Как я был наркоманом.
Я мог бы написать о врачебной халатности, суициде и педофилии одним постом и, что самое ужасное, под тегом «когда я был ребёнком…». Наверное, поэтому я вспоминаю так много забавных и трогательных историй из детства - они как огромная груда цветов над братской могилой тяжелых воспоминаний. Один такой скелет я иногда достаю на свет Божий, чтобы позабавить друзей очередной весёлой байкой.
Я настолько хорошо научился наряжать его в чучело клоуна, что сам начал верить в её правдивость. Стоит изменить лишь предлагаемые обстоятельства и вот - трагедия превращается в фарс.
[МНОГО БУКВ на тему ]
Моя первая попытка суицида состоялась, когда мне было одиннадцать лет.
Всё началось с моего перевода в новую школу. Впрочем, об этом я уже писал и повторяться не стану. Я практически сразу перестал ходить на занятия, и прошла далеко ни одна неделя, прежде чем мама узнала, что ни один учитель не знает меня в лицо. Масштабная программа мероприятий, которая была реализована моей семьёй с целью профилактики этих прогулов, достойна отдельного упоминания, и позже я обязательно об этом напишу. Но по её результатам воля моя была скручена в бараний рог так туго, что попутно у меня буквально съехала крыша. Я получил такой стресс, что совсем перестал есть и начал падать в обмороки.
В приёмной детской больницы, которая раньше находилась на пересечении Белинского и Фрунзе нас встретила большая и добрая женщина-врач. Она долго разговаривала с мамой и, не переставая при этом улыбаться, обещала выяснить, что во мне поломалось. Однако всё то время, пока я находился на стационаре, врачи исследовали мой желудочно-кишечный тракт, и, конечно, ничего подозрительного они там не нашли. Я же, находясь вдали от школы, оправился, порозовел и постепенно начал кушать. Так меня благополучно и выписали. Вот только в школе всё стало еще хуже. Еще некоторое время я пытался прогуливать, убегал из дома… а потом, когда жизнь моя стала одной сплошной погоней со слежками и протоколами у завуча, решил наглотаться таблеток.
Таблетки у нас дома были в свободном доступе. Достаточно было залезть на табурет и вот, у меня в горсти уже был целый фармкоктель. Там было всё - от витаминов до снотворного. И я планировал приставиться до обеда, то есть до начала занятий в школе. Но пришла мама и сопроводила меня под конвоем в класс.
Снотворное подействовало на уроке математики. Я не сразу понял, в чём дело, потому как этот предмет всегда навивал мне тоску и сон. Но через несколько минут глаза стали закрываться уже против моей воли, и я уже буквально лежал головой на парте. Тогда Настя Шарикова подняла руку и сказала: «Ольга Карловна, а Патраков спит!». Все засмеялись, а Ольга Карловна ответила, что ничего в этом страшного нет, потому что я всё равно останусь на второй год.
На перемене меня донимали расспросами, почему я засыпаю на ходу. А я уже ходил по стеночке и хуже того - у меня стал отниматься язык. Я почти не мог говорить членораздельно. На биологии Марина Алексеевна предложила мне уйти домой, предварительно поставив в известность классного руководителя.
Я плыл к учительской, как парусник, виляющий меж рифов в густом тумане. С огромным трудом я выдал классной какую-то тарабарщину, но она уже при одном моём появлении на пороге учительской набрала 03. «Скорее приезжайте! У нас здесь наркоман… Что? Не знаю, наверное, обкурившийся». И меня сопроводили вниз. Медсестра выдала вахтёрше бутылёк с нашатырем и велела поддерживать меня в сознании до приезда кареты скорой помощи. Вахтёрша каждые пять секунд пихала мне в нос вату. Руки у неё были настолько сильными, а пальцы настолько толстыми, что вскоре из правой ноздри стала течь кровь. Боли я почти не чувствовал, потому что вместе с языком постепенно онемело всё лицо. Мне казалось, что она порвёт мне ноздри своими пальцами еще до появления врача, но не успел я подумать эту мысль до последнего «а», как в двери ввалился огромный санитар. Вахтёрша передала ему своего подопечного, как полупустой мешок с семенной картошкой, ибо он схватил меня за шкирку и буквально поволок к выходу. На ногах я уже практически не стоял, и они безвольно волочились по полу. В машине подобный Халку санитар, вульгарная медсестра Ниночка и водитель с «Примой» в углу рта делали ставки на то, чем я ширялся. Грубо меня допрашивали, называя наркоманом. А когда я мямлил в ответ, передразнивали меня и смеялись. Вместо нашатыря санитар использовал свой здоровенный кулак.
Привезли меня в ту же самую больницу, из которой совсем недавно выписали, не обнаружив никаких отклонений от нормы. И та же самая женщина в приёмной толкнула меня на кушетку, грубо рявкнув: «Сядь». Звук «я» она при этом омерзительно растягивала. Знаете, в этот раз она совсем не улыбалась и вовсе не была милой. Теперь это была отъявленная гестаповка.
Что принимал? - спросила она меня с нескрываемым отвращением, даже не отрывая глаз от каких-то бумаг. Этот вопрос она повторила раз десять, причём каждый раз с разными, хотя и одинаково грубыми интонациями, пока я не сложил по буквам слово «таблетки».
Только тогда она оторвала взгляд от бумаг и, повернувшись в сторону вульгарной медсестры, прошипела, мол, мерзость... Ниночка, тащите сюда поганое ведро. У Ниночки были пухлые ярко-красные кубы и такой же вызывающий маникюр. Она на несколько секунд исчезла за дверью служебной комнаты, а когда вернулась - сунула мне под нос грязное корыто. Местами оно было покрыто ржавчиной… или мне тогда показалось, что это была ржавчина. Однако больше это было похоже на присохшее дерьмо.
Блюй! - сказала Ниночка и, недовольно фыркнув, отвела взгляд.
Я мычал и мотал головой.
Блюй, дебил! - растягивая гласные, прорычала гестаповка-врачиха.
Я выдавил из себя невнятное «как?», и тогда Ниночка запихала свой маникюр мне в горло. Я почувствовал позыв к рвоте, но блевать мне было просто нечем - всё давно переварилось и всосалось. А Ниночка продолжала царапать мне нёбо своим маникюром, пока вместе с кровью я не выхаркал желудочный сок.
Ладно, унесите его отсюда, - сжалилась, наконец, врачиха. И санитар снова сгрёб меня в охапку. По дороге я, наконец, отключился, но даже во сне мне не удалось выбраться из этой больнице. Я оказался в уже знакомом коридоре, только он почему-то был без окон, отовсюду торчали ржавые трубы, а над полом клубился ядовито-желтый пар. Я шел в сторону туалета, и всё было настолько реально, что когда я пришел в себя, в нос мне ударил запах мочи. А надо мной склонилось четыре пары любопытных глаз. Это были другие дети, которым не терпелось узнать, что же я такое принял. Но я не успел им ничего ответить, ибо через минуту лица их расплылись и исчезли в тумане. У одного паренька всё лицо было в веснушках, так вот эти его веснушки сошли с его лица и закружили, меняя цвет.
Я снова пришел в сознание, когда приехал участковый ставить меня на учёт. Он задавал те же вопросы, что и дети несколько часов назад… А потом в палату вбежала мама и стала ругаться с врачихой и участковым, доказывая, что я не наркоман. Ей никто не верил. И тогда она просто схватила меня и потащила проч. Ей кричали, что так нельзя, что серьёзное дело, что мальчика надо спасать, и что не отдадут мою одежду. А мама просто вытащила меня - обсосанного и безвольного, как есть, запихнула в машину и увезла домой.
Утром был серьёзный разговор, в ходе которого я изо всех сил пытался скрыть истинный мотив своего поступка. И много лет спустя я продолжал рассказывать этот случай, упуская намеренность и осознанность той пригоршни таблеток, списывая всё на то, что спутал снотворное с обычными витаминами. И всегда это было очень смешно. Но тогда никто не смеялся - это был сущий ад для меня, для мамы, для всей нашей семьи. Если бы в моей горсти тогда оказалось немного больше снотворного, то в мире на одного жизнерадостного идиота было бы меньше.