снова неясность:
почему (если полагали, что это инфаркт) следующую ЭКГ записали только 7 августа? На этот раз блокады не было (это лишнее доказательство острой ишемии миокарда во время предыдущего приступа, которого участники консилиума сами, естественно, не видели).
Странно, что
первую скрипку играли не маститые профессора, а С. Карпай, которая объявила о наличии у больного кардиосклероза, хронической коронарной недостаточности, прогрессирующего стенозирующего атеросклероза коронарных сосудов, ишемии миокарда и... «мелких очагов некроза». Но ведь это инфаркт, а не рыба, к недостаткам которой относятся размеры. «Мелкий инфаркт у большого человека», - мрачно пошутил потом один из современников той истории. С. С. Чевычелов пишет о том, что Карпай увезла ЭКГ Жданова в Москву для консультации с профессором В. Е. Незлиным. Нет, тогда еще он не был профессором, он им стал три года спустя. Еще раньше о предполагаемом «мелкоочаговом, постнекротическом атеросклерозе» у Жданова говорил Я. Г. Этингер (1887-1951), который считался в советской кардиологии пророком.
Строгий постельный режим сняли, а 27 августа история повторилась: тяжкая загрудинная боль, сменившаяся одышкой и удушьем. «Над поверхностью легких прослушивались влажные крупнопузырчатые хрипы»... Участники консилиума снова вылетели на Валдай, но на этот раз с ними была «зловещая» Л. Ф. Тимашук. Непонятно, почему известного специалиста по ЭКГ и лояльную С. Е. Карпай с легким сердцем Егоров отправил в отпуск, а с собой взял «некомпетентную» и упрямую Лидию Федосеевну! Снова была записана ЭКГ.
Тут надо остановиться на том, на каких аппаратах записывались электрокардиограммы в больницах ЛСУК. Еще в 1930 году там были только струнные электрокардиографы Эйнтховена (на таком выполнял свою первую работу по электрокардиографии в 1929 году Я. Г. Этингер!), а в 1948 г. использовалось уже три типа аппаратов: немецкие, довоенного выпуска (Simens & Halske), английские (Cambridgе Simpliscribe ECG Machine) и американские (Hewlett-Packard), полученные по ленд-лизу. Они позволяли записывать электрокардиограмму на фотографическую пленку «Кodak», которую проявляли в рентгеновских кабинетах, после чего анализировали. Записывали три стандартных отведения и «верхушечное» (V4). Потом в СССР «тупо» скопировали американский электрокардиограф и начали выпускать его как «ЭКП-4» . По воспоминаниям сына
Л. Ф. Тимашук, она увидела инфаркт у Жданова именно на сырой, только что проявленной пленке.
Пациент умер.
... участников консилиума, несмотря на весь их апломб, мучил вопрос (а может, уже и била дрожь): а нет ли тут, и в самом деле, инфаркта? Опытные врачи, они, безусловно, помнили о тех «сюрпризах секционного стола», которые иногда преподносит жизнь. А вдруг ненавистная Тимашук и впрямь была права? Лучше «по-быстрому» вскрыть тело Жданова [вместо Москвы , в ванной комнате санаторных дач] и быть готовыми ко всему...
[Старший следователь МГБ Иван Иванович Елисеев догадался провести эксперимент: с хранившегося в Лечсануправлении Кремля сердца Жданова, которое было им представлено как сердце неизвестного человека, пятеро опытных патологоанатомов сделали срезы. Все единогласно заключили, что обладатель данного сердца скончался от инфаркта. Это признал даже патологоанатом А. Н. Федоров, проводивший вскрытие тела сразу после смерти Жданова и тогда определивший, что никакого инфаркта не было. Получалось, врачи скрывали истинную причину кончины члена Политбюро.]
«Явочная челобитная» Лидии Тимашук
«Правило "делать явку" властям существовало испокон веков в том случае, если человек оказывался невольным участником или свидетелем какого-то нарушения правопорядка. Ее делали либо словесно, чтобы записали в присутственном месте, либо письменно в явочной челобитной. Явочную челобитную составляли потому, что необъявление преступных действий... свидетелем означало соучастие, явкой отводились возможные обвинения», - пишет историк (О. Е. Кошелева, 2004). Явочная челобитная в этом смысле - рассказ очевидца о событии, в котором он усматривал криминал. В России в течение нескольких веков это было равносильно понятию «заявление в полицию (милицию)». Многим людям трудно было избежать эмоций, описывая конкретную ситуацию, но «власти эмоциональная сторона дела неинтересна, ей важно четкое указание на то, в чем состоят криминальные действия. В описание, таким образом, попадает лишь конфликтный "фрагмент" отношений между людьми, а их история остается за рамками текста» (О. А. Кошелева, 2004). Сказано как про Л. Ф. Тимашук. Вот ее «челобитная», адресованная секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецову:
«28/VIII с/г, по распоряжению начальника Лечебно-Санитарного Управления Кремля, я была вызвана и доставлена на самолете к больному А. А. Жданову для снятия электрокардиограммы (ЭКГ) в 3 ч. В 12 час. этого же дня мною была сделана ЭКГ, которая сигнализировала о том, что А. А. Жданов перенес инфаркт миокарда, о чем я немедленно доложила консультантам
- академику В. Н. Виноградову,
- проф. Егорову П. И.,
- проф. Василенко В. Х. и
- д-ру Майорову Г. И. Проф.
Егоров и д-р Майоров заявили, что у больного никакого инфаркта нет, а имеются функциональные расстройства сердечной деятельности на почве склероза и гипертонической болезни, и категорически предложили мне в анализе электрокардиограммы не указывать на инфаркт миокарда, т. е. так, как это сделала д-р Карпай на предыдущих электрокардиограммах. Зная прежние электрокардиограммы тов. Жданова А. А. до 1947 года, на которых были указания на небольшие изменения миокарда, последняя ЭКГ меня крайне взволновала, опасение о здоровье тов. Жданова усугубилось еще и тем, что для него не был создан особо строгий постельный режим, который необходим для больного, перенесшего инфаркт миокарда, ему продолжали делать общий массаж, разрешали прогулки по парку, просмотр кинокартин и пр. 29/VIII, после вставания с постели, у больного Жданова А. А. повторился тяжелый сердечный приступ болей, и я вторично была вызвана из Москвы в Валдай.
Электрокардиограмму в этот день делать не разрешили, но проф. Егоров П. И. в категорической форме предложил переписать мое заключение от 28/VIII и не указывать в нем на инфаркт миокарда, между тем ЭКГ явно указывала на органические изменения в миокарде, главным образом на передней стенке левого желудочка и межжелудочковой перегородки сердца на почве свежего инфаркта миокарда. Показания ЭКГ явно не совпадали с диагнозом «функционального расстройства». Это поставило меня в весьма тяжелое положение. Я тогда приняла решение передать свое заключение в письменной форме Н. С. Власику через майора Белова A. M. - прикрепленного к А. А. Жданову - его личная охрана».
Вот это письмо, а также письмо на имя генерала Власика «сообщество любителей интернета» и считает «доносом», погубившим славных докторов, о которых С. Чевычелов говорит едва ли не с дрожью в голосе! Но вот мнение историка об основополагающих принципах номенклатурной медицины, сложившихся еще во времена В. И. Ленина: «1) обращение к чекистам по поводу любых затруднений в административной деятельности; ... 3) обсуждение на Политбюро всех сложных (или не подлежащих оглашению) вопросов, связанных с лечением партийных функционеров» (В. Д. Тополянский, 2006). Об этом участники консилиума не знать не могли, но ведь кто они, а кто такая Тимашук? Однако никаких инструкций Л. Ф. Тимашук не нарушила, а по поводу т. н. «корпоративной этики»... об этом дальше.
«...разразилась тяжелая для врачей катастрофа»
...У постели больного Жданова собрались представители по меньшей мере пяти клинических школ.
- П. И. Егоров (1899-1967) считался учеником выдающихся ленинградских клиницистов М. В. Яновского и М. А. Аринкина. В 30-х гг. он вместе с А. Ф. Александровым изобрел две модели респираторов: АЕ-1 (1931 г.) и АЕ-4 (1937 г.). Их изобретение позволяло оценивать высотную устойчивость обследуемых лиц летного состава еще до внедрения барокамер в практику врачебно-летной экспертизы. На основе этих исследований П. И. Егоров в 1937 году подготовил докторскую диссертацию «Влияние высотных полетов на организм летчика». Профессором стал в 1939 году. Во время войны был главным терапевтом Западного и Ленинградского фронтов и заместителем главного терапевта Красной Армии М. С. Вовси, после войны - главным терапевтом ЛВО. Был автором первого учебника по военно-полевой терапии (1945). В 1944 году стал генерал-майором медицинской службы, а в 1947 году возглавил ЛСУК. Где здесь кардиология, а тем более электрокардиография? Современниками он характеризовался как амбициозный самодур. Никаких оснований для бесцеремонного «анализа» заключения Тимашук, безусловно, не имел.
- В. Н. Виноградов (1882-1964) - «Захарьин двадцатого века», был последним представителем Захарьинской школы в Москве. Объективно он был учеником Шервинского и Голубинина. Круг клинических интересов широчайший, от желтухи до туберкулеза и гастроскопии. Однако то, что он руководил электрофизиологическими исследованиями (работы по организации «инфарктных» палат были еще впереди), вовсе не означает, что В. Н. Виноградов исчерпывающе знал электрокардиографию.
- В. Х. Василенко (1897-1987) - зав. кафедрой пропедевтики I ММИ, член-корреспондент АМН СССР, относился к ученикам Н. Д. Стражеско, хотя начинал свою карьеру под руководством Ф. Г. Яновского. Был соавтором Н. Д. Стражеско, предложив классификацию недостаточности кровообращения. Много позже написал монографию по миокардиодистрофиям.
- Г. И. Майоров( 1897-?) - терапевт, в 1929-1952 гг. работал в ЛСУК, но уж кардиологом точно не являлся.
- С. Е. Карпай (1903-1955) и В. Е. Незлина (1894-1975) историки медицины относят к ученикам Я. Г. Этингера. Выпускник Берлинского университета, В. Е. Незлин работал под руководством М. К. Дитриха и Е. Е. Фромгольда, но не был их учеником (В. И. Бородулин, А. В. Тополянский, 2013), а
- Л. Ф. Тимашук училась электрокардиографии у Л. И. Фогельсона.
Вот как оценивал некоторых участников консилиума у Жданова их талантливый современник, который позже был участником знаменитого консилиума у постели И. В. Сталина... Итак, академик АМН, заведующий кафедрой факультетской терапии I ММИ профессор
- Владимир Никитович Виноградов - «последний последователь Захарьина. Он занимает и кафедру Захарьина (однако он не был ни учеником Захарьина, ни учеником его учеников, - он был ассистентом во II Женском медицинском институте, потом в I Мединституте у Плетнева... В его клинике студенты должны составлять длинные анамнезы, отвечая на самые старомодные вопросы (каким родился по счету, каким клозетом пользуется и т. п.), начинать изложение не с главного, а в историческом порядке, то есть с рождения. Как педагог В. Н. отличался методичностью, четкостью, лекции читал с пафосом, с хлесткими заключениями; он был строг на экзаменах. После смерти Г. Ф. Ланга В. Н. Виноградов стал председателем Всесоюзного общества терапевтов - как старейший. Он к тому времени был в очень большом фаворе в Кремлевской больнице и лечил главных вождей и членов их семей. У себя дома за ужином (всегда обильным и вкусным) В. Н. - обаятельный человек, московский хлебосол, любитель угощать лучшими винами. И, наконец, он страстный коллекционер картин (и у него имеются первоклассные вещи). Но если сам руководитель клиники мало занимался наукой, то его коллектив был деятельным.
В. Н. Виноградов - тип московского популярного врача-практика. Он, действительно, как врач хорош: очень любезен, обходителен, тщательно исследует пациента, внимательно его расспрашивает, и потому его больные уважают (больным менее нравятся профессора, которым сразу все ясно и которые, по своей натуре, не склонны выслуживаться перед ними нарочитой длительностью беседы или скрупулезным осмотром для вида; больные не очень любят быстрых врачей, считают их поверхностными, а почитают тех, которые кряхтят, молчат, как бы думают, вновь и вновь повторяют вопросы, терпеливо выслушивают никчемные ответы и многозначительно пересыпают их восклицаниями: «Так-так» или «Гм-гм»)» (А. Л. Мясников, 2011). А вот что пишут современные историки медицины: В. Н. Виноградов, «несомненно, принадлежал к ученикам Д. Д. Плетнева. Его первым из ассистентов пригласил Плетнев, получив в 1911 г. кафедру пропедевтики на Высших женских курсах; затем Виноградов был его ординатором и ассистентом на кафедре факультетской терапии I МГУ (1917-1924); он неоднократно устно и письменно обращался к Плетневу как к "дорогому учителю". Но начинал он у Л. Е. Голубинина и Н. Ф. Голубова (1912-1917). Возглавив кафедру факультетской терапии I МОЛГМИ в 1943 году, он сознательно выстроил ее лечебно-научную и педагогическую работу в духе классических захарьинских традиций, ... без последовательного развития идей Д. Д. Плетнева. В конце 1920-х годов произошел разрыв личных отношений учителя и ученика, а на процессе 1938 г. В. Н. Виноградов фигурировал в качестве экспертной комиссии, по заключению которой Д. Д. Плетнева как соучастника "вредительского лечения" А. М. Горького приговорили к 25 годам лишения свободы» . Поскольку в 1969 году он (посмертно) был удостоен Государственной премии за работы по инфаркту миокарда, его принято относить едва ли не к ведущим кардиологам Советского Союза, хотя в числе ведущих московских терапевтов-кардиологов 40-60-х гг. его имя не звучало (В. И. Бородулин, А. В. Тополянский, 2013).
На самом деле две большие работы В. Н. Виноградова по инфаркту миокарда были опубликованы лишь в 1953 и 1957 гг., т. е. уже после «ждановской» истории. Во второй из них В. Н. Виноградов высказывает мысли, которые, мне кажется, объясняют те реальные трудности, которые возникли у врачей у постели больного А. А. Жданова: «Электрокардиографический эффект каждого последующего инфаркта нейтрализует признаки предыдущего и затрудняет не только практическое определение локализации инфаркта, но зачастую требует повторного электрокардиографического исследования для выявления острого инфаркта миокарда» (В. Н. Виноградов, 1957). Увы, эта мудрость была высказана задним числом.
Владимир Харитонович Василенко, «так же как В. Н. Виноградов, слыл хорошим врачом (хотя ни на одном консилиуме я лично не слышал от него других заключений, кроме "возможно", "можно думать", "я такого же мнения"), был "главным терапевтом" Кремлевской больницы и т. п. ... Его выступления по научным (чужим, конечно) докладам начинались и кончались анекдотами - публике, конечно, нравилось, так как публика любит, чтобы ее забавляли» (А. Л. Мясников, 2011).
А как вообще в СССР, а не в пределах больниц ЛСУК, обстояло дело с электрокардиографией в то время?
И вот тут возникает вопрос: а как вообще в СССР, а не в пределах больниц ЛСУК, обстояло дело с электрокардиографией в то время? Да никак! Во многих периферийных городах (в Рязани, Оренбурге, Хабаровске и т. д.) первые электрокардиографы появились только после войны. Это были полученные по ленд-лизу одноканальные американские аппараты. В некоторых больницах городили металлические клетки для записи ЭКГ, как во времена Эйнтховена! Первое издание монографии В. Е. Незлина и С. Е. Карпай «Анализ и клиническая оценка электрокардиограммы» (1948) было нужно только столичным врачам: в Чухломе и Крыжополе анализировать тогда можно было только мочу! Ясно, что
Специалисты по ЭКГ концентрировались в Москве и Ленинграде, и их находили, но за очень редкими исключениями профессора-клиницисты, даже высококлассные, сами могли «читать пленки»!
В качестве доказательства приведу пространную цитату из воспоминаний современника описываемых событий. Они интересны тем, что автор в течение многих лет был главным терапевтом пресловутого IV управления МЗ СССР, в которое преобразовалось ЛСУК.
«Для меня инфаркт на 100 %, кто бы что ни говорил»
«Я читал исторический документ. Это история болезни Андрея Александровича Жданова. [ она еще существовала !!!] Она написана от руки. Там зачеркнутые фразы, там идет жуткий спор. Там Виноградов, академик, личный врач Сталина; Василенко - главный терапевт Кремлевки; Этингер - крупнейший кардиолог. И там начальник Управления - Петр Иванович Егоров. Тимашук Лидия, кардиолог, электрокардиографист, сильнее всех, кроме Этингера. Баба-то понимала в электрокардиографии, а академики-то - ни хрена. Тимашук заявляет, что у больного инфаркт. Но доказательность была неполная..., это 1948 год. Я-то это знаю, потому что я за электрокардиографию взялся уже через 10 лет после этого. А тогда 10 лет играли колоссальную роль.
И я вижу, что Виноградов не сечет, ЭКГ не знает, Василенко ЭКГ не знает, ну, Петр Иванович Егоров - тоже не шибко. И я вижу, что Лидия Федосеевна, по-моему, им наподдает. Но это инфаркт Т, а не QS-инфаркт, а всего 4 отведения, три стандартных и одно грудное - V4. Ну, нету там инфаркта полного на ЭКГ! А есть инфаркт частичный, мелкоочаговый, который и сейчас-то не умеют ставить, а тогда тем более. И вот эти точки зрения сталкиваются... И я сегодня, анализируя эту историю, говорю, что это была диагностика за пределами тех возможностей, которыми располагали эти врачи. Но записано все честно, и весь спор тоже.
Я считаю, что впоследствии это полоскание в грязи Тимашук было бессмысленно, потому что она ничего плохого не сделала.
Она отстаивала свою позицию... Мне говорят: это донос. Если это донос, то что такое выполнение служебного долга...
И над Тимашук - никого после Егорова. Там МГБ над башкой: если ты, сволочь, прозеваешь 2-го секретаря ЦК, тебе отвинтят башку, тем более что твой начальник Управления, Егоров, против тебя. Куда ей деваться? Она отвечает.
Эту бумажку Тимашук о том, что она ставит инфаркт, а они нет, открыли в 1952 году, задним числом, она раньше никому не была нужна. Они промазали, они ориентировались на клинику, а клинические симптомы ????Жданов им врал??? [отличная версия)))]. А дальше ЭКГ... Я голову на отсечение даю, что они ничего не понимали. Я предполагаю, что это было где-то в грудных отведениях на ЭКГ, которые в стандартных себя не заявляют. Тимашук должна была видеть это. Могло быть и другое - это острое нарушение венечного кровообращения... Жданов мог быть гипертоником, у него это могло быть сглажено... Для меня инфаркт на 100 %, кто бы что ни говорил... Я точно знаю, что
- Владимир Никитич Виноградов ничего не понимал в электрокардиографии.
- Я уверен, что в этом не разбирался Петр Иванович Егоров
- и мною глубоко уважаемый Владимир Харитонович Василенко.
Я помню лекции Попова: три стандартных отведения и больше ничего. Более детальные отведения, которые показывают инфаркт, были введены в 30-е годы Вильсоном в Штатах, но до нас не дошли. И вся жизнь Виноградова, Василенко, Егорова... прошла без электрокардиограммы. ... Никто не знал кардиологию. Я поступил в мединститут в 1947-м году, 1950 год - 4-й курс. В 1950-м году ни один ассистент ни одного занятия по электрокардиографии не ведет, нет ни одного электрокардиографического разбора ни на кафедре Василенко, ни на кафедре Виноградова..., на кафедре Виноградова лекции читает Виталий Григорьевич Попов, читает три стандартных отведения. По электрокардиографии никто ни одного звука не произносил» (А. И. Воробьев, 2010). Вот такое заостренно-полемическое суждение сведущего человека.
Возвращаюсь к публикации уважаемого С. С. Чевычелова. Он говорит, что в финале у А. А. Жданова якобы был еще и инсульт. Замечу, что «апоплектический дебют» ОИМ был описан еще в 1937 году в журнале «Клиническая медицина». В 1949 году его снова описал Н. К. Боголепов, а позднее проблему подробно осветил Алексей Григорьевич Тетельбаум в своей знаменитой монографии «Клинические типы и формы стенокардии и начала инфаркта миокарда» (1960).
«Электрокардиография является чисто функциональным методом исследования»
Так ли уж оправдалось упование врачей, лечивших Жданова, на всесилие электрокардиографии? Вот как ответил один из участников тех событий: «Бывают ли случаи инфаркта миокарда без характерных изменений электрокардиограммы? На этот вопрос мы бы ответили следующим образом: такие случаи, несомненно, бывают, однако по мере прогресса электрокардиографической методики они встречаются все реже» (В. Е. Незлин, 1951). Во времена Жданова «прогресс», видимо, нужных высот еще не достиг! Мнение заочного консультанта А. А. Жданова поразительно совпадает с приведенным выше мнением А. И. Воробьева. Вообще, вот тот заочный (по электрокардиограммам) консилиум с участием Я. Г. Этингера, В. Ф. Зеленина, В. Е. Незлина и Э. М. Гельштейна, устроенный В. Н. Виноградовым 31 августа 1948 года в Москве, выглядит странно: он проводился при достаточно примитивной технике и плохом качестве пленок, без личного осмотра больного. Ведь тот же В. Е. Незлин говорит: «В начальном периоде болезни (инфаркта миокарда - Н. Л. ) основным опорным пунктом для диагноза является длительный приступ боли, ... часто сопровождающийся явлениями острой сердечно-сосудистой недостаточности». Что, эти опытные врачи, любившие щеголять знанием иностранных языков, не знали выражения А. Юшара «l`angine de poitrine, dont on meurt» («грудная жаба, от которой умирают»)? Грош цена в этом случае предложенной В. Н. Виноградовым (он ей очень гордился!) «захарьинской» схеме клинического исследования больного, если врачи не могли ее применить и полагались только на самоуверенное (как всегда!) изложение главного оракула Кремлевской больницы! Даже если неправ Д. А. Волкогонов, предположивший, что электрокардиограммы из истории болезни А. А. Жданова были подменены (Д. А. Волкогонов, 1989, 1996), подобная «телемедицина» (ведь Жданов находился не на Дальнем Востоке) выглядит столь же нарочитой и неубедительной, как «анализ» С. С. Чевычеловым неизвестно чьих кардиограмм, да еще по два сердечных цикла в каждой. А потом, В. Е. Незлин и С. Е. Карпай в монографии 1959 года приводят дифференциально-диагностические признаки блокады левой ножки п. Гиса и ОИМ (передне-бокового). Если все сводить к некомпетентности Л. Ф. Тимашук, то и в этом случае виноваты П. И. Егоров и В. Н. Виноградов: она работала в ЛСУК с 1926 года, и ее компетентность должна быть удостоверена и учебой у Л. И. Фогельсона, и различными клиническими ситуациями, в которых она оказывалась раньше. Почему раньше таких сомнений никто не высказал? Потому что никто раньше не умирал! Да, конечно, умирали в той же Барвихе, но умирали мелкие сошки. А как только умер А.А., то уверовавшие в непогрешимость [?] ЭКГ Егоров, Виноградов, Б. Б. Коган быстро поняли, что переоценили возможность того, что высокое покровительство и сырая земля скроют все грехи.
Ларинский Николай Евгеньевич
Врач высшей категории
Кандидат медицинских наук
Физиотерапевт
Автор 52 научных работ
...История болезни Андрея Александровича Жданова как медицинский документ в равной степени недоступна [на текущий момент, в отличии от ] ни его недоброжелателям, ни адептам, поэтому приходится исходить из доступных источников. Жданов постоянно находился в состоянии аффективной напряженности, и явным симптомом этого было жесточайшее курение, несмотря на робкие увещевания врачей. В 20-х гг. с Андреем Ждановым произошло две неприятности: от него ушла жена и
он перенес тяжелую скарлатину. Вероятно, первое и достоверно второе сыграло известную роль в формировании его болезни. Отношения в семье и после ее восстановления оставались напряженными, а скарлатина в доантибиотическую эпоху, несложная для диагностики, была серьезной проблемой для лечебных воздействий, в том числе и своими осложнениями. Самыми серьезными среди них считались нефрит и «интерстициальный миокардит». Вот именно он-то и развился у А. А. Жданова, причем осложнился состоянием, которое врачи именовали тогда «myasthenia cordis scarlatina» (Н. К. Розенберг, 1934). Эта «раздражительная слабость сердца» сопровождалась аритмией, брадикардией и систолическим шумом, и врачи отмечали, что в этих случаях «лицо больного часто приобретает своеобразную бледность и одутловатый вид» (за счет васкулита, инапперцептного нефрита?). Надо сказать, что многие современники Жданова отмечали у него и спустя много лет своеобразную гипомимию и одутловатость лица, вызванную, вероятно, уже другими причинами или их сочетанием. Но вот одышка у него появилась гораздо раньше других сердечных жалоб. Тогдашние специалисты полагали, что при «мышечной слабости сердца» могли поражаться клапаны (на вскрытии у Жданова была обнаружена митральная недостаточность) и что это состояние «может привести к серьезнейшим расстройствам сердечной деятельности». Подразумевался под этим пресловутый «кардиосклероз».
Из анамнеза: отец Жданова, Александр Андреевич (1860-1909) закончил духовное училище и Рязанскую духовную семинарию, затем - Московскую духовную академию, где позже стал доцентом «кафедры Святого писания Ветхого Завета». Умер скоропостижно 16 марта 1908 г. на сорок девятом году жизни.
Ранняя и внезапная смерть отца говорила о некой генетической предрасположенности к болезни, а смерть матери, да еще в то время (1944 г.), когда сам Жданов только перенес второй инфаркт, здоровья ему не прибавила...
... До фатальной развязки у А. А. Жданова были неоднократные отдаленные «звонки». В бытность в Ленинграде, по некоторым свидетельствам, он обращался к Г. Ф. Лангу по поводу болезни сердца и гипертонии, но подробности этого неизвестны.
[Spoiler (click to open)]Весной 1941 года, когда дела А. А. Жданова шли совсем неплохо, здоровье 46-летнего Жданова пошатнулось: появились признаки недостаточности кровообращения и был констатирован повышенный уровень глюкозы крови (диабет второго типа, метаболический синдром?). 10 июня 1941 года начальник Лечебно-санитарного управления Кремля (ЛСУК) А. А. Бусалов (1903-1966) направил в Политбюро записку о необходимости предоставления А. А. Жданову месячного отпуска в Сочи в связи с «болезненным состоянием и общим крайним переутомлением». Политбюро расщедрилось на полтора месяца, но уехавший 21 июня Жданов уже вечером 24 июня был в кабинете Сталина.
... в сентябре 1941 года у Жданова произошел первый (?) инфаркт миокарда. Его лечащим врачом еще в Ленинграде стал Гавриил Иванович Майоров (1897-?), в будущем заслуженный врач РСФСР. Позже он сказал близким Жданова, что «два ленинградских инфаркта - вот в чем причина смерти» (О. А. Глотова, 2005).
После якобы перенесенного инфаркта в 1941 году ухудшение состояния произошло в феврале 1942 года, после чего у жестоко курившего Жданова появились симптомы, как считали окружающие, бронхиальной астмы (?), и, по свидетельству одного из них, он начал курить «специальные папиросы от астмы». Конечно, здесь подразумевается «Астматол» (Species Asthmatolum) - смесь высушенного и измельченного крупного порошка листьев дурмана - 6 частей, белены - 1 часть, красавки - 2 части, пропитанная раствором 1 части селитры (нитрата натрия). Его дым вдыхали (для этого сжигали 0,5 г, или ½ чайной ложки) или курили «Астматол» в виде сигареты или папиросы (0,5 г порошка) при бронхиальной астме. Содержание алкалоидов в препарате было ничтожным, не более 0,2-0,25 %. Действие его основывалось на холинолитическом (атропиноподобном) действии алкалоидов.
Сочетание недугов становится критическим (в 1943 г. был еще один инфаркт), и неизвестно, как лечили диабет у Жданова в блокированном Ленинграде (диетой, импортным инсулином?). ... Известно, что на фоне холода, голода и безысходности у многих из тех, кто пережил блокаду Ленинграда, развивалась т. н. «блокадная гипертония», которая протекала тяжело, с многочисленными осложнениями, но без яркой симптоматики, даже гипертрофия миокарда на фоне алиментарной дистрофии не развивалась. У Жданова было иное. Это был, конечно, метаболический синдром: каждодневный «черный» стресс ..., малоподвижный образ жизни, жесточайшее курение, гипертония, избыточная масса тела. Или все-таки во время скарлатины он перенес еще и нефрит? Жданов войну не прошел, а именно пережил.
Другой сотрудник Жданова говорит о больших отеках у него под глазами в 1946 году (В. И. Демидов, В. А. Кутузов, 2008). Эти отеки у А. А. Жданова упоминаются назойливо часто, но отеки лица отнюдь не признак сердечной недостаточности, если только это не «лицо Корвизара», а скорее свидетельство проблем, связанных с почками.
Уже в последних числах июня 1948 года, продолжая работать, А. А. Жданов «выглядел очень плохо, смертельно больным» (С. Крюков, 2011). 5 июля 1948 года его осматривают участники консилиума: действительные члены АМН СССР
- Александр Маркович Гринштейн и
- Владимир Никитович Виноградов, член-корреспондент АМН СССР начальник ЛСУК профессор
- Петр Иванович Егоров и «прикрепленный врач» А. А. Жданова
- Гавриил Иванович Майоров.
Ареопаг констатировал, что одышка у Жданова стала появляться при самой небольшой нагрузке, сердце значительно расширено, артериальное давление низкое. А. М. Гринштейн констатировал снижение чувствительности кожи правой руки и правой половины лица. Про аритмию не говорилось ни слова. Несомненно, речь шла о хронической недостаточности кровообращения, в том числе и мозгового.
Спустя две недели А. А. Жданов отбыл в свою последнюю обитель, ... 23 июля во время телефонного разговора с Д. Шепиловым у Жданова возник
тяжелейший приступ загрудинной боли. Он шесть раз, по собственным словам, «лизнул нитро» (таблетку нитроглицерина), но боль не проходила. Жданов стал кричать: «Ой, батюшки мои!» Начальник охраны майор Белов выбил раму окна топором. Боль снялась только после горячей ножной ванны и внутривенного введения морфина. По классическим представлениям тех лет, жестокая боль за грудиной, не снимаемая нитроглицерином и сменившаяся сердечной астмой, - это инфаркт миокарда!
Утром на Валдай прибыли
- В. Н. Виноградов,
- В. Х. Василенко (член-корреспондент АМН СССР, зав. кафедрой пропедевтики I ММИ, консультант ЛСУК),
- Софья Ефимовна Карпай (1903-1955), зав. кабинетом функциональной диагностики ЛСУК.
С ними были жена и сестра А. А. Жданова.
С. Е. Карпай посмотрела ЭКГ А. А. Жданова и заявила, что есть блокада левой ножки пучка Гиса, которая не дает возможности увидеть признаки инфаркта, даже если он и развился. Консилиум констатировал наличие коронарной недостаточности, недостаточности митрального клапана, а ухудшение состояния Жданова объяснил приступом сердечной астмы. «Острое развитие отека легких наблюдается при закупорке левого венечного сосуда», - писал в свое время Д. Д. Плетнев, но !!!этот очевидный факт (сочетание ангинозного и астматического статуса) не стал во главу угла, и главным стало следствие, а не причина!!!. С. С. Чевычелов утверждает, что «клиническая картина... тоже не была абсолютно типичной для свежего инфаркта». А что еще было нужно: тяжелая ангинозная боль, не реагирующая на нитроглицерин, сменившаяся острой левожелудочковой недостаточностью. Каких еще «классических» признаков ждать? «Сущность грудной жабы как клинического синдрома сводится к двум основным пунктам: боль и смерть» (Д. Д. Плетнев, 1932). Боль у Жданова была, осталось только ждать смерти...
Интересно, что, по словам сестры А. А. Жданова, П. И. Егоров сказал: «...припадки сердечной астмы могут повториться, но может быть, что следующий припадок возникнет лет через десять...» Его бы устами да мед пить.
Назначенный «строгий постельный режим» Жданов соблюдал через пень-колоду, и вот тут снова неясность:
почему (если полагали, что это инфаркт) следующую ЭКГ записали только 7 августа? На этот раз блокады не было (это лишнее доказательство острой ишемии миокарда во время предыдущего приступа, которого участники консилиума сами, естественно, не видели).
Странно, что
первую скрипку играли не маститые профессора, а С. Карпай, которая объявила о наличии у больного кардиосклероза, хронической коронарной недостаточности, прогрессирующего стенозирующего атеросклероза коронарных сосудов, ишемии миокарда и... «мелких очагов некроза». Но ведь это инфаркт, а не рыба, к недостаткам которой относятся размеры. «Мелкий инфаркт у большого человека», - мрачно пошутил потом один из современников той истории. С. С. Чевычелов пишет о том, что Карпай увезла ЭКГ Жданова в Москву для консультации с профессором В. Е. Незлиным. Нет, тогда еще он не был профессором, он им стал три года спустя. Еще раньше о предполагаемом «мелкоочаговом, постнекротическом атеросклерозе» у Жданова говорил Я. Г. Этингер (1887-1951), который считался в советской кардиологии пророком.
Строгий постельный режим сняли, а 27 августа история повторилась: тяжкая загрудинная боль, сменившаяся одышкой и удушьем. «Над поверхностью легких прослушивались влажные крупнопузырчатые хрипы»... Участники консилиума снова вылетели на Валдай, но на этот раз с ними была «зловещая» Л. Ф. Тимашук. Непонятно, почему известного специалиста по ЭКГ и лояльную С. Е. Карпай с легким сердцем Егоров отправил в отпуск, а с собой взял «некомпетентную» и упрямую Лидию Федосеевну! Снова была записана ЭКГ.
Тут надо остановиться на том, на каких аппаратах записывались электрокардиограммы в больницах ЛСУК. Еще в 1930 году там были только струнные электрокардиографы Эйнтховена (на таком выполнял свою первую работу по электрокардиографии в 1929 году Я. Г. Этингер!), а в 1948 г. использовалось уже три типа аппаратов: немецкие, довоенного выпуска (Simens & Halske), английские (Cambridgе Simpliscribe ECG Machine) и американские (Hewlett-Packard), полученные по ленд-лизу. Они позволяли записывать электрокардиограмму на фотографическую пленку «Кodak», которую проявляли в рентгеновских кабинетах, после чего анализировали. Записывали три стандартных отведения и «верхушечное» (V4). Потом в СССР «тупо» скопировали американский электрокардиограф и начали выпускать его как «ЭКП-4» . По воспоминаниям сына
Л. Ф. Тимашук, она увидела инфаркт у Жданова именно на сырой, только что проявленной пленке.
Пациент умер.
... участников консилиума, несмотря на весь их апломб, мучил вопрос (а может, уже и била дрожь): а нет ли тут, и в самом деле, инфаркта? Опытные врачи, они, безусловно, помнили о тех «сюрпризах секционного стола», которые иногда преподносит жизнь. А вдруг ненавистная Тимашук и впрямь была права? Лучше «по-быстрому» вскрыть тело Жданова [вместо Москвы , в ванной комнате санаторных дач] и быть готовыми ко всему...
[Старший следователь МГБ Иван Иванович Елисеев догадался провести эксперимент: с хранившегося в Лечсануправлении Кремля сердца Жданова, которое было им представлено как сердце неизвестного человека, пятеро опытных патологоанатомов сделали срезы. Все единогласно заключили, что обладатель данного сердца скончался от инфаркта. Это признал даже патологоанатом А. Н. Федоров, проводивший вскрытие тела сразу после смерти Жданова и тогда определивший, что никакого инфаркта не было. Получалось, врачи скрывали истинную причину кончины члена Политбюро.]
«Явочная челобитная» Лидии Тимашук
«Правило "делать явку" властям существовало испокон веков в том случае, если человек оказывался невольным участником или свидетелем какого-то нарушения правопорядка. Ее делали либо словесно, чтобы записали в присутственном месте, либо письменно в явочной челобитной. Явочную челобитную составляли потому, что необъявление преступных действий... свидетелем означало соучастие, явкой отводились возможные обвинения», - пишет историк (О. Е. Кошелева, 2004). Явочная челобитная в этом смысле - рассказ очевидца о событии, в котором он усматривал криминал. В России в течение нескольких веков это было равносильно понятию «заявление в полицию (милицию)». Многим людям трудно было избежать эмоций, описывая конкретную ситуацию, но «власти эмоциональная сторона дела неинтересна, ей важно четкое указание на то, в чем состоят криминальные действия. В описание, таким образом, попадает лишь конфликтный "фрагмент" отношений между людьми, а их история остается за рамками текста» (О. А. Кошелева, 2004). Сказано как про Л. Ф. Тимашук. Вот ее «челобитная», адресованная секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецову:
«28/VIII с/г, по распоряжению начальника Лечебно-Санитарного Управления Кремля, я была вызвана и доставлена на самолете к больному А. А. Жданову для снятия электрокардиограммы (ЭКГ) в 3 ч. В 12 час. этого же дня мною была сделана ЭКГ, которая сигнализировала о том, что А. А. Жданов перенес инфаркт миокарда, о чем я немедленно доложила консультантам
- академику В. Н. Виноградову,
- проф. Егорову П. И.,
- проф. Василенко В. Х. и
- д-ру Майорову Г. И. Проф.
Егоров и д-р Майоров заявили, что у больного никакого инфаркта нет, а имеются функциональные расстройства сердечной деятельности на почве склероза и гипертонической болезни, и категорически предложили мне в анализе электрокардиограммы не указывать на инфаркт миокарда, т. е. так, как это сделала д-р Карпай на предыдущих электрокардиограммах. Зная прежние электрокардиограммы тов. Жданова А. А. до 1947 года, на которых были указания на небольшие изменения миокарда, последняя ЭКГ меня крайне взволновала, опасение о здоровье тов. Жданова усугубилось еще и тем, что для него не был создан особо строгий постельный режим, который необходим для больного, перенесшего инфаркт миокарда, ему продолжали делать общий массаж, разрешали прогулки по парку, просмотр кинокартин и пр. 29/VIII, после вставания с постели, у больного Жданова А. А. повторился тяжелый сердечный приступ болей, и я вторично была вызвана из Москвы в Валдай.
Электрокардиограмму в этот день делать не разрешили, но проф. Егоров П. И. в категорической форме предложил переписать мое заключение от 28/VIII и не указывать в нем на инфаркт миокарда, между тем ЭКГ явно указывала на органические изменения в миокарде, главным образом на передней стенке левого желудочка и межжелудочковой перегородки сердца на почве свежего инфаркта миокарда. Показания ЭКГ явно не совпадали с диагнозом «функционального расстройства». Это поставило меня в весьма тяжелое положение. Я тогда приняла решение передать свое заключение в письменной форме Н. С. Власику через майора Белова A. M. - прикрепленного к А. А. Жданову - его личная охрана».
Вот это письмо, а также письмо на имя генерала Власика «сообщество любителей интернета» и считает «доносом», погубившим славных докторов, о которых С. Чевычелов говорит едва ли не с дрожью в голосе! Но вот мнение историка об основополагающих принципах номенклатурной медицины, сложившихся еще во времена В. И. Ленина: «1) обращение к чекистам по поводу любых затруднений в административной деятельности; ... 3) обсуждение на Политбюро всех сложных (или не подлежащих оглашению) вопросов, связанных с лечением партийных функционеров» (В. Д. Тополянский, 2006). Об этом участники консилиума не знать не могли, но ведь кто они, а кто такая Тимашук? Однако никаких инструкций Л. Ф. Тимашук не нарушила, а по поводу т. н. «корпоративной этики»... об этом дальше.
«...разразилась тяжелая для врачей катастрофа»
...У постели больного Жданова собрались представители по меньшей мере пяти клинических школ.
- П. И. Егоров (1899-1967) считался учеником выдающихся ленинградских клиницистов М. В. Яновского и М. А. Аринкина. В 30-х гг. он вместе с А. Ф. Александровым изобрел две модели респираторов: АЕ-1 (1931 г.) и АЕ-4 (1937 г.). Их изобретение позволяло оценивать высотную устойчивость обследуемых лиц летного состава еще до внедрения барокамер в практику врачебно-летной экспертизы. На основе этих исследований П. И. Егоров в 1937 году подготовил докторскую диссертацию «Влияние высотных полетов на организм летчика». Профессором стал в 1939 году. Во время войны был главным терапевтом Западного и Ленинградского фронтов и заместителем главного терапевта Красной Армии М. С. Вовси, после войны - главным терапевтом ЛВО. Был автором первого учебника по военно-полевой терапии (1945). В 1944 году стал генерал-майором медицинской службы, а в 1947 году возглавил ЛСУК. Где здесь кардиология, а тем более электрокардиография? Современниками он характеризовался как амбициозный самодур. Никаких оснований для бесцеремонного «анализа» заключения Тимашук, безусловно, не имел.
- В. Н. Виноградов (1882-1964) - «Захарьин двадцатого века», был последним представителем Захарьинской школы в Москве. Объективно он был учеником Шервинского и Голубинина. Круг клинических интересов широчайший, от желтухи до туберкулеза и гастроскопии. Однако то, что он руководил электрофизиологическими исследованиями (работы по организации «инфарктных» палат были еще впереди), вовсе не означает, что В. Н. Виноградов исчерпывающе знал электрокардиографию.
- В. Х. Василенко (1897-1987) - зав. кафедрой пропедевтики I ММИ, член-корреспондент АМН СССР, относился к ученикам Н. Д. Стражеско, хотя начинал свою карьеру под руководством Ф. Г. Яновского. Был соавтором Н. Д. Стражеско, предложив классификацию недостаточности кровообращения. Много позже написал монографию по миокардиодистрофиям.
- Г. И. Майоров( 1897-?) - терапевт, в 1929-1952 гг. работал в ЛСУК, но уж кардиологом точно не являлся.
- С. Е. Карпай (1903-1955) и В. Е. Незлина (1894-1975) историки медицины относят к ученикам Я. Г. Этингера. Выпускник Берлинского университета, В. Е. Незлин работал под руководством М. К. Дитриха и Е. Е. Фромгольда, но не был их учеником (В. И. Бородулин, А. В. Тополянский, 2013), а
- Л. Ф. Тимашук училась электрокардиографии у Л. И. Фогельсона.
Вот как оценивал некоторых участников консилиума у Жданова их талантливый современник, который позже был участником знаменитого консилиума у постели И. В. Сталина... Итак, академик АМН, заведующий кафедрой факультетской терапии I ММИ профессор
- Владимир Никитович Виноградов - «последний последователь Захарьина. Он занимает и кафедру Захарьина (однако он не был ни учеником Захарьина, ни учеником его учеников, - он был ассистентом во II Женском медицинском институте, потом в I Мединституте у Плетнева... В его клинике студенты должны составлять длинные анамнезы, отвечая на самые старомодные вопросы (каким родился по счету, каким клозетом пользуется и т. п.), начинать изложение не с главного, а в историческом порядке, то есть с рождения. Как педагог В. Н. отличался методичностью, четкостью, лекции читал с пафосом, с хлесткими заключениями; он был строг на экзаменах. После смерти Г. Ф. Ланга В. Н. Виноградов стал председателем Всесоюзного общества терапевтов - как старейший. Он к тому времени был в очень большом фаворе в Кремлевской больнице и лечил главных вождей и членов их семей. У себя дома за ужином (всегда обильным и вкусным) В. Н. - обаятельный человек, московский хлебосол, любитель угощать лучшими винами. И, наконец, он страстный коллекционер картин (и у него имеются первоклассные вещи). Но если сам руководитель клиники мало занимался наукой, то его коллектив был деятельным.
В. Н. Виноградов - тип московского популярного врача-практика. Он, действительно, как врач хорош: очень любезен, обходителен, тщательно исследует пациента, внимательно его расспрашивает, и потому его больные уважают (больным менее нравятся профессора, которым сразу все ясно и которые, по своей натуре, не склонны выслуживаться перед ними нарочитой длительностью беседы или скрупулезным осмотром для вида; больные не очень любят быстрых врачей, считают их поверхностными, а почитают тех, которые кряхтят, молчат, как бы думают, вновь и вновь повторяют вопросы, терпеливо выслушивают никчемные ответы и многозначительно пересыпают их восклицаниями: «Так-так» или «Гм-гм»)» (А. Л. Мясников, 2011). А вот что пишут современные историки медицины: В. Н. Виноградов, «несомненно, принадлежал к ученикам Д. Д. Плетнева. Его первым из ассистентов пригласил Плетнев, получив в 1911 г. кафедру пропедевтики на Высших женских курсах; затем Виноградов был его ординатором и ассистентом на кафедре факультетской терапии I МГУ (1917-1924); он неоднократно устно и письменно обращался к Плетневу как к "дорогому учителю". Но начинал он у Л. Е. Голубинина и Н. Ф. Голубова (1912-1917). Возглавив кафедру факультетской терапии I МОЛГМИ в 1943 году, он сознательно выстроил ее лечебно-научную и педагогическую работу в духе классических захарьинских традиций, ... без последовательного развития идей Д. Д. Плетнева. В конце 1920-х годов произошел разрыв личных отношений учителя и ученика, а на процессе 1938 г. В. Н. Виноградов фигурировал в качестве экспертной комиссии, по заключению которой Д. Д. Плетнева как соучастника "вредительского лечения" А. М. Горького приговорили к 25 годам лишения свободы» . Поскольку в 1969 году он (посмертно) был удостоен Государственной премии за работы по инфаркту миокарда, его принято относить едва ли не к ведущим кардиологам Советского Союза, хотя в числе ведущих московских терапевтов-кардиологов 40-60-х гг. его имя не звучало (В. И. Бородулин, А. В. Тополянский, 2013).
На самом деле две большие работы В. Н. Виноградова по инфаркту миокарда были опубликованы лишь в 1953 и 1957 гг., т. е. уже после «ждановской» истории. Во второй из них В. Н. Виноградов высказывает мысли, которые, мне кажется, объясняют те реальные трудности, которые возникли у врачей у постели больного А. А. Жданова: «Электрокардиографический эффект каждого последующего инфаркта нейтрализует признаки предыдущего и затрудняет не только практическое определение локализации инфаркта, но зачастую требует повторного электрокардиографического исследования для выявления острого инфаркта миокарда» (В. Н. Виноградов, 1957). Увы, эта мудрость была высказана задним числом.
Владимир Харитонович Василенко, «так же как В. Н. Виноградов, слыл хорошим врачом (хотя ни на одном консилиуме я лично не слышал от него других заключений, кроме "возможно", "можно думать", "я такого же мнения"), был "главным терапевтом" Кремлевской больницы и т. п. ... Его выступления по научным (чужим, конечно) докладам начинались и кончались анекдотами - публике, конечно, нравилось, так как публика любит, чтобы ее забавляли» (А. Л. Мясников, 2011).
А как вообще в СССР, а не в пределах больниц ЛСУК, обстояло дело с электрокардиографией в то время?
И вот тут возникает вопрос: а как вообще в СССР, а не в пределах больниц ЛСУК, обстояло дело с электрокардиографией в то время? Да никак! Во многих периферийных городах (в Рязани, Оренбурге, Хабаровске и т. д.) первые электрокардиографы появились только после войны. Это были полученные по ленд-лизу одноканальные американские аппараты. В некоторых больницах городили металлические клетки для записи ЭКГ, как во времена Эйнтховена! Первое издание монографии В. Е. Незлина и С. Е. Карпай «Анализ и клиническая оценка электрокардиограммы» (1948) было нужно только столичным врачам: в Чухломе и Крыжополе анализировать тогда можно было только мочу! Ясно, что
Специалисты по ЭКГ концентрировались в Москве и Ленинграде, и их находили, но за очень редкими исключениями профессора-клиницисты, даже высококлассные, сами могли «читать пленки»!
В качестве доказательства приведу пространную цитату из воспоминаний современника описываемых событий. Они интересны тем, что автор в течение многих лет был главным терапевтом пресловутого IV управления МЗ СССР, в которое преобразовалось ЛСУК.
«Для меня инфаркт на 100 %, кто бы что ни говорил»
«Я читал исторический документ. Это история болезни Андрея Александровича Жданова. [ она еще существовала !!!] Она написана от руки. Там зачеркнутые фразы, там идет жуткий спор. Там Виноградов, академик, личный врач Сталина; Василенко - главный терапевт Кремлевки; Этингер - крупнейший кардиолог. И там начальник Управления - Петр Иванович Егоров. Тимашук Лидия, кардиолог, электрокардиографист, сильнее всех, кроме Этингера. Баба-то понимала в электрокардиографии, а академики-то - ни хрена. Тимашук заявляет, что у больного инфаркт. Но доказательность была неполная..., это 1948 год. Я-то это знаю, потому что я за электрокардиографию взялся уже через 10 лет после этого. А тогда 10 лет играли колоссальную роль.
И я вижу, что Виноградов не сечет, ЭКГ не знает, Василенко ЭКГ не знает, ну, Петр Иванович Егоров - тоже не шибко. И я вижу, что Лидия Федосеевна, по-моему, им наподдает. Но это инфаркт Т, а не QS-инфаркт, а всего 4 отведения, три стандартных и одно грудное - V4. Ну, нету там инфаркта полного на ЭКГ! А есть инфаркт частичный, мелкоочаговый, который и сейчас-то не умеют ставить, а тогда тем более. И вот эти точки зрения сталкиваются... И я сегодня, анализируя эту историю, говорю, что это была диагностика за пределами тех возможностей, которыми располагали эти врачи. Но записано все честно, и весь спор тоже.
Я считаю, что впоследствии это полоскание в грязи Тимашук было бессмысленно, потому что она ничего плохого не сделала.
Она отстаивала свою позицию... Мне говорят: это донос. Если это донос, то что такое выполнение служебного долга...
И над Тимашук - никого после Егорова. Там МГБ над башкой: если ты, сволочь, прозеваешь 2-го секретаря ЦК, тебе отвинтят башку, тем более что твой начальник Управления, Егоров, против тебя. Куда ей деваться? Она отвечает.
Эту бумажку Тимашук о том, что она ставит инфаркт, а они нет, открыли в 1952 году, задним числом, она раньше никому не была нужна. Они промазали, они ориентировались на клинику, а клинические симптомы ????Жданов им врал??? [отличная версия)))]. А дальше ЭКГ... Я голову на отсечение даю, что они ничего не понимали. Я предполагаю, что это было где-то в грудных отведениях на ЭКГ, которые в стандартных себя не заявляют. Тимашук должна была видеть это. Могло быть и другое - это острое нарушение венечного кровообращения... Жданов мог быть гипертоником, у него это могло быть сглажено... Для меня инфаркт на 100 %, кто бы что ни говорил... Я точно знаю, что
- Владимир Никитич Виноградов ничего не понимал в электрокардиографии.
- Я уверен, что в этом не разбирался Петр Иванович Егоров
- и мною глубоко уважаемый Владимир Харитонович Василенко.
Я помню лекции Попова: три стандартных отведения и больше ничего. Более детальные отведения, которые показывают инфаркт, были введены в 30-е годы Вильсоном в Штатах, но до нас не дошли. И вся жизнь Виноградова, Василенко, Егорова... прошла без электрокардиограммы. ... Никто не знал кардиологию. Я поступил в мединститут в 1947-м году, 1950 год - 4-й курс. В 1950-м году ни один ассистент ни одного занятия по электрокардиографии не ведет, нет ни одного электрокардиографического разбора ни на кафедре Василенко, ни на кафедре Виноградова..., на кафедре Виноградова лекции читает Виталий Григорьевич Попов, читает три стандартных отведения. По электрокардиографии никто ни одного звука не произносил» (А. И. Воробьев, 2010). Вот такое заостренно-полемическое суждение сведущего человека.
Возвращаюсь к публикации уважаемого С. С. Чевычелова. Он говорит, что в финале у А. А. Жданова якобы был еще и инсульт. Замечу, что «апоплектический дебют» ОИМ был описан еще в 1937 году в журнале «Клиническая медицина». В 1949 году его снова описал Н. К. Боголепов, а позднее проблему подробно осветил Алексей Григорьевич Тетельбаум в своей знаменитой монографии «Клинические типы и формы стенокардии и начала инфаркта миокарда» (1960).
«Электрокардиография является чисто функциональным методом исследования»
Так ли уж оправдалось упование врачей, лечивших Жданова, на всесилие электрокардиографии? Вот как ответил один из участников тех событий: «Бывают ли случаи инфаркта миокарда без характерных изменений электрокардиограммы? На этот вопрос мы бы ответили следующим образом: такие случаи, несомненно, бывают, однако по мере прогресса электрокардиографической методики они встречаются все реже» (В. Е. Незлин, 1951). Во времена Жданова «прогресс», видимо, нужных высот еще не достиг! Мнение заочного консультанта А. А. Жданова поразительно совпадает с приведенным выше мнением А. И. Воробьева. Вообще, вот тот заочный (по электрокардиограммам) консилиум с участием Я. Г. Этингера, В. Ф. Зеленина, В. Е. Незлина и Э. М. Гельштейна, устроенный В. Н. Виноградовым 31 августа 1948 года в Москве, выглядит странно: он проводился при достаточно примитивной технике и плохом качестве пленок, без личного осмотра больного. Ведь тот же В. Е. Незлин говорит: «В начальном периоде болезни (инфаркта миокарда - Н. Л. ) основным опорным пунктом для диагноза является длительный приступ боли, ... часто сопровождающийся явлениями острой сердечно-сосудистой недостаточности». Что, эти опытные врачи, любившие щеголять знанием иностранных языков, не знали выражения А. Юшара «l`angine de poitrine, dont on meurt» («грудная жаба, от которой умирают»)? Грош цена в этом случае предложенной В. Н. Виноградовым (он ей очень гордился!) «захарьинской» схеме клинического исследования больного, если врачи не могли ее применить и полагались только на самоуверенное (как всегда!) изложение главного оракула Кремлевской больницы! Даже если неправ Д. А. Волкогонов, предположивший, что электрокардиограммы из истории болезни А. А. Жданова были подменены (Д. А. Волкогонов, 1989, 1996), подобная «телемедицина» (ведь Жданов находился не на Дальнем Востоке) выглядит столь же нарочитой и неубедительной, как «анализ» С. С. Чевычеловым неизвестно чьих кардиограмм, да еще по два сердечных цикла в каждой. А потом, В. Е. Незлин и С. Е. Карпай в монографии 1959 года приводят дифференциально-диагностические признаки блокады левой ножки п. Гиса и ОИМ (передне-бокового). Если все сводить к некомпетентности Л. Ф. Тимашук, то и в этом случае виноваты П. И. Егоров и В. Н. Виноградов: она работала в ЛСУК с 1926 года, и ее компетентность должна быть удостоверена и учебой у Л. И. Фогельсона, и различными клиническими ситуациями, в которых она оказывалась раньше. Почему раньше таких сомнений никто не высказал? Потому что никто раньше не умирал! Да, конечно, умирали в той же Барвихе, но умирали мелкие сошки. А как только умер А.А., то уверовавшие в непогрешимость [?] ЭКГ Егоров, Виноградов, Б. Б. Коган быстро поняли, что переоценили возможность того, что высокое покровительство и сырая земля скроют все грехи.