К 130-летию Хо Ши Мина. Интервью Осипа Мандельштама
19 мая исполнилось 130 лет со дня рождения Хо Ши Мина (1890-1969), лидера вьетнамской революции и президента страны ("Северного Вьетнама") в 1946-1969 годах. Выигравшего две войны - у Франции, а затем у США (последняя война, впрочем, закончилась победой уже после его смерти).
А это интервью 1923 года, взятое Осипом Мандельштамом у этого человека, носившего тогда имя Нгуен Ай Куок.
[Spoiler (click to open)]
«- А как отразилось в Индо-Китае движение Ганди? Не дошли ли какие-нибудь волны, отголоски? - спросил я Нюэна-Ай-Кака.
- Нет, - отвечал мой собеседник. - Анамитский народ, крестьяне, живёт погружённый в глубокую кромешную ночь - никаких газет, никакого представления о том, что делается в мире; ночь, настоящая ночь.
Нюэн-Ай-Как - единственный анамит в Москве, представитель древней малайской расы. Он почти мальчик, худой и гибкий, в вязаной шерстяной телогрейке. Говорит по-французски, на языке угнетателей, но французские слова звучат тускло и матово, как приглушённый колокол родной речи.
Нюэн-Ай-Как с отвращением произносит слово «цивилизация»: он объехал почти весь колониальный мир, был в северной и центральной Африке и достаточно насмотрелся.
Свернуть
В разговоре он часто произносит «братья». Братья - это негры, индусы, сирийцы, китайцы. Он написал письмо Рене Марану, офранцуженному негру, автору густо-экзотической Батулы и поставил вопрос ребром: хочет или не хочет Маран помочь освобождению колониальных братьев? - Рене Маран, увенчанный французской академией, отвечал сдержанно и уклончиво.
- Я из привилегированной анамитской семьи. Эти семьи у нас ничего не делают. - Юноши изучают конфуцианство. Вы знаете, конфуцианство - это не религия, а скорее наука о нравственном опыте и приличиях. И в основе своей предполагает «социальный мир». Мальчиком, лет 13-ти, я впервые услышал французские слова: свобода, равенство и братство - ведь для нас всякий белый - это француз. И мне захотелось познакомиться с французской цивилизацией, прощупать, что скрывается за этими словами. Но в туземных школах французы воспитывают попугаев. От нас прячут книги и газеты, запрещают не только новых писателей, но даже Руссо и Монтескьё. Что было делать? Я решил уехать. Анамит - крепостной. Нам запрещено не только путешествовать, но и малейшее передвижение внутри страны. Железные дороги построены с «стратегической» целью: по мнению французов, мы ещё не созрели ими пользоваться. Я добрался до побережья - ну и уехал. Мне было 19 лет. Во Франции шли выборы. Буржуа обливали друг друга грязью. - Судорога почти физического отвращения пробегает по лицу Нюэна-Ай-Кака. Тусклый и матовый, он загорается блеском. В больших зрачках тяжёлая вода, он косит и смотрит зрячим взглядом слепого.
- Когда пришли французы, все порядочные старые семьи разбежались. Сволочь, которая умела прислуживаться, захватила брошенные дома и усадьбы; теперь они разбогатели - новая буржуазия - и могут воспитывать детей на французский лад. Если мальчик идёт у нас учиться к католическим миссионерам, это уже отбросы, подонки. За это платят деньги. - Ну, и идут низколобые тупицы, всё равно, как если бы шли служить в полицию, жандармерию. Католическим миссионерам принадлежит у нас 5-я часть всей земли. С ними могут потягаться только концессионеры.
- Что такое французский колонизатор? О, какой это бездарный и недалёкий народ. Первая забота - устройство родственников. Затем - нахватать и награбить как можно больше и скорее, а цель всей этой политики - маленький домик, «свой домик» во Франции.
- Французы отравляют мой народ. Они ввели обязательное употребление алкоголя. Мы берём немного хорошего рису и делаем хорошую водку, - когда придут друзья или в семейный праздник предков. Французы брали плохой дешёвый рис и гнали водку бочками. Никто не хотел у них покупать. Слишком много водки. Тогда губернаторам предписали по количеству душ населения сделать обязательную водочную раскладку и заставили насильно покупать водку, которой никто не хотел.
Мне наглядно представилось, как спаивают этот нежный народ, любящий такт и меру, ненавидящий излишества. Врождённым тактом и деликатностью дышал весь облик Нюэн-Ай-Кака. Европейская цивилизация работает штыком и водкой, пряча их под сутану католического миссионера. Нюэн-Ай-Как дышит культурой, не европейской культурой, быть может, культурой будущего.
- Сейчас в Париже группа товарищей из французских колоний - 5-6 человек из Кохинхины, Судана, Мадагаскара, Гаити издают журнальчик «Пария», посвящённый борьбе с колониальной политикой французов. Это совсем маленький журнальчик - каждый сотрудник доплачивает на его издание из своего кармана, вместо того, чтобы получать гонорар.
Бамбуковая трость с вырезанным на ней воззванием незаметно обошла все деревни. Её пересаживали с места на место - и сговор состоялся. Он дорого обошёлся анамитам, были казни, полетели сотни голов
- У анамитского народа нет священников и нет религии, в европейском смысле. Культ предков - чисто социальное явление. Никаких жрецов. Старший член семьи или деревенский старейшина совершает поминальные обрядности. Мы не знаем, что такое авторитет жреца или священника.
- Да, интересно, как французские власти научили наших крестьян словам большевик и Ленин. Они начали преследовать коммунистов среди анамитов в то время, как никаких коммунистов и в помине не было. И, таким образом, вели пропаганду.
Анамиты - простой и вежливый народ. В благородстве манер, в тусклом, матовом голосе Нюэн-Ай-Кака слышен завтрашний день, океанская тишина всемирного братства.
На столе рукопись. Спокойный, деловой отчёт. Телеграфный стиль корреспондента. Он фантазирует на тему:
Конгресс Интернационала в 1947 году. Он видит и слышит порядок дня, он там присутствует, он ведёт протокол.
На прощанье Нюэн-Ай-Как что-то вспоминает: - Да, у нас был ещё один «мятеж». Его поднял анамитский царёк Зюнтан. Против увоза наших крестьян на французскую бойню. Зюнтан бежал. Теперь он в эмиграции. Скажите и о нём.»
А это интервью 1923 года, взятое Осипом Мандельштамом у этого человека, носившего тогда имя Нгуен Ай Куок.
[Spoiler (click to open)]
«- А как отразилось в Индо-Китае движение Ганди? Не дошли ли какие-нибудь волны, отголоски? - спросил я Нюэна-Ай-Кака.
- Нет, - отвечал мой собеседник. - Анамитский народ, крестьяне, живёт погружённый в глубокую кромешную ночь - никаких газет, никакого представления о том, что делается в мире; ночь, настоящая ночь.
Нюэн-Ай-Как - единственный анамит в Москве, представитель древней малайской расы. Он почти мальчик, худой и гибкий, в вязаной шерстяной телогрейке. Говорит по-французски, на языке угнетателей, но французские слова звучат тускло и матово, как приглушённый колокол родной речи.
Нюэн-Ай-Как с отвращением произносит слово «цивилизация»: он объехал почти весь колониальный мир, был в северной и центральной Африке и достаточно насмотрелся.
Свернуть
В разговоре он часто произносит «братья». Братья - это негры, индусы, сирийцы, китайцы. Он написал письмо Рене Марану, офранцуженному негру, автору густо-экзотической Батулы и поставил вопрос ребром: хочет или не хочет Маран помочь освобождению колониальных братьев? - Рене Маран, увенчанный французской академией, отвечал сдержанно и уклончиво.
- Я из привилегированной анамитской семьи. Эти семьи у нас ничего не делают. - Юноши изучают конфуцианство. Вы знаете, конфуцианство - это не религия, а скорее наука о нравственном опыте и приличиях. И в основе своей предполагает «социальный мир». Мальчиком, лет 13-ти, я впервые услышал французские слова: свобода, равенство и братство - ведь для нас всякий белый - это француз. И мне захотелось познакомиться с французской цивилизацией, прощупать, что скрывается за этими словами. Но в туземных школах французы воспитывают попугаев. От нас прячут книги и газеты, запрещают не только новых писателей, но даже Руссо и Монтескьё. Что было делать? Я решил уехать. Анамит - крепостной. Нам запрещено не только путешествовать, но и малейшее передвижение внутри страны. Железные дороги построены с «стратегической» целью: по мнению французов, мы ещё не созрели ими пользоваться. Я добрался до побережья - ну и уехал. Мне было 19 лет. Во Франции шли выборы. Буржуа обливали друг друга грязью. - Судорога почти физического отвращения пробегает по лицу Нюэна-Ай-Кака. Тусклый и матовый, он загорается блеском. В больших зрачках тяжёлая вода, он косит и смотрит зрячим взглядом слепого.
- Когда пришли французы, все порядочные старые семьи разбежались. Сволочь, которая умела прислуживаться, захватила брошенные дома и усадьбы; теперь они разбогатели - новая буржуазия - и могут воспитывать детей на французский лад. Если мальчик идёт у нас учиться к католическим миссионерам, это уже отбросы, подонки. За это платят деньги. - Ну, и идут низколобые тупицы, всё равно, как если бы шли служить в полицию, жандармерию. Католическим миссионерам принадлежит у нас 5-я часть всей земли. С ними могут потягаться только концессионеры.
- Что такое французский колонизатор? О, какой это бездарный и недалёкий народ. Первая забота - устройство родственников. Затем - нахватать и награбить как можно больше и скорее, а цель всей этой политики - маленький домик, «свой домик» во Франции.
- Французы отравляют мой народ. Они ввели обязательное употребление алкоголя. Мы берём немного хорошего рису и делаем хорошую водку, - когда придут друзья или в семейный праздник предков. Французы брали плохой дешёвый рис и гнали водку бочками. Никто не хотел у них покупать. Слишком много водки. Тогда губернаторам предписали по количеству душ населения сделать обязательную водочную раскладку и заставили насильно покупать водку, которой никто не хотел.
Мне наглядно представилось, как спаивают этот нежный народ, любящий такт и меру, ненавидящий излишества. Врождённым тактом и деликатностью дышал весь облик Нюэн-Ай-Кака. Европейская цивилизация работает штыком и водкой, пряча их под сутану католического миссионера. Нюэн-Ай-Как дышит культурой, не европейской культурой, быть может, культурой будущего.
- Сейчас в Париже группа товарищей из французских колоний - 5-6 человек из Кохинхины, Судана, Мадагаскара, Гаити издают журнальчик «Пария», посвящённый борьбе с колониальной политикой французов. Это совсем маленький журнальчик - каждый сотрудник доплачивает на его издание из своего кармана, вместо того, чтобы получать гонорар.
Бамбуковая трость с вырезанным на ней воззванием незаметно обошла все деревни. Её пересаживали с места на место - и сговор состоялся. Он дорого обошёлся анамитам, были казни, полетели сотни голов
- У анамитского народа нет священников и нет религии, в европейском смысле. Культ предков - чисто социальное явление. Никаких жрецов. Старший член семьи или деревенский старейшина совершает поминальные обрядности. Мы не знаем, что такое авторитет жреца или священника.
- Да, интересно, как французские власти научили наших крестьян словам большевик и Ленин. Они начали преследовать коммунистов среди анамитов в то время, как никаких коммунистов и в помине не было. И, таким образом, вели пропаганду.
Анамиты - простой и вежливый народ. В благородстве манер, в тусклом, матовом голосе Нюэн-Ай-Кака слышен завтрашний день, океанская тишина всемирного братства.
На столе рукопись. Спокойный, деловой отчёт. Телеграфный стиль корреспондента. Он фантазирует на тему:
Конгресс Интернационала в 1947 году. Он видит и слышит порядок дня, он там присутствует, он ведёт протокол.
На прощанье Нюэн-Ай-Как что-то вспоминает: - Да, у нас был ещё один «мятеж». Его поднял анамитский царёк Зюнтан. Против увоза наших крестьян на французскую бойню. Зюнтан бежал. Теперь он в эмиграции. Скажите и о нём.»