Вопросы философии и психологии. Год XI. Книга IV (54). Сентябрь-октябрь 1890 г.
О ницшеанстве. - Боборыкин Петр Дмитриевич (1836-1921)
...Находятся ли у Ницше основы самого абсолютного отрицания божества, как его разумеют и члены христианской церкви, и деисты философских толков? Призывает ли он зарю нового мира правды, света, свободы с гибелью каких бы то ни было стеснений господствующей морали? Проповедует ли он полнейшее, беспредельное развитие нашего „я“, для которого все возможно и позволено, без каких-либо санкция нынешнего добра и зла?
Вот три главных столпа ницшеанства. Отрицать то, что они заключаются в его книгах - невозможно. Возмущаться ими или сочувствовать им - это другой вопрос; но придавать им какое-либо особое, мистическое, тем менее богоискательное значение - самозванная, антифилософская претензия.
Лейбниц. - Иванцов Николай Александрович (1863-1927)
...Схоластика, в самых кратких чертах, началась с разъяснения и толкования того, что в писании сказано неясно, или о чем там совершенно не говорится. Эти вопросы разрешались или на основании признанных авторитетов, в особенности Аристотеля, или путем произвольных догадок, - „самостоятельного мышления“, как их называли. Схоластика была таким образом, употребляя избитый термин, служанкой теологии. Но затем человеческий разум, которому дозволяется далее некоторый доступ в сферу вопросов бытия, начинает более верить в свои силы, ищет самостоятельности и убеждается, что он в состоянии собственными средствами разрешать те вопросы, ответы на которые признавались получаемыми нами лишь свыше через откровение. Формально, он еще не расходится с церковной догмой; он хочет только до всего дойти сам. Через это, однако, косвенным путем отвергается уже исключительное значение церковного авторитета и откровения. Ибо, если за человеческим разумом признано право находить собственными силами и доказывать те истины, в которые ему до тех пор полагалось только верить, то что же может помешать ему доказывать далее не истинность, но ложь этих догматов. Следствием является то, что человеческий разум или рационалистическая философия начинает и формально расходиться с церковным учением, как это в особенно резкой форме выражается у Спинозы.
...Но чем далее, тем сильнее расходилась метафизика не только с церковной догмой, но и сама с собою в противоречиях своих отдельных школ и представителей, объявлявших друг друга шарлатанами и ослами, равно как и с опытным знанием и теряла свой кредит. Она наглядно показала, что человеческий разум, предоставленный самому себе без всякого внешнего авторитета, будет ли то догма, утверждаемая на откровении, или положительное знание, доставляемое чувственным опытом, ни к чему определенному придти не в состоянии. Разум, предоставленный самому себе, исторически оказался совершенно несостоятельным, способным только к чтению лекций. Можно признавать или не признавать за человеческим разумом способность самостоятельно и независимо от опыта и наблюдения постигать истину, но нельзя не согласиться, что в своих последних выводах немецкая метафизика не менее разошлась с унаследованной ею от католичества церковной догмой, чем самый крайний материализм, и запуталась в самой себе.
Тем не менее эта схоластика, или немецкая метафизика, как было сказано, была необходима для реформации. Без нее ее религиозная доктрина имела слишком слабое основание, сводившееся к догматическому признанию божественного происхождения книг священного писания, которые, раз боговдохновенность их не утверждается церковью, являются просто историческим памятником - произведениями, неизвестно кем и когда написанными, с сомнительным происхождением и мало понятным содержанием, как это и стало доказываться впоследствии в школах, ведущих свою прямую родословную от самого Лютера. Тем необходимее становились основания разумные.
...Его диссертация имела такой успех, что Лейбницу было предложено остаться при Альтдорфском университете, где он ее защищал. Не чувствуя однако особенного призвания к профессорской деятельности, Лейбниц отклонил это предложение и отправился в соседний с Альтдорфом Нюрнберг, привлеченный молвой о знаменитом алхимическом обществе Розенкрейцеров, в тайны которого безуспешно старался проникнуть в свое время Декарт. Ради этого Лейбниц выписал из сочинений знаменитейших алхимиков самые темные, нелепые и непонятные выражения и составил из них нечто в роде ученой записки, в которой он сам ничего не мог понять. Это бессмыслицу он подал председателю общества как доказательство своего глубокого знакомства с тайнами алхимии и имел такой успех, что был избран секретарем общества.
...Находятся ли у Ницше основы самого абсолютного отрицания божества, как его разумеют и члены христианской церкви, и деисты философских толков? Призывает ли он зарю нового мира правды, света, свободы с гибелью каких бы то ни было стеснений господствующей морали? Проповедует ли он полнейшее, беспредельное развитие нашего „я“, для которого все возможно и позволено, без каких-либо санкция нынешнего добра и зла?
Вот три главных столпа ницшеанства. Отрицать то, что они заключаются в его книгах - невозможно. Возмущаться ими или сочувствовать им - это другой вопрос; но придавать им какое-либо особое, мистическое, тем менее богоискательное значение - самозванная, антифилософская претензия.
Лейбниц. - Иванцов Николай Александрович (1863-1927)
...Схоластика, в самых кратких чертах, началась с разъяснения и толкования того, что в писании сказано неясно, или о чем там совершенно не говорится. Эти вопросы разрешались или на основании признанных авторитетов, в особенности Аристотеля, или путем произвольных догадок, - „самостоятельного мышления“, как их называли. Схоластика была таким образом, употребляя избитый термин, служанкой теологии. Но затем человеческий разум, которому дозволяется далее некоторый доступ в сферу вопросов бытия, начинает более верить в свои силы, ищет самостоятельности и убеждается, что он в состоянии собственными средствами разрешать те вопросы, ответы на которые признавались получаемыми нами лишь свыше через откровение. Формально, он еще не расходится с церковной догмой; он хочет только до всего дойти сам. Через это, однако, косвенным путем отвергается уже исключительное значение церковного авторитета и откровения. Ибо, если за человеческим разумом признано право находить собственными силами и доказывать те истины, в которые ему до тех пор полагалось только верить, то что же может помешать ему доказывать далее не истинность, но ложь этих догматов. Следствием является то, что человеческий разум или рационалистическая философия начинает и формально расходиться с церковным учением, как это в особенно резкой форме выражается у Спинозы.
...Но чем далее, тем сильнее расходилась метафизика не только с церковной догмой, но и сама с собою в противоречиях своих отдельных школ и представителей, объявлявших друг друга шарлатанами и ослами, равно как и с опытным знанием и теряла свой кредит. Она наглядно показала, что человеческий разум, предоставленный самому себе без всякого внешнего авторитета, будет ли то догма, утверждаемая на откровении, или положительное знание, доставляемое чувственным опытом, ни к чему определенному придти не в состоянии. Разум, предоставленный самому себе, исторически оказался совершенно несостоятельным, способным только к чтению лекций. Можно признавать или не признавать за человеческим разумом способность самостоятельно и независимо от опыта и наблюдения постигать истину, но нельзя не согласиться, что в своих последних выводах немецкая метафизика не менее разошлась с унаследованной ею от католичества церковной догмой, чем самый крайний материализм, и запуталась в самой себе.
Тем не менее эта схоластика, или немецкая метафизика, как было сказано, была необходима для реформации. Без нее ее религиозная доктрина имела слишком слабое основание, сводившееся к догматическому признанию божественного происхождения книг священного писания, которые, раз боговдохновенность их не утверждается церковью, являются просто историческим памятником - произведениями, неизвестно кем и когда написанными, с сомнительным происхождением и мало понятным содержанием, как это и стало доказываться впоследствии в школах, ведущих свою прямую родословную от самого Лютера. Тем необходимее становились основания разумные.
...Его диссертация имела такой успех, что Лейбницу было предложено остаться при Альтдорфском университете, где он ее защищал. Не чувствуя однако особенного призвания к профессорской деятельности, Лейбниц отклонил это предложение и отправился в соседний с Альтдорфом Нюрнберг, привлеченный молвой о знаменитом алхимическом обществе Розенкрейцеров, в тайны которого безуспешно старался проникнуть в свое время Декарт. Ради этого Лейбниц выписал из сочинений знаменитейших алхимиков самые темные, нелепые и непонятные выражения и составил из них нечто в роде ученой записки, в которой он сам ничего не мог понять. Это бессмыслицу он подал председателю общества как доказательство своего глубокого знакомства с тайнами алхимии и имел такой успех, что был избран секретарем общества.