Неоязыческая ностальгия
У меня в морозы немного горят пятки. Это ощущение со мной с самого детства. Мать моя некоторое время следовала учению Порфирия Корнеевича Иванова. Был такой седобородый старец. Вроде бы, однажды он лёг и заставил своё сердце остановиться. Я слышал что-то такое в детстве. Много интересного про него пишут, мол, пять месяцев без пищи прожил, двенадцать лет в изоляции, круглый год ходил босой, в одних только шортах. Царь (Бог) моржей. Вот полюбуйтесь:
Повсюду дома валялись голубые брошюры с ликом старца. Это же лицо долгое время поглядывало на меня из-за стеклянной дверцы серванта. Когда я лежал в постели и смотрел в его глаза, то всякий раз думал, как это он смог - остановить своё сердце? Я представлял себе деревянную избушку с аккуратным палисадником, морозное утро, хрустальный рассвет… И этого старца, во всём белом, как на покосе, бегущем по свежему снегу. Видел, будто бы он входит потом в светлую нетопленную комнату, ложится в чистую постель на вытяжку и… продолжает улыбаться, закрыв глаза. А борода его вздымается и опускается вниз все реже и реже, пока, наконец, не замирает навек. И нетленно он лежит до сих пор в какой-то избушке, в лесах Украины, и в комнате его пахнет цветами. Как-то так я себе всё это представлял. И, конечно же, я неоднократно пытался остановить своё собственное сердце, но в результате просто засыпал.
[Как я в детстве моржевал] ***Паче старец этот имел большое влияние на сознание моей матери и других женщин нашего и соседних подъездов. Они пели ему во славу какие-то гимны, ныряли в прорубь с именем его на устах. И всё это, конечно же, было нехило подвязано на христианстве. Не могло это обойти стороной и меня. Каждый зимний вечер мама отправляла меня на улицу бегать босиком по снегу. Потом перед домом собирались женщины, раздевались до нижнего белья и обливались ледяной водой из цинковых подойников. Меня с другими несчастными детьми тоже раздевали и обливали. Иногда нужно было еще разок пробежаться по снегу. И я всегда с облегчением принимал похолодание до минус сорока. В такой мороз ледяная вода больше походила на кипяток. Было совсем не холодно. Однако в ступни ног будто бы вонзались сотни тонких и страшно острых гвоздей. Словно тебя намертво пригвоздили к наледи. Дома я внимательно рассматривал ступни на наличие множественных кровавых ран. Пятки горели каким-то неистовым огнём.
Вроде бы все эти мероприятия называются закаливанием. Но, когда всё происходит под странные песни и поклоны с крестными знамениями, то это уже «обряд здоровья» по системе Иванова. Люди же, выходящие каждый вечер на свои балконы, чтобы посмотреть на нас, называли это словом «шоу». Кричали что-то про моржей… Мне всякий раз было ужасно стыдно, ведь я бегал в одних трусах под окнами своих одноклассников.
По идеи, соблюдая подобную систему, я не должен был болеть совсем, но я болел, и болел часто. Тогда меня обливали еще интенсивнее, дома, в ванне, несколько раз в день. Всякий раз при этом я говорил какое-то заклинание, оборачиваясь лицом на Восток.
С тех пор я скептически отношусь ко всем этим ныряниям в прорубь раз в год на Крещение. Но иногда, зимней ночью, я ухожу тайком из дома, чтобы побродить босиком по снегу. Это моя маленькая тайна, которую мне удалось сохранить со старших классов до сегодняшнего дня. Только однажды мы с Гриней на генеральской даче его отца носились босиком по ноябрьским снегам сибирской «полтавщины». И даже Димка, величайший, из всех моих друзей, скептик и аккуратист, бежал за нами вприпрыжку. И тогда это было в той же мере хорошо, в какой в детстве было стыдно, неловко и болезненно.