ЮНЫЙ НАТУРАЛИСТ (II) Недостижимая сухость научного языка.
Я сконструировал свой первый виварий еще в начальной школе - во внутреннем палисаднике деревенского двора, огородив небольшой его участок стеной из вкопанных в землю стеклянных пластин. В виварий я заселил четырёх ящериц, пойманных в одном месте. Остальных держал в банках на веранде. О территориальном поведении и половом диморфизме особей я, разумеется, знать тогда не мог. Однако интуитивно разделял самцов и самок по окраске. Самок я называл Эльвирами, а самцов Володями. В успешности функционирования своей фермы я утвердился в конце лета, когда обнаружил в виварии несколько кладок. Только Даррелл или Ситников могли понять в тот момент, что я чувствовал. Но каникулы подошли к концу, и мне нужно было возвращаться в город. Особей, обжившихся в банках, я взял с собой. Но в городе было сложно обеспечить питомцев кормом, регулировать температуру… и с исследованиями моими было покончено.
[«Этот отважный самец, достигая в длину не более десяти сантиметров, отчаянно защищает нору своей самки, несмотря на то, что в его гареме насчитывается более трёх, куда более активных особей, готовых к немедленному спариванию». Патраков, кем вы себя возомнили? Дроздовым?]
И вот, на третьем курсе биолого-почвенного факультета ТГУ я вернулся ровно к тому, с чего начал еще в детстве. То есть мне поручили ту же самую тему, которую я тянул до самой аспирантуры. И снова в банках сидели ящерицы, только звали их не Эльвирами и Володями, а порядковыми номерами популяционных локаций с учётом пола и условного возраста. Я буквально жаждал окунуться в работу, что одобряла княгиня моих научных грёз, доцент В.Н. Куранова. Всё, что связано с моими студенческими воспоминаниями, так или иначе связано с ней.
Прежде чем я продолжу, вы должны получить представление о том, что есть будни студента полевой кафедры. У него не бывает летних каникул. Лето этот студент проводит в сапогах и энцефалитке. Где-нибудь в лесу, под кустом, с термометром или сачком… Зимой он обсчитывает полученные за лето данные, строчит отчёты, курсовые, статьи. Без отпуска, без выходных… К концу первого года работы все мои романтические представления об исследовательской деятельности обратились в горькую пыль заблуждений и были развеяны по просеке Тимирязевского бора. Практически всё своё свободное время я проводил либо на кафедре, либо в библиотеке. Первую свою курсовую я писал с фантастическим энтузиазмом. Когда полученные мною данные наталкивали меня на какие-то выводы и заключения, меня разрывало от восторга. Я старался записать буквально ход своих мыслей, фиксирую сам путь от предположения или догадки к их утверждению через статистический анализ собранных данных. Первые десять страниц моей первой курсовой напоминали дневник сумасшедшего учёного-натуралиста. Текст пестрил красочными оборотами, хитросплетениями «возможно», «вероятно» и «так как». А графики - цвета колонок и столбцов я выбирал едва ли не по таблице цветовой совместимости. Я лишь на миг спустился с небес на землю, чтобы вручить В.Н. квинтэссенцию своих самых смелых предположений и выводов… Каково же было моё удивление, когда в желтом пластиковом файле я получил свою первую коррективу, которая представляла из себе в чистом виде аппликацию из моей рукописи. Буквально каждое слово было вырезано и переклеено в другое место. Листы пестрили кислотно-розовыми стиккерами с пометками и замечаниями, объём моей рукописи, казалось, увеличился вдвое, при этом утратив добрую половину исходного текста. Мои выпученные глаза для В.Н. были чуть меньшей наградой, чем мой научный энтузиазм.
- Что за фривольный текст вы мне подсунули? Как можно писать: «Эта прекрасная самка, пожалуй, лучший представитель своего вида на данном участке ареала?» (она с трудом сдерживала смех). Или вот еще: «Этот отважный самец, достигая в длину не более десяти сантиметров, отчаянно защищает нору своей самки, несмотря на то, что в его гареме насчитывается более трёх, куда более активных особей, готовых к немедленному спариванию» (и она уже буквально давится от смеха). Кем вы себя возомнили? Дроздовым? Оставьте, пожалуйста, этот ваш легкомысленный стиль письма. Строгая и эмоциональная сухость научного текста - лишь это позволительно и допустима в научном отчёте, курсовой, статье… Вы не на филфаке. К чему все эти эпитеты и метафоры? Ступайте и перепишите всё в соответствии с моими замечаниями.
Я переписал. Более того, я переписывал всякий раз... Начиная с первой курсовой и заканчивая черновиками диссертации. Часто коррективы относились лишь к перестановке слов местами. Каждая встреча превращалась в жонглирование предлогами. Мне кажется, что до самого последнего дня я не смог выжимать из своих текстов всю воду до последней капли. Сухость научного языка - для меня это оказалась недостижимым. Хотя, нужно отдать должное педагогическому дару В.Н. (и я подробно остановлюсь на этом в следующем посте), я научился использовать в одном предложении не более восьми слов. И никаких сложноподчинённых предложений, упаси Господь. Но, даже окинув взглядом лишь одну эту страницу, становится понятно, что навык этот я окончательно утратил… Ей Богу, последние годы моей учёбы были посвящены скорее оттачиванию стилистики научного письма и речи, нежели территориальному поведению рептилий.