Спартаковы проделки
После войны мой дед вернулся в Николаевку и женился на своей однокласснице Романовой Марине, на полной своей противоположности. Бабушка всегда была тихой, интеллигентной, преподавала в сельской школе биологию и литературу. Дед же и после войны оставался неугомонным хулиганом - матерился как сапожник, выпивал и дебоширил. Видимо нужно было, чтобы кто-то его уравновешивал. И бабушка моя прекрасно с этим справлялась, умела она Спартаку мозги вправлять. Поэтому и хозяйство у них ладное было, и детишек четверо подрастало. Руки у Спартака золотые были. Благодаря дяде Яше он и по железу мастером был, и по дереву, и за скотом знал, как ухаживать.
[«Судя по всему, Юрий Гагарин в детстве не шалил, а только в небо смотрел. Вот его туда и отправили. И что? И ничего интересного. А вот если бы дедушку моего туда запустили, он бы наверняка салют в небе устроил» ]
Лошадей николаевским всегда колхоз выделял. Лошадь в деревне - это ведь и транспортное средство, и рабочая сила - без лошади никуда. А распределением этим заведовал дед, который в довоенное время объездчиком был, гороховое поле охранял, пока детдомовские ребята во главе со Спартаком его собственным хлыстом не высекли за вредность. Затаил он с тех пор обиду на моего деда, но не давать ему коня права он не имел, больные тоже распределению не подлежали. Так он выбирал того, что послабее и охаживал его в ночь на выдачу хлыстом по спине. Зверски сёк, до кровавых ран, представляя, видимо, Спартака на месте несчастной животины. А дед мой потом около месяца этого коня выхаживал, заботливо смазывая раны солидолом, и приговаривал: «Ёбанка ты моя кабылка… Ну ничего-ничего, хули».
Ну и выпивал, конечно! А кто ж в деревне не выпивает? Но, как напьётся, так обязательно приключение с ним какое-нибудь выйдет. Однажды, когда Спратак в магазине работал, прибежала к бабушке ученица её и говорит: «Марина Аркадьевна, Спартак Михайлович пьяный на прилавке спит». Бабушка испугалась, что добрые люди могут деньги из кассы украсть или товар вынести, и побежала в магазин. Смотрит, и действительно - дед на прилавке храпит. Подняла она его за волосы и сказала ласково: «Пойдём, Спартак, домой». А он ей сквозь сон: «Дома я, Мариночка». И всё бы ничего, но пока он спал, жена его друга одеяло тёплое с витрины умыкнула. Слухи об этом вскоре распространились на всю деревню. Пришлось Спартаку в гости к другу сходить. Там его, как ни в чём не бывало, усадили за стол и налили водочки. Спартак выпил, закусил и, закурив папироску, посмотрел на хозяев с хитрым прищуром. Те нагло улыбались, не выражая ни малейшего раскаяния. Спартак опрокинул ещё одну рюмку, и, что было мочи, заорал: «Пажар!». Хозяева оторопели от неожиданности: «Да где ж, чумной?». «Так вот ведь» - Спартак указал на лавку с портянками и перепачканной мазутом робой и тут же швырнул туда горящую папиросу. «На воре, как говорится, и шапка горит». Пока хозяева угол тушили, Спартак сходил в спальню, а одеяло даже искать долго не пришлось, оно прямо на печи и лежало свёрнутым. А в свёртке обнаружилась коробка зубного парашка, связка парафиновых свечей и папиросы, попутно прихваченные воровкой из магазина.
Конечно же, были такие дни, когда выпить Спартаку не возбранялось: день рождения, новый год, день победы, ну или по случаю приезда гостей из города. Тогда, усевшись во главу стола, дед повелевал: «Мариночка, неси!». И бабушка бежала на огород выкапывать бутылочку беленькой. Всю водку бабушка тщательно прятала по амбарным сундукам, под половицами, в кормушках скотного двора - много у неё тайников было. А прятать всё в одном месте было глупо, ведь Спартак чутьём на водку обладал по истине уникальным! Нюх ли это был, или же иное какое чувство, но находил он её, если очень хотелось, всегда!
Однажды, когда я проводил летние каникулы в Николавеке, у дедушки Спартака случился страшный запой. Бабушка перепрятала всю водку и закрыла на ключ в шкафу флакончик «Красной Москвы», ибо на худой конец дед и парфюмерией не брезговал. За взломом этого шкафа я его тогда и застал. Он ковырялся перочинным ножичком в замочной скважине, но тот никак не доставал до механизма. Заметив меня, дед ухмыльнулся: «Не открывается, Серёжа. Бабушка ключи от амбара с собой забрала, а мы замочек ножичком чик-чик…». И поплёлся дед до амбара, на двери которого висел огромный, но такой при этом беззащитный, навесной замок. Дед сделал это своё «чик-чик» и пригласил меня внутрь: «у нас с тобой на двоих три глаза, Серёжа - всё сподручнее». Мне было приятно, что дед взял меня к себе в союзники. Я не знал, что именно нужно искать, но с большим удовольствием исследовал пыльные амбарные сундуки и лари. Их было так много и столько в себе они таили разного барахла, что дед вскоре отчаялся отыскать в нём бутылку и, вооружившись сапёрной лопаткой, мы отправились в огород.
- А что мы ищем, дедушка? - поинтересовался я.
- Как что? - удивился Спартак, - бутылочку дедушке ищем.
- Баба Марина рассердится…
- Не ссы!
Он аккуратно погружал полотно саперской лопатки в землю, чтобы в случае чего не разбить бутылку. Но руки у него дрожали, и поэтому прощупывать огуречную грядку пришлось мне. Земля была как раз после поливки - вязкая и чёрная, как сажа. Огуречные стебли неприятно кололи мне руки, отчего я делал страдальческое выражение лица.
- Что корчишься?
- Колется…
- Ёб твою мать, служащий какой, дедушке плохо, дедушка болеет, а его огурцы видите ли травмируют...
И тут лопатка наткнулась на что-то твёрдое. Судя по звуку - на стекло. Дед бросился трясущимися руками рыть землю и через секунду явил на свет божий бутылку водки. Он наскоро отёр её рукавом, сковырнул перочинным ножичком крышку и жадно припал к горлышку.
Бабушка обнаружила дедушку пьяным в стельку. Он лежал на диване в бессознательном состоянии, но со счастливой улыбкой на лице. Из штанины на пол капала моча, и в образовавшейся лужице плавал окурок папиросы. Бабушка называла подобные картины срамом. Мне в тот день тоже досталось - за пособничество. Я сидел в дедовой спальне на сундуке и выл: «Мамочка, забери меня домой».
Когда дедушка уходил в запой, а потом долго не вставал с кровати, мне начинало казаться, что я вижу мир через его жаждущее допинга спящее сознание. Всё становилось каким-то серым. Само время словно замедлялось и от этого на душе было тоскливо или даже погано. Бабушке в такие дни приходилось хлопотать по хозяйству за двоих, и от этого она тоже пребывала в дурном настроении. Чтобы я не слонялся без присмотра, она усаживала меня за стол и заставляла читать про детство Юрия Гагарина, в котором я не находил ничего интересного. «Маленький Юра долго наблюдал за парящем в облаках воздушным змеем…» - это навивало на меня еще большую тоску. «Судя по всему, Юрий Гагарин в детстве не шалил, а только в небо смотрел. Вот его туда и отправили. И что? И ничего интересного. А вот если бы дедушку моего туда запустили, он бы наверняка салют в небе устроил» - рассуждал я, зевая над книжкой.
Светлая ему память.
[«Судя по всему, Юрий Гагарин в детстве не шалил, а только в небо смотрел. Вот его туда и отправили. И что? И ничего интересного. А вот если бы дедушку моего туда запустили, он бы наверняка салют в небе устроил» ]
Лошадей николаевским всегда колхоз выделял. Лошадь в деревне - это ведь и транспортное средство, и рабочая сила - без лошади никуда. А распределением этим заведовал дед, который в довоенное время объездчиком был, гороховое поле охранял, пока детдомовские ребята во главе со Спартаком его собственным хлыстом не высекли за вредность. Затаил он с тех пор обиду на моего деда, но не давать ему коня права он не имел, больные тоже распределению не подлежали. Так он выбирал того, что послабее и охаживал его в ночь на выдачу хлыстом по спине. Зверски сёк, до кровавых ран, представляя, видимо, Спартака на месте несчастной животины. А дед мой потом около месяца этого коня выхаживал, заботливо смазывая раны солидолом, и приговаривал: «Ёбанка ты моя кабылка… Ну ничего-ничего, хули».
Ну и выпивал, конечно! А кто ж в деревне не выпивает? Но, как напьётся, так обязательно приключение с ним какое-нибудь выйдет. Однажды, когда Спратак в магазине работал, прибежала к бабушке ученица её и говорит: «Марина Аркадьевна, Спартак Михайлович пьяный на прилавке спит». Бабушка испугалась, что добрые люди могут деньги из кассы украсть или товар вынести, и побежала в магазин. Смотрит, и действительно - дед на прилавке храпит. Подняла она его за волосы и сказала ласково: «Пойдём, Спартак, домой». А он ей сквозь сон: «Дома я, Мариночка». И всё бы ничего, но пока он спал, жена его друга одеяло тёплое с витрины умыкнула. Слухи об этом вскоре распространились на всю деревню. Пришлось Спартаку в гости к другу сходить. Там его, как ни в чём не бывало, усадили за стол и налили водочки. Спартак выпил, закусил и, закурив папироску, посмотрел на хозяев с хитрым прищуром. Те нагло улыбались, не выражая ни малейшего раскаяния. Спартак опрокинул ещё одну рюмку, и, что было мочи, заорал: «Пажар!». Хозяева оторопели от неожиданности: «Да где ж, чумной?». «Так вот ведь» - Спартак указал на лавку с портянками и перепачканной мазутом робой и тут же швырнул туда горящую папиросу. «На воре, как говорится, и шапка горит». Пока хозяева угол тушили, Спартак сходил в спальню, а одеяло даже искать долго не пришлось, оно прямо на печи и лежало свёрнутым. А в свёртке обнаружилась коробка зубного парашка, связка парафиновых свечей и папиросы, попутно прихваченные воровкой из магазина.
Конечно же, были такие дни, когда выпить Спартаку не возбранялось: день рождения, новый год, день победы, ну или по случаю приезда гостей из города. Тогда, усевшись во главу стола, дед повелевал: «Мариночка, неси!». И бабушка бежала на огород выкапывать бутылочку беленькой. Всю водку бабушка тщательно прятала по амбарным сундукам, под половицами, в кормушках скотного двора - много у неё тайников было. А прятать всё в одном месте было глупо, ведь Спартак чутьём на водку обладал по истине уникальным! Нюх ли это был, или же иное какое чувство, но находил он её, если очень хотелось, всегда!
Однажды, когда я проводил летние каникулы в Николавеке, у дедушки Спартака случился страшный запой. Бабушка перепрятала всю водку и закрыла на ключ в шкафу флакончик «Красной Москвы», ибо на худой конец дед и парфюмерией не брезговал. За взломом этого шкафа я его тогда и застал. Он ковырялся перочинным ножичком в замочной скважине, но тот никак не доставал до механизма. Заметив меня, дед ухмыльнулся: «Не открывается, Серёжа. Бабушка ключи от амбара с собой забрала, а мы замочек ножичком чик-чик…». И поплёлся дед до амбара, на двери которого висел огромный, но такой при этом беззащитный, навесной замок. Дед сделал это своё «чик-чик» и пригласил меня внутрь: «у нас с тобой на двоих три глаза, Серёжа - всё сподручнее». Мне было приятно, что дед взял меня к себе в союзники. Я не знал, что именно нужно искать, но с большим удовольствием исследовал пыльные амбарные сундуки и лари. Их было так много и столько в себе они таили разного барахла, что дед вскоре отчаялся отыскать в нём бутылку и, вооружившись сапёрной лопаткой, мы отправились в огород.
- А что мы ищем, дедушка? - поинтересовался я.
- Как что? - удивился Спартак, - бутылочку дедушке ищем.
- Баба Марина рассердится…
- Не ссы!
Он аккуратно погружал полотно саперской лопатки в землю, чтобы в случае чего не разбить бутылку. Но руки у него дрожали, и поэтому прощупывать огуречную грядку пришлось мне. Земля была как раз после поливки - вязкая и чёрная, как сажа. Огуречные стебли неприятно кололи мне руки, отчего я делал страдальческое выражение лица.
- Что корчишься?
- Колется…
- Ёб твою мать, служащий какой, дедушке плохо, дедушка болеет, а его огурцы видите ли травмируют...
И тут лопатка наткнулась на что-то твёрдое. Судя по звуку - на стекло. Дед бросился трясущимися руками рыть землю и через секунду явил на свет божий бутылку водки. Он наскоро отёр её рукавом, сковырнул перочинным ножичком крышку и жадно припал к горлышку.
Бабушка обнаружила дедушку пьяным в стельку. Он лежал на диване в бессознательном состоянии, но со счастливой улыбкой на лице. Из штанины на пол капала моча, и в образовавшейся лужице плавал окурок папиросы. Бабушка называла подобные картины срамом. Мне в тот день тоже досталось - за пособничество. Я сидел в дедовой спальне на сундуке и выл: «Мамочка, забери меня домой».
Когда дедушка уходил в запой, а потом долго не вставал с кровати, мне начинало казаться, что я вижу мир через его жаждущее допинга спящее сознание. Всё становилось каким-то серым. Само время словно замедлялось и от этого на душе было тоскливо или даже погано. Бабушке в такие дни приходилось хлопотать по хозяйству за двоих, и от этого она тоже пребывала в дурном настроении. Чтобы я не слонялся без присмотра, она усаживала меня за стол и заставляла читать про детство Юрия Гагарина, в котором я не находил ничего интересного. «Маленький Юра долго наблюдал за парящем в облаках воздушным змеем…» - это навивало на меня еще большую тоску. «Судя по всему, Юрий Гагарин в детстве не шалил, а только в небо смотрел. Вот его туда и отправили. И что? И ничего интересного. А вот если бы дедушку моего туда запустили, он бы наверняка салют в небе устроил» - рассуждал я, зевая над книжкой.
Светлая ему память.