Круг чтения, или о неискоренимости туфты в системе.
Читаем графа А.Толстого - Хождение по мукам.
И снова - указание на встроенность нарушений отчетности в иерархические структуры.
За рекой, далеко за холмами, грохотали немецкие батареи. Обстрел начался с двух мест, - били направо по мосту и налево по переправе, которая вела к фольверку, недавно занятому на той стороне реки шестой ротой Усольского полка. Часть огня была сосредоточена на русских батареях, отвечавших слабо.
Елизавета Киевна видела, как Жадов, без шапки, засунув руки в карманы, шагал прямо через поле к пулеметному гнезду. И вдруг на месте его вырос косматый огненно-черный куст. Елизавета Киевна закрыла глаза. Когда она опять взглянула, Жадов шел левее, все так же раздвинув локти. Капитан Тетькин, стоявший с биноклем около Елизаветы Киевны, крикнул ей сердито:
- Говорил я - на какой нам черт этот фольверк! Теперь пожалуйте, глядите - всю переправу разворочали.
Ах, сволочи! - И опять уставился в бинокль. - Ах, сволочи, лупят прямо по фольверку! Пропала шестая рота. Эх! - Он отвернулся и шибко поскреб голый затылок. - Шляпкин!
- Здесь, - ответил маленький, носатый человек в папахе.
- Говорили с фольверком?
- Сообщение прервано.
- Передайте в восьмую роту, - чтобы послали подкрепление на фольверк.
- Слушаюсь, - ответил Шляпкин, отчетливо отнимая руку от козырька, отошел два шага и остановился.
- Поручик Шляпкин!
- Здесь.
- Потрудитесь исполнить приказание.
- Слушаюсь. - Шляпкин отошел подальше и, нагнув голову, стал тросточкой ковырять землю.
- Поручик Шляпкин!
- Здесь.
- Вы человеческий язык понимаете или не понимаете?
- Так точно, понимаю.
- Передайте в восьмую роту приказание. От себя скажете, чтобы его не исполняли. Они и сами не идиоты, чтобы посылать туда людей. Пускай пошлют человек пятнадцать к переправе отстреливаться. Сейчас же сообщите в дивизию, что восьмая рота молодецким ударом форсирует переправу. А потери мы покажем из шестой роты. Идите.
И - чуть выше - о бессмысленно потраченных сибирских полках. Похоже, как только сибиряками начинают распоряжаться не они - пользы от этого никакой, один расход патронов и людей.
- Такие дела... Эх, братцы мои, пропадает Россия! У глиняной стены сарая, крытого высокой, как омет, соломенной крышей, у тлеющего костра сидели трое солдат. Один развесил на колышках сушить портянки, поглядывал, чтобы не задымились, другой подшивал заплату на портки, осторожно тянул нить; третий, сидя на земле, подобрав ноги и засунув глубоко руки в карманы шинели, рябой и носатый, с черной, редкой бородкой, глядел на огонь запавшими, сумасшедшими глазами. - Все продано, вот какие дела, - говорил он негромко. - Чуть наши перевес начинают брать, сейчас приказ - отойти. Только и знаем, что жидов на сучках вешать, а измена, гляди, на самом верху гнездится.
- Так надоела мне эта война, ни в одной газете не опишут, - сказал солдат, сушивший портянки, и осторожно положил хворостинку на угли.- Пошли наступать, отступили, опять наступление, ах, пропасти на них нет! - и тем же порядком опять возвращаемся на свое место. Безрезультатно, - выговорил он с удовольствием. - Одно - всю окрестность дерьмом завалили. В окружности все бабы брюхатые ходят. С души воротит.
- Давеча ко мне подходит поручик Жадов, - с усмешкой, не поднимая головы, проговорил солдат, штопавший штаны, - ну, хорошо. Со скуки, что ли, черти ему покоя не дают? Начинает придираться. Отчего дыра на портках? Да - как стоишь? Я молчу. И кончился наш разговор очень просто: раз меня в зубы. Солдат, сушивший портянки, ответил:
- Ружьев нет, стрелять нечем. На нашей батарее снарядов - семь штук на орудие. Таким образом, у них одно остается - по зубам щелкать нижних чинов.
Штопавший штаны с удивлением взглянул на него, покачал головой - ну, ну! Черный солдат сказал:
- Весь народ подняли, берут теперь до сорока трех лет. С такой бы силой свет можно пройти. Разве мы отказываемся? Только уж и ты свое исполняй - мы свое исполним.
Штопавший штаны кивнул - верно.
- Видел я поле под Варшавой, - говорил черный, - лежат на нем тысяч пять али шесть сибирских стрелков. Откуда ведь пришли, чтобы под эти пулеметы попасть? Я рожь кошу - я ее потом соберу. А на военном совете в Варшаве стали решать, что, мол, так и так, и сейчас один генерал выходит оттудова и телеграмму в Берлин. Понял? Два сибирских корпуса прямым маршем с вокзала - прямо на поле это, и попадают под пулеметы. Что ты мне говоришь - в зубы дали. Отец мой, бывало, не так хомут засупонишь - подойдет и бьет меня по лицу, и правильно - учись, страх знай. А за что они сибирских стрелков, как баранов, зарезали? Я вам говорю, ребята, пропала Россия, продали нас. И продал нас наш же мужик, односельчанин мой, села Покровского, шорник. Имени-то его и говорить не хочу... Неграмотный он, как и я, озорник, сладкомордый, отбился от работы, стал лошадей красть, по скитам шататься, привык к бабам, к водке сладкой... А теперь в Петербурге за царя сидит, министры, генералы да черти кругом его так и крутятся. И все у них там бесовское. Мне сказывали - задрали одному попу рясу, а там хвост. И в причастие они семя бросают. Нас бьют, тысячами в сырую землю ложимся, а у них в Петербурге во всем городе электричество так и пышет. Пьют, едят, в каждом дому бал. Бабы по сих пор - голые... Из Германии туда на трех лодках подводных деньги привезены, доподлинно знаю. У меня вот рука для крестного знамения не поднимается, как каменная.
Выходит, ошибка встроена в природные процессы, симуляция вовне порождает симуляцию внутри, ведет к дегенерации разума, все равно, о человеке речь, о клетке, или о сообществе.
В интересы системы не входят интересы элемента, для системы - элемент есть лишь набор тэгов, квант сообщения, энергетическая, информационная, материальная единица, суть безликая, заменяемая расходная. Не лидеры лгут, лжет система.
И снова - указание на встроенность нарушений отчетности в иерархические структуры.
За рекой, далеко за холмами, грохотали немецкие батареи. Обстрел начался с двух мест, - били направо по мосту и налево по переправе, которая вела к фольверку, недавно занятому на той стороне реки шестой ротой Усольского полка. Часть огня была сосредоточена на русских батареях, отвечавших слабо.
Елизавета Киевна видела, как Жадов, без шапки, засунув руки в карманы, шагал прямо через поле к пулеметному гнезду. И вдруг на месте его вырос косматый огненно-черный куст. Елизавета Киевна закрыла глаза. Когда она опять взглянула, Жадов шел левее, все так же раздвинув локти. Капитан Тетькин, стоявший с биноклем около Елизаветы Киевны, крикнул ей сердито:
- Говорил я - на какой нам черт этот фольверк! Теперь пожалуйте, глядите - всю переправу разворочали.
Ах, сволочи! - И опять уставился в бинокль. - Ах, сволочи, лупят прямо по фольверку! Пропала шестая рота. Эх! - Он отвернулся и шибко поскреб голый затылок. - Шляпкин!
- Здесь, - ответил маленький, носатый человек в папахе.
- Говорили с фольверком?
- Сообщение прервано.
- Передайте в восьмую роту, - чтобы послали подкрепление на фольверк.
- Слушаюсь, - ответил Шляпкин, отчетливо отнимая руку от козырька, отошел два шага и остановился.
- Поручик Шляпкин!
- Здесь.
- Потрудитесь исполнить приказание.
- Слушаюсь. - Шляпкин отошел подальше и, нагнув голову, стал тросточкой ковырять землю.
- Поручик Шляпкин!
- Здесь.
- Вы человеческий язык понимаете или не понимаете?
- Так точно, понимаю.
- Передайте в восьмую роту приказание. От себя скажете, чтобы его не исполняли. Они и сами не идиоты, чтобы посылать туда людей. Пускай пошлют человек пятнадцать к переправе отстреливаться. Сейчас же сообщите в дивизию, что восьмая рота молодецким ударом форсирует переправу. А потери мы покажем из шестой роты. Идите.
И - чуть выше - о бессмысленно потраченных сибирских полках. Похоже, как только сибиряками начинают распоряжаться не они - пользы от этого никакой, один расход патронов и людей.
- Такие дела... Эх, братцы мои, пропадает Россия! У глиняной стены сарая, крытого высокой, как омет, соломенной крышей, у тлеющего костра сидели трое солдат. Один развесил на колышках сушить портянки, поглядывал, чтобы не задымились, другой подшивал заплату на портки, осторожно тянул нить; третий, сидя на земле, подобрав ноги и засунув глубоко руки в карманы шинели, рябой и носатый, с черной, редкой бородкой, глядел на огонь запавшими, сумасшедшими глазами. - Все продано, вот какие дела, - говорил он негромко. - Чуть наши перевес начинают брать, сейчас приказ - отойти. Только и знаем, что жидов на сучках вешать, а измена, гляди, на самом верху гнездится.
- Так надоела мне эта война, ни в одной газете не опишут, - сказал солдат, сушивший портянки, и осторожно положил хворостинку на угли.- Пошли наступать, отступили, опять наступление, ах, пропасти на них нет! - и тем же порядком опять возвращаемся на свое место. Безрезультатно, - выговорил он с удовольствием. - Одно - всю окрестность дерьмом завалили. В окружности все бабы брюхатые ходят. С души воротит.
- Давеча ко мне подходит поручик Жадов, - с усмешкой, не поднимая головы, проговорил солдат, штопавший штаны, - ну, хорошо. Со скуки, что ли, черти ему покоя не дают? Начинает придираться. Отчего дыра на портках? Да - как стоишь? Я молчу. И кончился наш разговор очень просто: раз меня в зубы. Солдат, сушивший портянки, ответил:
- Ружьев нет, стрелять нечем. На нашей батарее снарядов - семь штук на орудие. Таким образом, у них одно остается - по зубам щелкать нижних чинов.
Штопавший штаны с удивлением взглянул на него, покачал головой - ну, ну! Черный солдат сказал:
- Весь народ подняли, берут теперь до сорока трех лет. С такой бы силой свет можно пройти. Разве мы отказываемся? Только уж и ты свое исполняй - мы свое исполним.
Штопавший штаны кивнул - верно.
- Видел я поле под Варшавой, - говорил черный, - лежат на нем тысяч пять али шесть сибирских стрелков. Откуда ведь пришли, чтобы под эти пулеметы попасть? Я рожь кошу - я ее потом соберу. А на военном совете в Варшаве стали решать, что, мол, так и так, и сейчас один генерал выходит оттудова и телеграмму в Берлин. Понял? Два сибирских корпуса прямым маршем с вокзала - прямо на поле это, и попадают под пулеметы. Что ты мне говоришь - в зубы дали. Отец мой, бывало, не так хомут засупонишь - подойдет и бьет меня по лицу, и правильно - учись, страх знай. А за что они сибирских стрелков, как баранов, зарезали? Я вам говорю, ребята, пропала Россия, продали нас. И продал нас наш же мужик, односельчанин мой, села Покровского, шорник. Имени-то его и говорить не хочу... Неграмотный он, как и я, озорник, сладкомордый, отбился от работы, стал лошадей красть, по скитам шататься, привык к бабам, к водке сладкой... А теперь в Петербурге за царя сидит, министры, генералы да черти кругом его так и крутятся. И все у них там бесовское. Мне сказывали - задрали одному попу рясу, а там хвост. И в причастие они семя бросают. Нас бьют, тысячами в сырую землю ложимся, а у них в Петербурге во всем городе электричество так и пышет. Пьют, едят, в каждом дому бал. Бабы по сих пор - голые... Из Германии туда на трех лодках подводных деньги привезены, доподлинно знаю. У меня вот рука для крестного знамения не поднимается, как каменная.
Выходит, ошибка встроена в природные процессы, симуляция вовне порождает симуляцию внутри, ведет к дегенерации разума, все равно, о человеке речь, о клетке, или о сообществе.
В интересы системы не входят интересы элемента, для системы - элемент есть лишь набор тэгов, квант сообщения, энергетическая, информационная, материальная единица, суть безликая, заменяемая расходная. Не лидеры лгут, лжет система.