Кони Анатолий Фёдорович (1844-1927) Собрание сочинений в восьми томах. Том 7. М., 1969 г.
Из лет юности и старости - 1912 г.
Возвращаюсь, однако, к незнакомому мне генералу, встреченному мною в Hôtel de France.
«Вот, - сказала хозяйка генералу, очевидно, продолжая начатый разговор, - однако, какие вещи пишет в Англии леди (она назвала фамилию, которую я в точности не могу припомнить) о генерале Гурко. Очень неприятно, если это хоть отчасти правда. Она пишет, будто Гурко, заняв Адрианополь в прошлую войну, велел очистить бывший в ее заведовании англо-турецкий госпиталь, а ей, когда она пришла объясняться, плюнул в лицо. Неужели это правда? Англичане, к сожалению, этому верят!» - «О, нет, сказал холодным тоном генерал-адъютант, - леди (и он приостановился) вошла в противоречие с истиной. Дело было так: войдя в Адрианополь и имея массу раненых людей, Гурко просил очистить для них часть госпиталя, потеснив несколько других больных, но Lady... явилась к нему, наговорила ему массу дерзостей и потребовала конвоя до румынских аванпостов, бросив таким образом всех своих больных на произвол судьбы. Гурко был с нею отменно вежлив и долготерпелив и в лицо ей плевать и не думал. Я, конечно, его в этой истории не одобряю». - «Как! - воскликнул я невольно. - Не одобряете? Но что же он дурного сделал? Его, кажется, ни в чем упрекнуть нельзя, судя по вашему рассказу». Генерал повернул ко мне свое красивое, выхоленное лицо и сказал с утонченною мягкостью и любезностью: «Вы меня не совсем поняли: я не одобряю потому, что сам поступил бы совершенно иначе, - и глаза его блеснули недобрым светом, и длинные, красивые пальцы судорожно сжались. - Я выбросил бы всех турок из лазарета и взял бы его под своих людей, а эту леди за все ее недопустимые и дерзкие выходки приказал бы арестовать и возил бы в своем арриергарде до конца войны»... Последние слова были сказаны таким тоном, что мне показалось, что красивый генерал внезапно выпустил когти, как проснувшийся лев, - и снова их спрятал... Затем он встал и собрался уходить. «А вы давно знакомы с Михаилом Дмитриевичем?» - спросила меня хозяйка. Тут только, услышав это имя и отчество, я понял, что вижу пред собою Скобелева, которого, судя по весьма популярным карточкам и портретам, я рисовал себе плечистым, полным и меньшего роста. «Я в первый раз имею честь встречаться с Михаилом Дмитриевичем». - «Будто в первый? - сказал Скобелев, улыбнувшись, и - на мой недоумевающий взгляд - прибавил: а помните экзамен из тригонометрии в Университете?., ведь это был я!..»
...Мой отец, изучавший медицину одновременно с Пироговым и свято чтивший своего товарища, вспоминал практические советы, даваемые популярным в Москве и имевшим обширную практику Мудровым на его последней лекции оканчивающим курс слушателям. Я уже говорил в другом месте об этих воспоминаниях, которые повторю здесь вкратце.
Мудров вызывал кого-либо из слушателей, облеченного, согласно тогдашней форме, в синий фрак с малиновым воротником и обшлагами, и спрашивал его о том, как будет он лечить замоскворецкого купца, и на ответ: «Постараюсь поставить диагноз и прибегну к „cura interna et externa" *», замечал: «Ты, братец, прежде всего пошли нанять карету, хоть заложи что-нибудь, коли денег нет, а карета чтоб была. Да как приедешь к больному и войдешь в дом, прежде всего поищи глазами образ, да помолись на него, а потом и спроси: «Где болящий?» - Ну, какая может быть болезнь у него? - скорей всего объелся... ты и пропиши ему oleum ricini ** в надлежащем количестве, а на расспросы окружающих скажи: «Ничего еще не могу сказать; приложу все разумение, а впрочем, на все воля господня».- Ну, облегчит его, и станут тебя считать хорошим доктором, невесту богатую сосватают...» - «Ну, а тебя, - обращался он к другому вызванному, - позовут барыню-помещицу лечить. Что ты предпримешь?» Но едва тот успевал сказать: «Пошлю нанять карету...», - Мудров перебивал его и говорил: «Никакой кареты не надо: поезжай на гитаре (так назывались особые дрожки, именуемые также калибером, на которых можно было сидеть верхом), а как останешься с больной один и услышишь, что она на нервы жалуется, ты скажи ей: «Сударыня, mens sana in corpore sano *** и наоборот: может, у вас по условиям светской жизни какие-нибудь надобности или потребности есть, а супруг этого не понимает или считает капризом...» Она расплачется, да и разболтает тебе, а ты пропиши ей «aqua fontana cum saccharo albi MDS» **** через два часа по столовой ложке, а мужу, который тебя спросит, скажи: «Сильнейшее потрясение всего организма; если у ней какие-нибудь глупые желания или капризы есть, уж вы не перечьте - всякое огорчение вредно». Вот он ей шаль, или шляпку, или что там другое и купит, она повеселеет и выздоровеет. А о тебе скажут: «Вот искусный доктор». Так-то!»
* Лечению внутреннему и наружному (лат.).
** Касторовое масло (лат>).
*** Здоровый дух в здоровом теле (лат.).
**** Ключевой воды с сахаром (лат.). MDS - рецептурное сокращенное обозначение: misce - с(мешай); da - д(аи); signa - о(бозначь).
Возвращаюсь, однако, к незнакомому мне генералу, встреченному мною в Hôtel de France.
«Вот, - сказала хозяйка генералу, очевидно, продолжая начатый разговор, - однако, какие вещи пишет в Англии леди (она назвала фамилию, которую я в точности не могу припомнить) о генерале Гурко. Очень неприятно, если это хоть отчасти правда. Она пишет, будто Гурко, заняв Адрианополь в прошлую войну, велел очистить бывший в ее заведовании англо-турецкий госпиталь, а ей, когда она пришла объясняться, плюнул в лицо. Неужели это правда? Англичане, к сожалению, этому верят!» - «О, нет, сказал холодным тоном генерал-адъютант, - леди (и он приостановился) вошла в противоречие с истиной. Дело было так: войдя в Адрианополь и имея массу раненых людей, Гурко просил очистить для них часть госпиталя, потеснив несколько других больных, но Lady... явилась к нему, наговорила ему массу дерзостей и потребовала конвоя до румынских аванпостов, бросив таким образом всех своих больных на произвол судьбы. Гурко был с нею отменно вежлив и долготерпелив и в лицо ей плевать и не думал. Я, конечно, его в этой истории не одобряю». - «Как! - воскликнул я невольно. - Не одобряете? Но что же он дурного сделал? Его, кажется, ни в чем упрекнуть нельзя, судя по вашему рассказу». Генерал повернул ко мне свое красивое, выхоленное лицо и сказал с утонченною мягкостью и любезностью: «Вы меня не совсем поняли: я не одобряю потому, что сам поступил бы совершенно иначе, - и глаза его блеснули недобрым светом, и длинные, красивые пальцы судорожно сжались. - Я выбросил бы всех турок из лазарета и взял бы его под своих людей, а эту леди за все ее недопустимые и дерзкие выходки приказал бы арестовать и возил бы в своем арриергарде до конца войны»... Последние слова были сказаны таким тоном, что мне показалось, что красивый генерал внезапно выпустил когти, как проснувшийся лев, - и снова их спрятал... Затем он встал и собрался уходить. «А вы давно знакомы с Михаилом Дмитриевичем?» - спросила меня хозяйка. Тут только, услышав это имя и отчество, я понял, что вижу пред собою Скобелева, которого, судя по весьма популярным карточкам и портретам, я рисовал себе плечистым, полным и меньшего роста. «Я в первый раз имею честь встречаться с Михаилом Дмитриевичем». - «Будто в первый? - сказал Скобелев, улыбнувшись, и - на мой недоумевающий взгляд - прибавил: а помните экзамен из тригонометрии в Университете?., ведь это был я!..»
...Мой отец, изучавший медицину одновременно с Пироговым и свято чтивший своего товарища, вспоминал практические советы, даваемые популярным в Москве и имевшим обширную практику Мудровым на его последней лекции оканчивающим курс слушателям. Я уже говорил в другом месте об этих воспоминаниях, которые повторю здесь вкратце.
Мудров вызывал кого-либо из слушателей, облеченного, согласно тогдашней форме, в синий фрак с малиновым воротником и обшлагами, и спрашивал его о том, как будет он лечить замоскворецкого купца, и на ответ: «Постараюсь поставить диагноз и прибегну к „cura interna et externa" *», замечал: «Ты, братец, прежде всего пошли нанять карету, хоть заложи что-нибудь, коли денег нет, а карета чтоб была. Да как приедешь к больному и войдешь в дом, прежде всего поищи глазами образ, да помолись на него, а потом и спроси: «Где болящий?» - Ну, какая может быть болезнь у него? - скорей всего объелся... ты и пропиши ему oleum ricini ** в надлежащем количестве, а на расспросы окружающих скажи: «Ничего еще не могу сказать; приложу все разумение, а впрочем, на все воля господня».- Ну, облегчит его, и станут тебя считать хорошим доктором, невесту богатую сосватают...» - «Ну, а тебя, - обращался он к другому вызванному, - позовут барыню-помещицу лечить. Что ты предпримешь?» Но едва тот успевал сказать: «Пошлю нанять карету...», - Мудров перебивал его и говорил: «Никакой кареты не надо: поезжай на гитаре (так назывались особые дрожки, именуемые также калибером, на которых можно было сидеть верхом), а как останешься с больной один и услышишь, что она на нервы жалуется, ты скажи ей: «Сударыня, mens sana in corpore sano *** и наоборот: может, у вас по условиям светской жизни какие-нибудь надобности или потребности есть, а супруг этого не понимает или считает капризом...» Она расплачется, да и разболтает тебе, а ты пропиши ей «aqua fontana cum saccharo albi MDS» **** через два часа по столовой ложке, а мужу, который тебя спросит, скажи: «Сильнейшее потрясение всего организма; если у ней какие-нибудь глупые желания или капризы есть, уж вы не перечьте - всякое огорчение вредно». Вот он ей шаль, или шляпку, или что там другое и купит, она повеселеет и выздоровеет. А о тебе скажут: «Вот искусный доктор». Так-то!»
* Лечению внутреннему и наружному (лат.).
** Касторовое масло (лат>).
*** Здоровый дух в здоровом теле (лат.).
**** Ключевой воды с сахаром (лат.). MDS - рецептурное сокращенное обозначение: misce - с(мешай); da - д(аи); signa - о(бозначь).