Мои ритуалы: Книги под подушкой
"Чтобы хорошо запомнить информацию из учебника, нужно положить его на ночь под подушку." Так мне в детстве сказала одна взрослая и очень умная тётя Зоя, после чего сама... безбожно напилась!!! Напилась до такой степени, что опала ничком возле туалета, моментально захрапев в пол. Губы её на выдохе липко шлепали по линолиуму…
С тех самых пор я не переношу пьяных тёть на банкетах и периодически сплю на разного рода литературе. В школе я спал на учебнике по химии, в университете - на толстенной «Зоологии беспозвоночных», а сегодня я буду спать на Высоцком.
Каждый год, девятого мая, читая в микрофон стихи на всю университетскую рощу, я могу внезапно замолчать. Такая вероятность есть всегда. На моём счету уже целый ряд подобных историй. И тогда, в утренней звенящей тишине майской рощи, после оборвавшегося на середине четверостишия стихотворения, можно услышать, как в моей голове, судорожно обнявшись, кружатся в горячке и поочерёдно нервно вздрагивают то «ужас опозорить коллектив», то «стыд перед ветеранами». А еще, иногда можно услышать из-за колонны голос народной артистки России, отчаянно шепчущей забытый мною текст. Благо я иногда хорошо держу паузу, и почти всегда это воспринимается людьми именно так. Мол, до последнего мальчик паузу держал, какой молодец. Я уверен, в этот момент у меня в глазах стоит такой ужас, что взгляд становится стеклянным.
Примерно это выглядит так (обратите внимание, с 8й и с 27й, а потом еще с 45й секунды я забываю текст):
Высоцкого я не читал никогда. В голове не укладывается сама мысль о том, что его можно читать, а не петь. Более того, слушать будут люди, которые хорошо знают и любят Высоцкого. Текст врать нельзя. Нельзя никак! И сокращать стихи тоже нельзя, ибо подумают, что просто забыл.
Учил сегодня весть день перед разбором в театре. А он не ложится и всё. А после того, как он ляжет на язык, нужно будет его пропустить через сердце. Да так ладно пропустить, чтобы никаких соплей, но с чувством и с отношением. Конечно, меня никто не выпустит к микрофону с этими стихами до тех пор, пока я не «сделаю их частью себя». Но, Боже мой, как бы я ни был готов, всякий раз, когда стою на этом деревянном помосте в красных коврах и венках, то, чтобы сдерживать дрожь в ногах, я, по-моему, почти втягиваю коленные чашечки под тазовые кости. Вся сила и жесткость уходят в голос. Хороший порыв ветра, и я рухну с помоста сваей. Пять лет читаю, пять лет девятого мая по утрам дрожат коленки. И каждый год из этой пятёрки у меня под подушкой оказываются фронтовые стихи. И текст врать нельзя. Нельзя никак!
С тех самых пор я не переношу пьяных тёть на банкетах и периодически сплю на разного рода литературе. В школе я спал на учебнике по химии, в университете - на толстенной «Зоологии беспозвоночных», а сегодня я буду спать на Высоцком.
Каждый год, девятого мая, читая в микрофон стихи на всю университетскую рощу, я могу внезапно замолчать. Такая вероятность есть всегда. На моём счету уже целый ряд подобных историй. И тогда, в утренней звенящей тишине майской рощи, после оборвавшегося на середине четверостишия стихотворения, можно услышать, как в моей голове, судорожно обнявшись, кружатся в горячке и поочерёдно нервно вздрагивают то «ужас опозорить коллектив», то «стыд перед ветеранами». А еще, иногда можно услышать из-за колонны голос народной артистки России, отчаянно шепчущей забытый мною текст. Благо я иногда хорошо держу паузу, и почти всегда это воспринимается людьми именно так. Мол, до последнего мальчик паузу держал, какой молодец. Я уверен, в этот момент у меня в глазах стоит такой ужас, что взгляд становится стеклянным.
Примерно это выглядит так (обратите внимание, с 8й и с 27й, а потом еще с 45й секунды я забываю текст):
Click to viewВысоцкого я не читал никогда. В голове не укладывается сама мысль о том, что его можно читать, а не петь. Более того, слушать будут люди, которые хорошо знают и любят Высоцкого. Текст врать нельзя. Нельзя никак! И сокращать стихи тоже нельзя, ибо подумают, что просто забыл.
Учил сегодня весть день перед разбором в театре. А он не ложится и всё. А после того, как он ляжет на язык, нужно будет его пропустить через сердце. Да так ладно пропустить, чтобы никаких соплей, но с чувством и с отношением. Конечно, меня никто не выпустит к микрофону с этими стихами до тех пор, пока я не «сделаю их частью себя». Но, Боже мой, как бы я ни был готов, всякий раз, когда стою на этом деревянном помосте в красных коврах и венках, то, чтобы сдерживать дрожь в ногах, я, по-моему, почти втягиваю коленные чашечки под тазовые кости. Вся сила и жесткость уходят в голос. Хороший порыв ветра, и я рухну с помоста сваей. Пять лет читаю, пять лет девятого мая по утрам дрожат коленки. И каждый год из этой пятёрки у меня под подушкой оказываются фронтовые стихи. И текст врать нельзя. Нельзя никак!