Глава 4
Прошлой зимой я сильно болел. Лежал на диване, молча смотрел телевизор, представляя, как со стороны выглядят отражения многоцветной ёлочной новогодней гирлянды в моих глазах. У меня была высокая температура. Причем уже несколько недель. Из города приезжали лекари, но, ничего не находя, пожимали плечами и рекомендовали не спать на сквозняках, не пить холодное молоко, не принимать ледяных ванн, не есть на вокзале и не переутомляться.
Я пил странные лекарства: таблетки, снадобья, настои. Я то засыпал на несколько часов при свете дня - буквально, сидя в кресле, то бодрствовал по ночам: безуспешно пытаясь подавить липкий внутренний озноб, укрывался поверх обычного одеяла накидками с дивана, а то и кресла. Бывали дни, когда я совершенно не желал принимать пищу: даже бульон казался мне едой излишне сытной и слишком тяжелой, хлеб представлялся продуктом столь же трудно перевариваемым, как арахис с мёдом или гречка с сухим белым куриным мясом; а иногда я, наоборот, мог встать среди ночи и отправиться на кухню, чтобы немного перекусить рыбкою или просто попить чаю с крекерами и конфетами.
Ёлку убирать не хотелось: хотя я встречал Новый Год в одиночестве и ничего особенного в этом празднестве не было - я поел какой-то обычный салат из сетевого магазина, получил шесть смсок от знакомых, ответил на них похожим поздравительным текстом, и в два часа пополуночи уже спал. Но, тем не менее, ёлка вносила какую-то теплоту в мой быт, так что я планировал подержать её дома ещё пару недель, и выкинуть только в двадцатых числах января, не раньше.
И вот я лежал, по своему обыкновению, на диване, любовался включенным телевизором и ёлочкой. Час был уже поздний, глаза потихоньку закрывались. Поняв, что пора спать, я встал, выключил все приборы и лёг обратно. И вот какой странный сон приснился мне в ту ночь: осмеливаюсь поместить содержание этого сна во всех подробностях, хотя и подозреваю, что детали эти не представляют никакого интереса ни для кого, кроме меня.
Думаю, каждый из нас имел удовольствие в своей жизни видеть сны, поэтому не буду никому объяснять, каковы свойства времени и пространства в этом состоянии человеческого разума: вы можете переноситься из одного места в другое мгновенно и резко, а можете - наоборот, плавно и неспешно; вы сами меняетесь, и метаморфозы эти подчас удивляют вас, спящего, а порой кажутся вполне нормальными.
Так вот, помнится, в ту ночь я шёл по какому-то, казалось, фанерному, коридору. Как я там оказался, естественно, объяснено мне не было - да и не нужны были эти пояснения: моё местоположение представлялось мне вполне естественным, словно это было продолжение моей жизни, словно бы я всегда оказывался в этом коридоре после того как погружался в сон. Не могу сказать, кто вёл меня, да и не знаю, вёл ли меня кто-то или я шёл без сопровождения.
Я сидел перед столом, который занимал человек с головой лошади. У него были вполне человеческие руки и ноги. На нем был какой-то коричневый костюм советского покроя семидесятых годов, немного зауженный и слегка потёртый, а из-под пиджака выглядывала такая же старомодная бело-оранжевая рубашка. Такие рубашки обычно привозились в те годы из Румынии или Югославии кем-нибудь из знакомых, перекупались у него за сумму в полтора-два оклада и носились годами к восхищению, зависти и восторгу менее удачливых родственников, друзей и прохожих.
- Вы знаете, мы времени даром не теряли, - мягким, но сильным голосом говорил Лошадь (я думаю, именно так будет уместно называть его). Мы разрабатывали приборы, которые отвечают на вопросы тех людей, что задумываются над самой природой существования…
Он встал, подошёл к стене, на которой висели какие-то дипломы и грамоты.
- Мы разработали такие приборы, которые отвечают на такие вопросы, на которые, кажется, и ответить-то невозможно.
Должно быть, я смотрел на него озадаченно и с недоверием, потому что когда Лошадь перевёл свой взгляд со стены, увешанной бумажными наградами, на моё лицо, он как-то нахмурился - конечно, насколько возможно нахмуриться человеку, на лицо которого волею природы или какого-то эксперимента было наложено столь серьезное ограничение в мимической палитре.
Мы перенеслись в лабораторию - а, может, и цех. Кругом на длинных алюминиевых столах стояли приборы вперемежку с вёдрами и - то ли брусками, то ли плашками.
- Вот. - Лошадь с гордостью протянул мне небольшой прибор, напоминающий какой-нибудь стандартный, из школьной физической лаборатории, пластмассовый инвентарь со стрелками и проводами.
Я не стал задавать очевидный вопрос «Что это?» - но, видимо, и так было понятно, что требуется объяснение.
- Вы когда-нибудь задумывались, каково расстояние от вашего дома до, скажем, места вашей работы?
Видимо, я ничего не ответил.
- А ведь это расстояние имеет выражение в метрах. - продолжала лошадка. - И каждый маршрут от дома до работы можно измерить… Я вот люблю ходить на работу каждый день разными путями. Так ведь интереснее. Я даже когда в школу еще ходил, тоже любил изменять путь, чтоб не так скучно было.
«Странно, - думал я. - Мне тоже приходили в голову подобные мысли, когда я был помладше…» Но, признаться, еще более странным мне казалось представить, что мой гид мог ходить в обычную школу. Как к нему относились другие мальчишки? Любили ли его девочки? И если да, то как они, к примеру, целовались с ним?
А Лошадь, тем временем, продолжал лекцию. Он забрал у меня прибор и стал ходить с ним по лаборатории. Пока я думал о его личной жизни, он, по всей видимости, успел рассказать об устройстве прибора и первых его испытаниях.
- Таким образом, оказалось, что от крыльца моего подъезда до крыльца школы было 1246 метров - это если идти самым обычным путем - ну, вот, через дворы, а потом на проспект… - и ученый достал откуда-то схему, а потом еще одну, и еще, и еще, и, кажется, еще одну - посыпались цифры: 1509 метров, 1448 метров, 1577 метров; указания улиц, номеров домов, особенностей ландшафта и прочих подробностей. Наконец, он остановился в своих радостных перечислениях.
Но оказалось, что ненадолго. Достав из огромного шкафа синюю пластиковую папку, он продолжил упоительную хвалу достижениям науки.
- Вот ваша школа. - на фотографии, действительно, была моя школа - я узнал ее, хотя она и была снята как-то сбоку, под углом (может быть, снимали втайне от охраны, которая не позволяла снять фасад).
- Да! - с непонятным энтузиазмом подтвердил я.
- Вы ездили в школу на троллейбусе и - несколько раз на трамвае. Хотя… - вот бывало, что и пешком - в старших классах.
- Ну… да… - я начал вспоминать, как именно я добирался до школы.
- Так вот, расстояние от крыльца вашего дома до крыльца школы составляло … (эти цифры я почему-то не запомнил). Далее последовало около двадцати вариантов моего пути от места проживания до места выдачи знаний. Вроде бы всякий раз цифра колебалась в пределах 1800-1900 метров. Казалось, лицо ученого становилось всё более воодушевлённым. Он сыпал цифрами, фактами, статистическими выкладками.
- Вот, скажем, учёные рекомендуют ежедневно ходить пешком не менее трех километров для поддержания организма в тонусе. Сколько, по-вашему, вы ежедневно проходите пешком?
- Даже не знаю… Ну, километра два. По-разному…
- Три километра четыреста метров. В среднем. - оборвал меня Ло.
- Хм.
- Вот видите. Вы вполне следуете рекомендациям врачей. - с самодовольным удовлетворением отметил мой новый знакомый.
Он принялся расхаживать по лаборатории. Задумчивость начинала всё больше охватывать его. А я, тем временем, разглядывал стену с дипломами.
- Ведь для чего мы всё это делаем?... - Лошадь остановился и посмотрел на меня. - Сами по себе эти цифры ничего не значат.
Я, видимо, молчал.
- Вы понимаете, в чем дело: эти цифры помогают понять многое, но сами по себе они… мертвенны и безмолвны… - извините за столь высокий стиль. Вы ведь, когда учились в школе, не знали, что ежедневно проходите и проезжаете почти четыре километра?... И даже, наверное, не задумывались…
Я хотел сказать, что, напротив, задумывался, и даже представлял, что существует в природе некий счетчик, который считает шаги человека от дома до школы или от дома до дачи или от дома до вокзала или даже от дома до границы с любым соседствующим государством. И что ведь есть и счетчик, который точно так же считает и абсолютное количество шагов человека за всю его жизнь…
Так же и сейчас: вы ежедневно проходите более трех километров и даже не знаете этого. А ведь есть счетчики и посерьезнее! - Лошадь снова заходила из угла в угол. - У всей вашей жизни есть счетчик. И там указано количество секунд прожитых и секунд оставшихся, количество шагов уже сделанных и количество шагов, которое вам осталось сделать. А вы не знаете этого и счетчиков этих не видите… Человеку тяжело соотносить масштабы явлений. Понимаете? Вы, может быть, мечтаете о чем-то, а мечта ваша уже сбылась, а вы и не понимаете этого и не умеете соотнести масштабы. Понимаете?
Мне, если честно, уже начинали надоедать эти абстрактные умствования относительно полезности разумного подхода к масштабированию. Я стал терять нить рассуждений этого, без сомнения, гениального, но странного ученого.
- Понимаете? - повторил он и остановился там, где застал его этот заданный мне им же самим вопрос - рядом с соседним столом.
По выражению моего лица, видимо, стало понятно, что я не понимаю. Лошадь опять принялся ходить по комнате лаборатории. Минуту (а, может, и час, и два - во сне всё так условно) он сохранял задумчивое молчание. Вздохнув, он продолжил объяснение:
- Вот собираете вы пазл. И он складывается у вас не единым блоком, а двумя или тремя частями. Понимаете?
Это я понимал. Такое бывало - даже в маленьких детских пазликах.
- И вот начинает казаться, что части какие-то слишком уж разные, и мучаешься, не можешь найти подходящий фрагмент к какой-нибудь части… А потом тебя осеняет, и понимаешь, что недостающий фрагмент - это уже собранные другой блок. И! Всё сходится!
Это я понимал. Такое, действительно, бывало.
- Так и мы: продолжаем что-то искать, думая, что мечта где-то впереди, что цель где-то далеко. А оказывается, что мечта-то уже осуществилась… Просто не в том масштабе, которого ждал.
Я понял. И по моему лицу стало ясно, что я понял.
- Мечтали вы о славе? - спросил хозяин лаборатории.
Моё лицо приняло такое выражение, что сразу стало понятно: я настолько явно пытаюсь отрицать свои тщеславные устремления, что сомнений в моем желании прославиться просто не может быть.
Насколько я успел изучить галерею лиц моего спутника, он хитро улыбнулся.
- А теперь вспомните тот отчетный концерт в музыкальной школе? Как вы тогда исполнили Мусоргского на рояле в актовом зале!
- Ну… Это так… - однажды я, действительно, неплохо сыграл в своей музыкалке. Меня потом хвалили, ставили в пример и даже ученики переглядывались между собой, когда я шёл по коридору.
- Да нет. Это и есть слава… А вы и не поняли?
Довольный моей растерянностью, он продолжал.
- А помните, как вы мечтали побывать в каком-нибудь фантастически живописном месте - воссоединиться с природой, так сказать?
Я сделал неопределенный жест головой: то ли да, то ли нет.
- А теперь вспомните, как вы семь лет назад сидели на пригорке, и солнце пряталось за деревьями, отражаясь в большой такой луже?
- Это когда я в деревню ездил что ль?..
- Так вот это и был тот самый момент буквального ощущения природы.
- Ну вообще-то я не так себе его представлял…
- Именно! Теперь вы начинаете понимать! Пойдёмте.
И мы пошли вдоль столов. А потом подошли к некоему выступу в стене: вместо двери в широком проёме была натянута плотная темно-коричневая ткань, похожая по цвету и фактуре на тот материал, из которого был сшит костюм моего спутника - только ширма выглядела гораздо свежее, чем нафталиново-щегольской наряд ученого. Лошадь раздвинул шторки и мы вошли внутрь небольшой каморки. Окон я не заметил, однако всё вокруг было покружено в такой полумрак, который возникает лишь при естественном освещении. Сначала такой обман ощущений показался мне странным, однако, осмотревшись, я понял, что окно всё же было - но на потолке. Пасмурный свет падал на такой же лабораторный стол, какие стояли снаружи. Собственно, больше здесь ничего и не было: стоящий посередине продолговатый стол и скучные серые стены.
Лошадь ничего не говорил. Он молчал. Затем подошёл к столу и достал из кармана пиджака фотографию и положил её на стол изображением вниз. На вид обратная сторона снимка была свеженькой, непотертой; может быть, фото только недавно было распечатано.
- Ну же, взгляните. - Лошадь довольно ухмылялся, скрестив руки на груди.
Я перевернул фотокарточку (какое старомодное слово!). «Да, именно этого и следовало ожидать. Это было предсказуемо… Им ли не знать.»
- Откуда у вас это? - хотел спросить я, но лишь выдохнул, глядя на недвижимое лицо человеко-лошади.
- Итак. - его голос стал ниже; видимо, от серьезности происходящего. - За этой дверью находятся три стеклянных… таких… куба. Первый - объёмом полтора метра кубических, второй - два метра, третий - два с половиной метра кубических.
Я нахмурился. Причем, как мне сейчас кажется, нахмурился не только мой персонаж во сне, но и реальный я, спящий на своем диванчике - уж как-то слишком явственно ощутил я это движение своих надбровных дуг: хотя это не столь и важно, в общем-то.
- На потолке висит большая труба, к которой можно подключить любой из кубов, который вы выберете.
- Отверстия под трубу одинаковые? - глупо поинтересовался я, пытаясь показать свои способности к техническому мышлению.
- Эээ. Да пойдёмте лучше, я на месте покажу.
Мы подошли к двери, которая деликатно сливалась с дальней стеной каморки - туда свет почти не падал. Пока мой проводник доставал ключи из пиджака и ковырялся в замках, я пытался представить, а сколько это, вообще, полтора метра кубических?... Вспомнились ёмкости для воды, которые стояли на даче. Трехметровая бочка была у одного из друзей… Ну, она достаточно большой мне казалось… А у нас какая была?... Кажется, два… или полтора… или один и семь…
Дверь оказалась мощной, железной, с несколькими замками, с круглыми ручками - как в каком-нибудь банке из голливудского фильма.
- А вон там ваш счетчик, - ученый с улыбкой кивнул на соседнюю дверь поменьше. - Там идет обратный отсчет.
- Я не хочу туда смотреть, - с опаской, но строго ответил я.
- Да никто вам и не даст туда посмотреть, - радостно рассмеялся Игого в пиджаке.
Мы вошли в темноту. Лошадкоподобный включил свет. Комната была гораздо просторней каморки. Я сразу взглянул на потолок: окна не было, но зато сверху спускалась труба.
- Ваша задача выбрать такой куб, в которым вы бы не захлебнулись, естественно. Но и нельзя остаться суше ниже уровня подбородка.
- Чего?...
- Вот кубы, вот труба, вот смотрите, поворачиваю: этот куб отъезжает, другой куб подъезжает к трубе. Сюда нажму - труба опустится, прикрутится к кубу. Нажму сюда - начнут поступать сопли.
- Чего?? - становилось страшно.
- Это будут сопли вашей возлюбленной. Не беспокойтесь.
- Зачем?
- Как зачем? Это будет наглядная проверка того, задумываетесь ли вы над истинными масштабами явлений. Часто болеет ваша возлюбленная насморком?
- Я не знаю. - я говорил уже явно нервозно, повышенным голосом. - Я ее давно не видел. Почему я должен… это самое… Я не понимаю…
Лошадь неуместно ласково улыбнулся.
- Одну секунду: возьму фотографию. - я остался стоять в растерянности, мой проводник вышел обратно в каморку, взял снимок со стола и вернулся ко мне.
- Ну взгляните еще раз. Вот она. Как вы думаете, сколько соплей она высморкала до сегодняшнего дня? Скажете слишком много - утопнете в её соплях, скажете слишком мало - не захлебнетесь, но мы вам потом так убьем, вне куба. Нужно угадать оптимальную цифру… Подумайте, если хотите, прикиньте, посчитайте... - он говорил мягко и весомо, как добрый, но требовательный школьный учитель математики или физики. - Подсказываю: высотой все кубы одинаковые: ваш рост плюс пару сантиметров запаса… ширина разная… Понимаете?.. Подсчитайте, какой объем должен быть заполнен до подбородка… измерьте высоту своей головы… Вот вам линейка… Вот штангенциркуль. - казалось, он действительно хочет мне помочь. - Вот калькулятор, бумага, ручка. Оставить вас? Или тут посидеть? Могу уйти, чтоб не мешать.
Я молчал, было очень страшно. Какие измерения? Какие формулы? Что я сейчас могу подсчитать? Как и в школе, я попытался спасти ситуацию, задав тонкий технический вопрос.
- А считаются только жидкие? Я не знаю, ковыряется она в носу или нет… Вы не расплавляли твердые?
- Вы какой-то глупый, - последовал ответ. - Вернусь через час. И лошадь вышел, начал запирать за собой дверь.
А потом я оказался в поле. Кругом были рытвины, почему-то - картошка, лес... Это пошёл уже другой сон.
Проснулся я часов в восемь. Полежав немного, я перебрался с дивана на стул и опустил голову на стол, приводя мысли из дремотного полубеспорядка в обычное состояние. «Интересно, а если бы я не угадал с кубом, как бы я потом выглядел?.. Захлебнуться в соплях - это, вообще, не особо нелепо? Или, наоборот, изысканно… В соплях возлюбленной-то… а как пахнут сопли, когда они сконцентрированы в таком количестве? А как их хранили? Не протухли ли они? Или сопли прокисают при хранении? А почему лошадка не ответила на мой вопрос про твердые козули. Если уж честно, он не до конца был честен со мной. Мог бы и ответить. Не такие уж и глупые вопросы я ему задавал.» Я поднял голову: лежащие на столе ручки и листки бумаги натолкнули меня на мысль о том, что, может, и правда следует попробовать посчитать… Но первая ручка не писала, вторая тоже капризничала, оставляя какие-то вялые следы. Да и кому это надо? Может, теперь она и не болеет насморком, иммунитет укрепился. Лучше дождусь своего насморка, стану сморкаться в один платок и взвешивать его после каждого высмаркивания, и тетрадь заведу, куда это буду записывать. А может быть, и не надо.