Соплежуйские байки, рассказанные одним малахольным пассажиром. Часть I.
Вспоминаю. Новогодние каникулы: прошел почти год и семь месяцев с момента последнего нашего двухстороннего диалога - когда ты последний раз обратилась ко мне по имени, а я тебе что-то ответил.
Это был пик моей болезненной постыдной активности. В течение месяца я каждый день писал тебе что-нибудь. Моей задачей являлся террор - я считал постоянной необходимостью отправку какого-нибудь бессмысленного сообщения. Чем менее содержательным оно было, тем больше скрытого смысла в нем, на самом-то деле, содержалось (как мне казалось на тот момент).
«Ах! Новогодний хоровод из снежинок, мандариновых корочек и перегара, доносящегося из жарко натопленной сторожки! Безумное счастие!»
«Дрозд летит! Сирень цветёт! К нам приходит Новый Год!»
«С Новым Годом! Желаю тебе того же, что Скотланд-Ярд желал каждый Новый Год мистеру Шерлоку Холмсу: здоровья и любви.»
«Сегодня пил ликёр Бэйлис с муравьями-криофилами: поджарые крепыши они, истинная гордость России они, доложу тебе! А как умилительно поглощают из пипетки сливочный ликёр! Хотя, надо признать, напиток девчачий.»
А потом, уже ближе к концу национальных новогодних каникул, предчувствуя возврат к трудовым будням, я проснулся и понял: надо назначить тебе этакую безнадежную встречу - написать сообщение, удостовериться, что ты его прочитала и начать ходить на это свидание в условленное место. Шансов, что ты придешь мало, но, если вдруг случится чудо, существование моё вновь обретёт смысл.
Тут важным представлялось определить такое место, которое не будет находиться рядом с твоим домом - вернее, рядом с тем домом, в котором ты жила, когда я ещё имел право общаться с тобою - потому что, ну, очевидно, что рядом с домом (своим ли по-прежнему или нынче только родительским) ты должна была появляться часто, и даже если бы я увидел тебя там, это бы ничего не означало.
«Привет. Как праздники? Ладно, тебе дай волю: заболтаешь, дел никаких не переделаю. А помнишь лавочку на пути между двумя нашими корпусами универа - там, где твои подружки любили постоять-покурить? А ещё профессор, над которым мы смеялись всё время (такой, с черными усищами нерасчесанными) - с какого-то, математического или физического факультета - сидел как-то на этой лавке во время летней сессии и мороженое ел, как будто бы прямо усами? Помнишь, да? Вот. Завтра в 12.00 у меня на этой лавочке - дела важные. Приходи, возможно, потребуется твоя помощь. Дела нешуточные.»
Сообщение это прочитано тобою в тот же вечер. Не уверен, что ты вчитывалась, правда.
Шёл я на эту встречу без особой надежды. Шёл, просто чтобы успокоить себя, что я не сдался, что я пытаюсь ещё... В 11.50 я уже стоял у лавочки. Никого там не было. Понятно, что тебя не было, но и других людей не было - всё же зима: редко кто готов морозить свой организм, сидя на промерзших досках. «Лучше, конечно, летом такое затевать. Но летом работать буду. А сейчас последние три дня от каникул остались - хоть не так стыдно потом перед собой будет. А летом - кто знает: отпуск возьму или просто лень станет таким заниматься.» - примерно так думал я в тот момент.
Прошло пятнадцать минут - помню, как посмотрел на часы: 12.05. Люди проходили мимо, неподалеку парковались машины. В половину первого я пошёл обратно домой. Пообедав и подремав с каким-то из томов собрания сочинений Тургенева на груди, со свежими силами я написал новое сообщение:
«Дела сделал. Лавка на месте. Хотя тебя, насколько я помню, я там не увидел. К счастью, завтра у меня на том же месте опять дела, будь они неладны! Представляешь? Во сколько тебе удобнее будет? Ты, может, в 12 не могла сегодня. Я договорюсь с кем надо - можно и в другое время. Ну, если можешь в 12, то и мне окей. До встречи.»
Обновлял страничку я регулярно, но ты так и не появлялась в сети. Прошли сутки с момента написания - тебя всё нет. Прошел еще день - нет тебя. В итоге, только на третий день с утра - в тот самый день, когда уже требовалось идти на работу, я увидел, что ты посещала ночью эту самую социальную сеть, где я тебя поджидаю. Но сообщение прочитано не было. Только вечером мое послание поблекло - значит, прочла. Или просто открыла и закрыла… Диалог, тем не менее, следовало продолжать:
«Ситуация, дружище, близкая к аховой, прости за такие словечки. Но сама посуди: у Николая - уже двенадцать единиц изделий, Маша - без пяти минут в Нижней Александровке, а димина тёща оказалось человеком ненадёжным и готова выйти из игры. Каково? Возможно, ты была права, и не следовало мне ввязываться в эти передряги. Подходи завтра в 19.00 к лавке, возможна заварушка.»
На следующий день ближе к концу рабочего дня залез проверить, как там мое сообщение - есть прочитанное! Можно ехать на «свидание» после работы.
Приехал раньше условленного времени - уже в 18.30 стоял у лавочки. Погода, кстати, именно в тот вечер начала портиться: вьюга, метель - разницу точно не знаю между этими явлениями, резкое падение температуры - чуть ли не до минус 15. (И потом несколько дней, до начала следующей недели наблюдалась на улице противная погода: минус 15 - минус 18, ветер ледяной.) Одно дело - ходить по улице днём при минус 5 - это даже приятно подышать воздухом так, и совсем другое дело - торчать темным зимним вечером на морозе в ветер. Чтобы совсем не замерзнуть, решил погулять по округе. Без пяти минут семь вернулся на «условленное» место. Естественно, никого. В 19.15 я ушел домой.
«Погода, друг мой, суть зеркало той драмы, которая разворачивается ныне в сердце моем и в умах соратников моих верных. Каковы шельмы? Пройдохи, всё сплошь талейраны, как есть тебе говорю. Я чувствую волнение средь них. Поставлена на карту судьба всего предприятия, и смеем ли мы оставаться в стороне? Я для себя выбор сделал. Не смею просить ни о чем тебя, любезная моя голубушка, но все ближайшие дни в 18.45 лавка наша станет местом таких битв, каким позавидует любой студент баталистической кафедры факультета изобразительных искусств самого лучшего университета изящных промыслов. Бери холст и краски, и в путь. Я - в иносказательном смысле, конечно. Но ты приходи.»
Письмо мое держалось непрочитанным два дня - лишь в четверг поздно вечером оно перестало выделяться среди прочих своим ярким цветом. В пятницу я стоял на семнадцатиградусном морозе и размышлял о том, как представляю себе нашу встречу. И, надо признать, никакого сценария в голове у меня не прорисовывалось, и особо не верилось в то, что ты, действительно, придешь. Я даже пытался заставить себя вглядываться в проходящие мимо контуры. Но как-то не заставлялось. А потом я начал присматриваться к проезжающим мимо машинам: а нет ли тебя там? Ведь я знал, что у тебя за транспортное средство - и черные фольксвагены (не буду говорить, какой модели) стали моей мишенью. Я стал пытаться уловить очертания автомобилей в темном освещении зимних фонарей. Но и это меня быстро утомило. Я не испытывал сильного волнения: лишь на несколько минут этот импульс придал мне сил. Возможно, мороз являлся виновником снижения остроты внутренних ощущений. От приятеля пришла смска - он звал к себе, поиграть с другими товарищами в футбол, на компьютере. Я еще постоял минут пять, и отправился в гости.
Прошло несколько недель. И морозы спали. Настал февраль, причем достаточно тёплый, напоминающий, скорее, март - хотя это только середина февраля была: странно.
Я не верю в весенние обострения - не понимаю, как они должны действовать на человека. Наверное, совпало просто, но мне опять захотелось поиграть в эту игру с безнадежными встречами.
«Ты, должно быть, подумала, что не стало меня. Я жив, милая моя подруга. Хотя пришлось залечь в подполье - питаться голубями и жидкими помоями, скапливающимися на дне мусорных контейнеров, внешняя форма которых столь обманчиво, как оказалось, напоминает аппетитный фруктовый йогурт. Но вот я снова в строю рядовых обывателей, и, признаюсь честно, даже счастлив оттого! Гостинцы для тебя завернуты в бесплатную газету - целую пачку этого шуршащего оружия политической пропаганды завещала мне безвестная бабуля, умершая на крепких руках у некогда породистого пса, с которым я делил кров эти тревожные несколько недель. Бабуля эта не успела раздать газеты, агитирующие за какого-то кандидата в местную думу нашу - померла. Если б не завещанная столь неожиданно нам бумага - отморозили бы себе конечности и почки. Я многое осознал, проживая эти тягостные дни, научился ценить маленькие радости человеческого существования. Скучал по тебе, конечно, безмерно. Наконец-то увидимся. Суббота, 11.00. Лавка. Целую. Шутка - не целую: губы мои словно до сих пор в смрадных объедках, которые не пришлись по вкусу даже жалким крысам... Ну и, вообще, неуместно, даже если бы я в бане жил три недели и губы свои омывал дезинфицирующим раствором из оцинкованного ведра каждый вечер.»
Это был четверг - точно помню, потому что я намеренно сделал такое временнόе окно: пятницу про запас оставил - уж за два-то дня ты прочитаешь сообщение. К тому же в субботу утром - одно удовольствие будет подышать воздухом, с некоей «пользой», тем более. Сообщение поменяло цвет в пятницу днём.
И в субботу утром я ходил вокруг лавки: всматривался при свете дня к машинам, поглядывал на людей. В 11.30 пошел побродить рядом с университетом, неспешно прогулялся мимо корпусов, в которых учился. Воздух - уже почти весенний, под ногами - мокро и, в целом, довольно-таки мерзко. Но меня такое не сильно пугало. Вернулся к лавке: время - уже 12 с чем-то - «начало первого», иными словами. Остаток дня провел сначала дома, затем - у друзей.
Воскресенье тянулось медленно и довольно-таки скучно. Уже когда укладывался спать, решил в полудрёме, что надо еще, наверное, хотя бы разок встретиться с тобой. Но потом будние дни потянулись один за другим, на следующих выходных - какие-то дела возникли: в общем, несколько недель я не испытывал желания пойти на свидание к лавке.
Но вот однажды - кажется, это было уже начало апреля - вышел я из троллейбуса на центральной улице нашего города: фонари уже горели - сумерки. А вышел я из троллейбуса, чтобы пойти домой. Возвращался я из какой-то скучной организации. Иду по улице, по которой обычно хожу на работу - правда, в обратном направлении (когда я возвращаюсь домой с работы, то мне привычнее - по другой улице).
Так вот. Иду я в весенних сумерках по привычным местам при свете фонарей, и вдруг: навстречу мне - ты. Так вот просто и обыденно: идешь и разговариваешь по телефону. Я заметил тебя метров за десять. Ты, наверное, увидела меня чуть позже, потому что, когда ты подняла глаза, лицо твое инстинктивно изобразило неприятное удивление: брови слегка приподнялись и взгляд перевелся в другую сторону. Я остановился - ты прошла мимо. Я посмотрел тебе в спину пару секунд и отправился дальше. Стало невыносимо обидно, и сразу показалось постыдным и унизительным долго стоять и смотреть тебе вслед. Всю оставшуюся дорогу до дома я испытывал тоску: сначала от того, что ты прошла мимо меня, затем - из-за того, что я с такой лёгкостью убежал с места нашей реальной встречи. Ведь мог, наверное, пойти рядом с тобой, попытаться пошутить… Но ты разговаривала по телефону - я мог раздражить тебя своим назойливым поведением. Ведь давно уже всё было ясно…
Когда я пришел домой и умылся, настроение мое резко переменилось. «Вот он, шанс!». Я понял, что надо написать сообщение и снова назначить встречу, по мотивам сегодняшнего происшествия. И хотя я знал, что ты не придешь, какая-то, чрезвычайно маленькая, надежда всё же заставила меня снова взяться за мои зимние проказы.
«Извини, конечно, но так встречи не назначаются. Я оказался застатым врасплох. Время и место необходимо обговаривать заранее, коллега. Ну, ладно, давай в этой локации теперь встречаться - дело хозяйское. В это же время? 19.20-19.25? Сколько там было, уж не помню. У магазина «Боренька», или как он называется? «Скворушка»? «Корженька»? «Поночка»? Ну, короче, там же. Жму руку. Не обижайся за резкий тон - день просто тяжелый.»
Магазин назывался «Дашенька» - небольшая торговая площадь, относительно низкие для розничной точки такого формата цены. Туда ходили в основном жители прилегающего к магазину двора, насколько я мог понять.
На следующий день, даже не проверяя, прочиталось ли мое сообщение получателем, после работы я пошел домой не стандартным путем, а с большими кругами, чтобы прибыть на место встречи к обозначенному времени.
Рассказывать о результате нет смысла. К тому же, придя домой, я обнаружил, что мое послание вовсе и не открыто даже.
На следующий день проверял несколько раз - не прочитано. И так - дней десять. Мне это надоело - решил написать еще что-нибудь: ведь в сети ты появлялась. Значит, просто не хотела читать очередной «бессмысленный бред» от меня.
«Присаживайся. Будешь кальвадос? Ах, пастису вам. Ну, извольте. Где пропадала? Ах, не обижаться. Я? Да я не обижаюсь. Да по какому лицу. Что видно? Ничего не видно. Не обращай внимания. Приношу извинения. Завтра. Магазин «Дашенька». Отдел жевательной резинки - то есть, касса. Все там будут. 19.25» Диджей останавливает музыку, в Малом Зале Консерватории звучат аплодисменты.»
Как ни странно, но сообщение оказалось открытым в тот же день. Правда, вот, предыдущее письмо так и болталось, обделенное твоим вниманием.
На протяжении последующих суток с самого утра на работе всё шло наперекосяк - одно недоразумения цеплялось за другое, влекло за собой цепочку проблем, и в итоге обстоятельства вынудили меня задержаться на работе до рекордного времени - в итоге, телефонные часы показывали почти 20.30, когда я вышел на свежий воздух. Не могу сказать, что я по-настоящему надеялся на твою явку на свидание… но получалось, что, приди ты туда сегодня, ты бы попросту подумала, что я обманщик. Но это в теории, а на практике - я уже точно знал: ты не приходила. Я на всякий случай изменил маршрут, чтобы пройти мимо «Дашеньки». Внутрь магазина заходить не стал - само собой по пути принялось решение: пора было перестать издеваться над собой, да и над тобой тоже - больше никаких надежд на диалог, никаких надежд на встречу. Я уже давно сомневался, что ты читаешь всё то, что я писал; но даже если и читала, вряд ли это вызывало у тебя какие-нибудь эмоции - но уж не светлую грусть точно.
Это был пик моей болезненной постыдной активности. В течение месяца я каждый день писал тебе что-нибудь. Моей задачей являлся террор - я считал постоянной необходимостью отправку какого-нибудь бессмысленного сообщения. Чем менее содержательным оно было, тем больше скрытого смысла в нем, на самом-то деле, содержалось (как мне казалось на тот момент).
«Ах! Новогодний хоровод из снежинок, мандариновых корочек и перегара, доносящегося из жарко натопленной сторожки! Безумное счастие!»
«Дрозд летит! Сирень цветёт! К нам приходит Новый Год!»
«С Новым Годом! Желаю тебе того же, что Скотланд-Ярд желал каждый Новый Год мистеру Шерлоку Холмсу: здоровья и любви.»
«Сегодня пил ликёр Бэйлис с муравьями-криофилами: поджарые крепыши они, истинная гордость России они, доложу тебе! А как умилительно поглощают из пипетки сливочный ликёр! Хотя, надо признать, напиток девчачий.»
А потом, уже ближе к концу национальных новогодних каникул, предчувствуя возврат к трудовым будням, я проснулся и понял: надо назначить тебе этакую безнадежную встречу - написать сообщение, удостовериться, что ты его прочитала и начать ходить на это свидание в условленное место. Шансов, что ты придешь мало, но, если вдруг случится чудо, существование моё вновь обретёт смысл.
Тут важным представлялось определить такое место, которое не будет находиться рядом с твоим домом - вернее, рядом с тем домом, в котором ты жила, когда я ещё имел право общаться с тобою - потому что, ну, очевидно, что рядом с домом (своим ли по-прежнему или нынче только родительским) ты должна была появляться часто, и даже если бы я увидел тебя там, это бы ничего не означало.
«Привет. Как праздники? Ладно, тебе дай волю: заболтаешь, дел никаких не переделаю. А помнишь лавочку на пути между двумя нашими корпусами универа - там, где твои подружки любили постоять-покурить? А ещё профессор, над которым мы смеялись всё время (такой, с черными усищами нерасчесанными) - с какого-то, математического или физического факультета - сидел как-то на этой лавке во время летней сессии и мороженое ел, как будто бы прямо усами? Помнишь, да? Вот. Завтра в 12.00 у меня на этой лавочке - дела важные. Приходи, возможно, потребуется твоя помощь. Дела нешуточные.»
Сообщение это прочитано тобою в тот же вечер. Не уверен, что ты вчитывалась, правда.
Шёл я на эту встречу без особой надежды. Шёл, просто чтобы успокоить себя, что я не сдался, что я пытаюсь ещё... В 11.50 я уже стоял у лавочки. Никого там не было. Понятно, что тебя не было, но и других людей не было - всё же зима: редко кто готов морозить свой организм, сидя на промерзших досках. «Лучше, конечно, летом такое затевать. Но летом работать буду. А сейчас последние три дня от каникул остались - хоть не так стыдно потом перед собой будет. А летом - кто знает: отпуск возьму или просто лень станет таким заниматься.» - примерно так думал я в тот момент.
Прошло пятнадцать минут - помню, как посмотрел на часы: 12.05. Люди проходили мимо, неподалеку парковались машины. В половину первого я пошёл обратно домой. Пообедав и подремав с каким-то из томов собрания сочинений Тургенева на груди, со свежими силами я написал новое сообщение:
«Дела сделал. Лавка на месте. Хотя тебя, насколько я помню, я там не увидел. К счастью, завтра у меня на том же месте опять дела, будь они неладны! Представляешь? Во сколько тебе удобнее будет? Ты, может, в 12 не могла сегодня. Я договорюсь с кем надо - можно и в другое время. Ну, если можешь в 12, то и мне окей. До встречи.»
Обновлял страничку я регулярно, но ты так и не появлялась в сети. Прошли сутки с момента написания - тебя всё нет. Прошел еще день - нет тебя. В итоге, только на третий день с утра - в тот самый день, когда уже требовалось идти на работу, я увидел, что ты посещала ночью эту самую социальную сеть, где я тебя поджидаю. Но сообщение прочитано не было. Только вечером мое послание поблекло - значит, прочла. Или просто открыла и закрыла… Диалог, тем не менее, следовало продолжать:
«Ситуация, дружище, близкая к аховой, прости за такие словечки. Но сама посуди: у Николая - уже двенадцать единиц изделий, Маша - без пяти минут в Нижней Александровке, а димина тёща оказалось человеком ненадёжным и готова выйти из игры. Каково? Возможно, ты была права, и не следовало мне ввязываться в эти передряги. Подходи завтра в 19.00 к лавке, возможна заварушка.»
На следующий день ближе к концу рабочего дня залез проверить, как там мое сообщение - есть прочитанное! Можно ехать на «свидание» после работы.
Приехал раньше условленного времени - уже в 18.30 стоял у лавочки. Погода, кстати, именно в тот вечер начала портиться: вьюга, метель - разницу точно не знаю между этими явлениями, резкое падение температуры - чуть ли не до минус 15. (И потом несколько дней, до начала следующей недели наблюдалась на улице противная погода: минус 15 - минус 18, ветер ледяной.) Одно дело - ходить по улице днём при минус 5 - это даже приятно подышать воздухом так, и совсем другое дело - торчать темным зимним вечером на морозе в ветер. Чтобы совсем не замерзнуть, решил погулять по округе. Без пяти минут семь вернулся на «условленное» место. Естественно, никого. В 19.15 я ушел домой.
«Погода, друг мой, суть зеркало той драмы, которая разворачивается ныне в сердце моем и в умах соратников моих верных. Каковы шельмы? Пройдохи, всё сплошь талейраны, как есть тебе говорю. Я чувствую волнение средь них. Поставлена на карту судьба всего предприятия, и смеем ли мы оставаться в стороне? Я для себя выбор сделал. Не смею просить ни о чем тебя, любезная моя голубушка, но все ближайшие дни в 18.45 лавка наша станет местом таких битв, каким позавидует любой студент баталистической кафедры факультета изобразительных искусств самого лучшего университета изящных промыслов. Бери холст и краски, и в путь. Я - в иносказательном смысле, конечно. Но ты приходи.»
Письмо мое держалось непрочитанным два дня - лишь в четверг поздно вечером оно перестало выделяться среди прочих своим ярким цветом. В пятницу я стоял на семнадцатиградусном морозе и размышлял о том, как представляю себе нашу встречу. И, надо признать, никакого сценария в голове у меня не прорисовывалось, и особо не верилось в то, что ты, действительно, придешь. Я даже пытался заставить себя вглядываться в проходящие мимо контуры. Но как-то не заставлялось. А потом я начал присматриваться к проезжающим мимо машинам: а нет ли тебя там? Ведь я знал, что у тебя за транспортное средство - и черные фольксвагены (не буду говорить, какой модели) стали моей мишенью. Я стал пытаться уловить очертания автомобилей в темном освещении зимних фонарей. Но и это меня быстро утомило. Я не испытывал сильного волнения: лишь на несколько минут этот импульс придал мне сил. Возможно, мороз являлся виновником снижения остроты внутренних ощущений. От приятеля пришла смска - он звал к себе, поиграть с другими товарищами в футбол, на компьютере. Я еще постоял минут пять, и отправился в гости.
Прошло несколько недель. И морозы спали. Настал февраль, причем достаточно тёплый, напоминающий, скорее, март - хотя это только середина февраля была: странно.
Я не верю в весенние обострения - не понимаю, как они должны действовать на человека. Наверное, совпало просто, но мне опять захотелось поиграть в эту игру с безнадежными встречами.
«Ты, должно быть, подумала, что не стало меня. Я жив, милая моя подруга. Хотя пришлось залечь в подполье - питаться голубями и жидкими помоями, скапливающимися на дне мусорных контейнеров, внешняя форма которых столь обманчиво, как оказалось, напоминает аппетитный фруктовый йогурт. Но вот я снова в строю рядовых обывателей, и, признаюсь честно, даже счастлив оттого! Гостинцы для тебя завернуты в бесплатную газету - целую пачку этого шуршащего оружия политической пропаганды завещала мне безвестная бабуля, умершая на крепких руках у некогда породистого пса, с которым я делил кров эти тревожные несколько недель. Бабуля эта не успела раздать газеты, агитирующие за какого-то кандидата в местную думу нашу - померла. Если б не завещанная столь неожиданно нам бумага - отморозили бы себе конечности и почки. Я многое осознал, проживая эти тягостные дни, научился ценить маленькие радости человеческого существования. Скучал по тебе, конечно, безмерно. Наконец-то увидимся. Суббота, 11.00. Лавка. Целую. Шутка - не целую: губы мои словно до сих пор в смрадных объедках, которые не пришлись по вкусу даже жалким крысам... Ну и, вообще, неуместно, даже если бы я в бане жил три недели и губы свои омывал дезинфицирующим раствором из оцинкованного ведра каждый вечер.»
Это был четверг - точно помню, потому что я намеренно сделал такое временнόе окно: пятницу про запас оставил - уж за два-то дня ты прочитаешь сообщение. К тому же в субботу утром - одно удовольствие будет подышать воздухом, с некоей «пользой», тем более. Сообщение поменяло цвет в пятницу днём.
И в субботу утром я ходил вокруг лавки: всматривался при свете дня к машинам, поглядывал на людей. В 11.30 пошел побродить рядом с университетом, неспешно прогулялся мимо корпусов, в которых учился. Воздух - уже почти весенний, под ногами - мокро и, в целом, довольно-таки мерзко. Но меня такое не сильно пугало. Вернулся к лавке: время - уже 12 с чем-то - «начало первого», иными словами. Остаток дня провел сначала дома, затем - у друзей.
Воскресенье тянулось медленно и довольно-таки скучно. Уже когда укладывался спать, решил в полудрёме, что надо еще, наверное, хотя бы разок встретиться с тобой. Но потом будние дни потянулись один за другим, на следующих выходных - какие-то дела возникли: в общем, несколько недель я не испытывал желания пойти на свидание к лавке.
Но вот однажды - кажется, это было уже начало апреля - вышел я из троллейбуса на центральной улице нашего города: фонари уже горели - сумерки. А вышел я из троллейбуса, чтобы пойти домой. Возвращался я из какой-то скучной организации. Иду по улице, по которой обычно хожу на работу - правда, в обратном направлении (когда я возвращаюсь домой с работы, то мне привычнее - по другой улице).
Так вот. Иду я в весенних сумерках по привычным местам при свете фонарей, и вдруг: навстречу мне - ты. Так вот просто и обыденно: идешь и разговариваешь по телефону. Я заметил тебя метров за десять. Ты, наверное, увидела меня чуть позже, потому что, когда ты подняла глаза, лицо твое инстинктивно изобразило неприятное удивление: брови слегка приподнялись и взгляд перевелся в другую сторону. Я остановился - ты прошла мимо. Я посмотрел тебе в спину пару секунд и отправился дальше. Стало невыносимо обидно, и сразу показалось постыдным и унизительным долго стоять и смотреть тебе вслед. Всю оставшуюся дорогу до дома я испытывал тоску: сначала от того, что ты прошла мимо меня, затем - из-за того, что я с такой лёгкостью убежал с места нашей реальной встречи. Ведь мог, наверное, пойти рядом с тобой, попытаться пошутить… Но ты разговаривала по телефону - я мог раздражить тебя своим назойливым поведением. Ведь давно уже всё было ясно…
Когда я пришел домой и умылся, настроение мое резко переменилось. «Вот он, шанс!». Я понял, что надо написать сообщение и снова назначить встречу, по мотивам сегодняшнего происшествия. И хотя я знал, что ты не придешь, какая-то, чрезвычайно маленькая, надежда всё же заставила меня снова взяться за мои зимние проказы.
«Извини, конечно, но так встречи не назначаются. Я оказался застатым врасплох. Время и место необходимо обговаривать заранее, коллега. Ну, ладно, давай в этой локации теперь встречаться - дело хозяйское. В это же время? 19.20-19.25? Сколько там было, уж не помню. У магазина «Боренька», или как он называется? «Скворушка»? «Корженька»? «Поночка»? Ну, короче, там же. Жму руку. Не обижайся за резкий тон - день просто тяжелый.»
Магазин назывался «Дашенька» - небольшая торговая площадь, относительно низкие для розничной точки такого формата цены. Туда ходили в основном жители прилегающего к магазину двора, насколько я мог понять.
На следующий день, даже не проверяя, прочиталось ли мое сообщение получателем, после работы я пошел домой не стандартным путем, а с большими кругами, чтобы прибыть на место встречи к обозначенному времени.
Рассказывать о результате нет смысла. К тому же, придя домой, я обнаружил, что мое послание вовсе и не открыто даже.
На следующий день проверял несколько раз - не прочитано. И так - дней десять. Мне это надоело - решил написать еще что-нибудь: ведь в сети ты появлялась. Значит, просто не хотела читать очередной «бессмысленный бред» от меня.
«Присаживайся. Будешь кальвадос? Ах, пастису вам. Ну, извольте. Где пропадала? Ах, не обижаться. Я? Да я не обижаюсь. Да по какому лицу. Что видно? Ничего не видно. Не обращай внимания. Приношу извинения. Завтра. Магазин «Дашенька». Отдел жевательной резинки - то есть, касса. Все там будут. 19.25» Диджей останавливает музыку, в Малом Зале Консерватории звучат аплодисменты.»
Как ни странно, но сообщение оказалось открытым в тот же день. Правда, вот, предыдущее письмо так и болталось, обделенное твоим вниманием.
На протяжении последующих суток с самого утра на работе всё шло наперекосяк - одно недоразумения цеплялось за другое, влекло за собой цепочку проблем, и в итоге обстоятельства вынудили меня задержаться на работе до рекордного времени - в итоге, телефонные часы показывали почти 20.30, когда я вышел на свежий воздух. Не могу сказать, что я по-настоящему надеялся на твою явку на свидание… но получалось, что, приди ты туда сегодня, ты бы попросту подумала, что я обманщик. Но это в теории, а на практике - я уже точно знал: ты не приходила. Я на всякий случай изменил маршрут, чтобы пройти мимо «Дашеньки». Внутрь магазина заходить не стал - само собой по пути принялось решение: пора было перестать издеваться над собой, да и над тобой тоже - больше никаких надежд на диалог, никаких надежд на встречу. Я уже давно сомневался, что ты читаешь всё то, что я писал; но даже если и читала, вряд ли это вызывало у тебя какие-нибудь эмоции - но уж не светлую грусть точно.