Кони Анатолий Фёдорович (1844-1927) Собрание сочинений в восьми томах. Том 4. М., 1967 г.
«О допущении женщин в адвокатуру» 1913 г.
...Обращаюсь к общим возражениям против допущения женщин в адвокатуру. Первое общее возражение и весьма, по-видимому, серьезное сводится к вопросу: какая существует неотложная надобность в таком законе? - и к ответу, что неотложной надобности в нем нет, потому что недостатка в адвокатах в большинстве городских местностей не существует. Я полагаю, что тут нас ставят на совершенно неверный путь. Мне думается, что при законодательной работе говорить о неотложной надобности, т. е. о необходимости, едва ли следует. Закон должен основываться не на такой необходимости, которая, прижав медлительного законодателя к стене, вызывает поспешную необдуманность издаваемых им законов и торопливую недоговоренность этих законов, которая потом заставляет самого законодателя сомневаться в целесообразности и прочности того, что он дал, а должен быть результатом спокойно сознанной потребности общества. И наша история представляет тому массу примеров. Разве была неотложная необходимость учреждать Академию Наук? Однако Петр Великий ее учредил в свои предсмертные дни и ответом русской земли на это был Ломоносов. Разве была необходимость строить железные дороги тогда, когда в самой Европе были только две железные дороги и когда такой государственный человек, как Тьер, признавал их совершенно бесполезными и ненужными. Однако император Николай I не остановился перед этим, весьма распространенным, взглядом и построил (в Европе третью) Царскосельскую железную дорогу в России, и осуществил постройку железного пути между Петербургом и Москвою. Он имел в виду тогда не неотложную необходимость, а потребность страны. Наконец, припомните освобождение крестьян. Разве тогда не говорилось многими сановниками, что где же неотложная надобность освобождать крепостных с землею, когда вполне достаточно дать им то устройство государственных крестьян, которое светлейший князь Меншиков остроумно назвал укороченным бытом в уменьшенном размере, и этим все обойдется? Император Александр II понял, что это назревшая общественная и историческая потребность, и вместе со своими сподвижниками удовлетворил ее в великий, святой день 19 февраля.
...Итак, не о неотложной необходимости, а о потребности надо говорить. закон не осуществлен до сих пор. Существует ли эта потребность в настоящее время в русском обществе? Здесь указывают, что настоящий законопроект есть продукт рационализма, который стремится к тому, чтобы увеличить права и уменьшить обязанности. Господа, я не берусь защищать рационализм, так своеобразно понимаемый, но думаю, что, кроме подобных теоретических соображений, есть одно, которое должно руководить законодателем, а именно соображение о том, что нужно, по возможности, увеличивать не только права, но и нравственные обязанности, а нравственные обязанности самого законодателя состоят в том, чтобы каждой части населения, каждому его слою дышалось по возможности легче и жилось сноснее. Для кого же секрет, что жизнь удорожилась чрезвычайно? Кто же не чувствует, что бытовые и житейские условия чрезвычайно изменились за последние 50 лет? Кому не известно, что старые дворянские гнезда, в которых жили без труда молодые девушки и спокойно ждали того времени, когда они выйдут замуж и, быть может, лишь одна останется хозяйкой старого гнезда для следующих поколений, уничтожились, что в настоящее время оскудения этого вовсе нет, как нет жизни целого сословия людей на счет труда подвластного большинства? Необходимо многим, беззаботно жившим, самим идти зарабатывать хлеб. Необходимо лично вступать в борьбу за существование, т. е. за кусок хлеба. И вследствие этого является потребность возможного расширения областей честной и непостыдной деятельности. Конечно, лучшее призвание женщины и наиболее нормальное ее положение - семья и лежащий в основании ее брак. Но надо же быть откровенным с самим собой. Мы ведь знаем, что в том среднем сословии, которое образовалось за последние 50 лет в России, которое отошло от земли и в то же время не поднялось в материальном смысле так, чтобы не нуждаться, брак становится все больше, что очень печально, предметом роскоши, часто недоступным по экономическим условиям жизни, часто рискованным по отношению к исполнению обязанностей относительно будущих детей. Посмотрите на реверсы, которые требуются от офицера, без которых он не может жениться, пока не достигнет известного возраста; вспомните о трагикомических распоряжениях почтового ведомства, ограничивающих круг лиц, за которых могут выходить почтовые и телеграфные девицы замуж; взгляните в распоряжения по городским училищам Петербурга, в силу коих учительницам вовсе запрещается выходить замуж. Разве все это не доказывает, .что брак становится для многих трудно достижимым устройством своего быта и что возникает вопрос, куда же деваться тем, которых нередко загадочное счастие брака обойдет и у которых нет ни наследственного, ни другого имущества? Им остается лично зарабатывать себе хлеб, чтобы существовать, и достаточно взглянуть вокруг себя, чтобы увидеть многочисленные примеры этому. А если это так, то как же государство может не придти на помощь этому положению и не открыть новую сферу деятельности, не открыть женщине новый способ заработка? При этом посмотрите на самую деятельность государства относительно высшей школы. У нас пять заведений, которые дают женщинам высшее юридическое образование, и они все существуют с разрешения правительства и по утвержденной правительством программе. У нас, наконец, явилось разрешение женщинам держать экзамены по предметам юридического курса, затем получать степень магистра и доктора и занимать места на университетской кафедре Киевского университета, который рекомендует двух женщин по кафедрам филологической и математической. Поэтому, если так смотрит правительство, то правильно ли, справедливо ли, достойно ли сказать женщинам, которые получают это, покровительствуемое им, высшее юридическое образование, что оно для них бесплодно, что оно практического применения не получит? Можно ли сказать этим женщинам, что они жили в Петербурге или в Москве, переносили и голод, и холод, и нужду, и тяжелые условия и обстановку жизни, может быть из последних сил давая уроки и занимаясь, за грошевое вознаграждение, переводами, иногда находясь на краю отчаяния и самоубийства, и платили из последних крох, чтобы получить юридические знания, лишь для того, чтобы вернуться домой, так как эти знания им не нужны практически, если только они не хотят или не умеют стать доктором или магистром!? Можно ли сказать им: отправляйтесь туда, откуда приехали, с расширенным горизонтом знаний, но с крайне суженным приложением их к делу. Есть известная немецкая формула, что призванию женщины отвечают четыре «К»: Kinder, Küche, Kleider, Kirche. Как же, однако, эта формула будет применяться женщиной-юристкой, если у нее нет Kinder!? Или она будет исполнять свое назначение, применяя у плиты основания римского права или покупать себе шляпу с петушиными перьями, руководясь началами государственного права? Да ведь это звучит злой насмешкой, бездушной иронией!
...Затем говорится, что надо пощадить женскую стыдливость. Вот тут и есть то лицемерие, о котором я позволил себе говорить. Женщина будет иметь опасное, незримое влияние на судей, это - сирена, соблазнительница Ева, которая ничем не будет брезгать, чтобы повлиять на судью. И тут же, рядом, говорят, что необходимо охранять ее стыдливость, поберечь ее нервы. Но надо же быть последовательным: если она соблазнительница, никакими приемами не брезгающая, то у нее стыдливости искать напрасно. Притом женщина, как адвокат, может являться защитницей по уголовному делу, где только и могут быть эти грязные подробности, или по назначению суда, или по выбору клиента. Относительно клиента она всегда имеет возможность не принять на себя его защиты, и, следовательно, вопрос о вынужденном оскорблении ее стыдливости падает. А относительно назначения судом, то я думаю, что председатель суда, который назначил бы женщину-адвоката защитницей по делу о мужеложстве, или о скотоложстве, или вообще о чем-либо подобном, был бы достоин дисциплинарного взыскания. Он не должен позволять себе назначать женщин на такие дела. Он обязан заботиться об ее стыдливости, а не закон. Вспомним, наконец, врачей. Разве им не приходится присутствовать при самых тяжких зрелищах, при операциях и т. д., при последних минутах злополучных самоубийц, при невыносимых физических мучениях больного, при терзаниях его близких, при их отчаянии, при их тщетной надежде? Однако же мы женщин от этого не ограждаем. Наконец, делается указание на то, что английские судьи находят, что присутствие женщин в их среде их стесняет. Удивляюсь на английских судей, я о них держусь балее высокого мнения. Каким образом отправление правосудия может еытъ стесняемо присутствием женщин? Разве это происходит в компании кутящих мужчин, где говорят непечатные слова и рассказывают неприличные анекдоты, причем присутствие женщины, конечно, стесняет? Наконец, если публичность заседаний, где сидят женщины в публике, судей не стесняет, то почему же их стесняет то, что женщина является как адвокат. А затем, подымается вопрос о необходимости вообще охранения женской стыдливости. Я тоже стоял бы за это, но это не имеет ничего общего с женщинами-адвокатами. Охраняя женскую стыдливость в суде и не допуская для этого женщин в адвокатуру, вы, однако, ничего не можете, господа, предпринять против того яда порнографии, который каждый день еще в очень недавнее время наша извращенная беллетристика разливала среди русских читателей и нашей женской молодежи. Вы ничего не в силах предпринять против кинематографов, которые показывают народу методологию и систематику убийств и других преступлений, показывая, например, как совершается ограбление почтовых отделений или бросание людей под поезд. Вы ничего не можете сделать против кинематографа, о котором еще сегодня напечатано, что там представляется картина, как женщина, возревновав сестру, желающую выйти замуж за любимого ею человека, подходит к ней и обливает ей лицо серной кислотой. Против этой и других подобных ей, развивающих кровожадные чувства или разжигающих похоть картин, свободно допускаемых с постыдным попустительством, вы ничего не можете сделать, а будете путем исключения женщин из адвокатуры ограждать их достоинство и стыдливость?! Мы читаем наряду с этим, - и это до сих пор не было опровергнуто, - что в городе Чистополе учебное начальство требует, чтобы учительница, при поступлении в школу, представляла, кроме свидетельства о благонадежности, свидетельство врача о том, что она физически невинна! После этого едва ли возможно говорить о необходимости защищать стыдливость в суде. Стоит представить себе - в уездном обществе- положение свидетельствуемой и репутацию той, которая в справедливом негодовании откажется от осмотра, рискуя потерять кусок хлеба... Вот где нужно защищать стыдливость!
Примечание. По поводу моей ссылки на книгу Бытия, член Государственного совета протоиерей Буткевич почтил меня заявлением, что ссылка эта напоминает ему Ляпкина-Тяпкина, про которого городничий утверждал, что, когда он начнет говорить о сотворении мира, то просто волосы дыбом становятся, и выразил желание знать, в какой Библии я мог отыскать сведения о сотворении мужчины и женщины равными, когда даже в самом способе творения бог показал различие мужской и женской природы. Не могу не пожалеть о той поспешности, с которой, в своем развязном сравнении, почтенный оратор разделил взгляд Сквозника-Дмухановского. Конечно, полезно помнить образы, созданные Гоголем, но следует быть знакомым и с другими великими русскими писателями, например с Достоевским, которого едва ли кто решится, по отношению к Священному писанию, упрекнуть в солидарности с судьей из «Ревизора». Вот что говорит Достоевский в своей «Записной книжке», как я однажды здесь уже указывал по другому вопросу: «Вся ошибка женского вопроса в том, что делят неделимое. Берут мужчину и женщину раздельно, тогда как это единый целостный организм: «мужа и жену - создал их». Человек есть единый организм, с детьми, с предками, с потомками, со всем человечеством. А законы пишутся, все разделяя и деля на составные элементы. Церковь не делит».
...Обращаюсь к общим возражениям против допущения женщин в адвокатуру. Первое общее возражение и весьма, по-видимому, серьезное сводится к вопросу: какая существует неотложная надобность в таком законе? - и к ответу, что неотложной надобности в нем нет, потому что недостатка в адвокатах в большинстве городских местностей не существует. Я полагаю, что тут нас ставят на совершенно неверный путь. Мне думается, что при законодательной работе говорить о неотложной надобности, т. е. о необходимости, едва ли следует. Закон должен основываться не на такой необходимости, которая, прижав медлительного законодателя к стене, вызывает поспешную необдуманность издаваемых им законов и торопливую недоговоренность этих законов, которая потом заставляет самого законодателя сомневаться в целесообразности и прочности того, что он дал, а должен быть результатом спокойно сознанной потребности общества. И наша история представляет тому массу примеров. Разве была неотложная необходимость учреждать Академию Наук? Однако Петр Великий ее учредил в свои предсмертные дни и ответом русской земли на это был Ломоносов. Разве была необходимость строить железные дороги тогда, когда в самой Европе были только две железные дороги и когда такой государственный человек, как Тьер, признавал их совершенно бесполезными и ненужными. Однако император Николай I не остановился перед этим, весьма распространенным, взглядом и построил (в Европе третью) Царскосельскую железную дорогу в России, и осуществил постройку железного пути между Петербургом и Москвою. Он имел в виду тогда не неотложную необходимость, а потребность страны. Наконец, припомните освобождение крестьян. Разве тогда не говорилось многими сановниками, что где же неотложная надобность освобождать крепостных с землею, когда вполне достаточно дать им то устройство государственных крестьян, которое светлейший князь Меншиков остроумно назвал укороченным бытом в уменьшенном размере, и этим все обойдется? Император Александр II понял, что это назревшая общественная и историческая потребность, и вместе со своими сподвижниками удовлетворил ее в великий, святой день 19 февраля.
...Итак, не о неотложной необходимости, а о потребности надо говорить. закон не осуществлен до сих пор. Существует ли эта потребность в настоящее время в русском обществе? Здесь указывают, что настоящий законопроект есть продукт рационализма, который стремится к тому, чтобы увеличить права и уменьшить обязанности. Господа, я не берусь защищать рационализм, так своеобразно понимаемый, но думаю, что, кроме подобных теоретических соображений, есть одно, которое должно руководить законодателем, а именно соображение о том, что нужно, по возможности, увеличивать не только права, но и нравственные обязанности, а нравственные обязанности самого законодателя состоят в том, чтобы каждой части населения, каждому его слою дышалось по возможности легче и жилось сноснее. Для кого же секрет, что жизнь удорожилась чрезвычайно? Кто же не чувствует, что бытовые и житейские условия чрезвычайно изменились за последние 50 лет? Кому не известно, что старые дворянские гнезда, в которых жили без труда молодые девушки и спокойно ждали того времени, когда они выйдут замуж и, быть может, лишь одна останется хозяйкой старого гнезда для следующих поколений, уничтожились, что в настоящее время оскудения этого вовсе нет, как нет жизни целого сословия людей на счет труда подвластного большинства? Необходимо многим, беззаботно жившим, самим идти зарабатывать хлеб. Необходимо лично вступать в борьбу за существование, т. е. за кусок хлеба. И вследствие этого является потребность возможного расширения областей честной и непостыдной деятельности. Конечно, лучшее призвание женщины и наиболее нормальное ее положение - семья и лежащий в основании ее брак. Но надо же быть откровенным с самим собой. Мы ведь знаем, что в том среднем сословии, которое образовалось за последние 50 лет в России, которое отошло от земли и в то же время не поднялось в материальном смысле так, чтобы не нуждаться, брак становится все больше, что очень печально, предметом роскоши, часто недоступным по экономическим условиям жизни, часто рискованным по отношению к исполнению обязанностей относительно будущих детей. Посмотрите на реверсы, которые требуются от офицера, без которых он не может жениться, пока не достигнет известного возраста; вспомните о трагикомических распоряжениях почтового ведомства, ограничивающих круг лиц, за которых могут выходить почтовые и телеграфные девицы замуж; взгляните в распоряжения по городским училищам Петербурга, в силу коих учительницам вовсе запрещается выходить замуж. Разве все это не доказывает, .что брак становится для многих трудно достижимым устройством своего быта и что возникает вопрос, куда же деваться тем, которых нередко загадочное счастие брака обойдет и у которых нет ни наследственного, ни другого имущества? Им остается лично зарабатывать себе хлеб, чтобы существовать, и достаточно взглянуть вокруг себя, чтобы увидеть многочисленные примеры этому. А если это так, то как же государство может не придти на помощь этому положению и не открыть новую сферу деятельности, не открыть женщине новый способ заработка? При этом посмотрите на самую деятельность государства относительно высшей школы. У нас пять заведений, которые дают женщинам высшее юридическое образование, и они все существуют с разрешения правительства и по утвержденной правительством программе. У нас, наконец, явилось разрешение женщинам держать экзамены по предметам юридического курса, затем получать степень магистра и доктора и занимать места на университетской кафедре Киевского университета, который рекомендует двух женщин по кафедрам филологической и математической. Поэтому, если так смотрит правительство, то правильно ли, справедливо ли, достойно ли сказать женщинам, которые получают это, покровительствуемое им, высшее юридическое образование, что оно для них бесплодно, что оно практического применения не получит? Можно ли сказать этим женщинам, что они жили в Петербурге или в Москве, переносили и голод, и холод, и нужду, и тяжелые условия и обстановку жизни, может быть из последних сил давая уроки и занимаясь, за грошевое вознаграждение, переводами, иногда находясь на краю отчаяния и самоубийства, и платили из последних крох, чтобы получить юридические знания, лишь для того, чтобы вернуться домой, так как эти знания им не нужны практически, если только они не хотят или не умеют стать доктором или магистром!? Можно ли сказать им: отправляйтесь туда, откуда приехали, с расширенным горизонтом знаний, но с крайне суженным приложением их к делу. Есть известная немецкая формула, что призванию женщины отвечают четыре «К»: Kinder, Küche, Kleider, Kirche. Как же, однако, эта формула будет применяться женщиной-юристкой, если у нее нет Kinder!? Или она будет исполнять свое назначение, применяя у плиты основания римского права или покупать себе шляпу с петушиными перьями, руководясь началами государственного права? Да ведь это звучит злой насмешкой, бездушной иронией!
...Затем говорится, что надо пощадить женскую стыдливость. Вот тут и есть то лицемерие, о котором я позволил себе говорить. Женщина будет иметь опасное, незримое влияние на судей, это - сирена, соблазнительница Ева, которая ничем не будет брезгать, чтобы повлиять на судью. И тут же, рядом, говорят, что необходимо охранять ее стыдливость, поберечь ее нервы. Но надо же быть последовательным: если она соблазнительница, никакими приемами не брезгающая, то у нее стыдливости искать напрасно. Притом женщина, как адвокат, может являться защитницей по уголовному делу, где только и могут быть эти грязные подробности, или по назначению суда, или по выбору клиента. Относительно клиента она всегда имеет возможность не принять на себя его защиты, и, следовательно, вопрос о вынужденном оскорблении ее стыдливости падает. А относительно назначения судом, то я думаю, что председатель суда, который назначил бы женщину-адвоката защитницей по делу о мужеложстве, или о скотоложстве, или вообще о чем-либо подобном, был бы достоин дисциплинарного взыскания. Он не должен позволять себе назначать женщин на такие дела. Он обязан заботиться об ее стыдливости, а не закон. Вспомним, наконец, врачей. Разве им не приходится присутствовать при самых тяжких зрелищах, при операциях и т. д., при последних минутах злополучных самоубийц, при невыносимых физических мучениях больного, при терзаниях его близких, при их отчаянии, при их тщетной надежде? Однако же мы женщин от этого не ограждаем. Наконец, делается указание на то, что английские судьи находят, что присутствие женщин в их среде их стесняет. Удивляюсь на английских судей, я о них держусь балее высокого мнения. Каким образом отправление правосудия может еытъ стесняемо присутствием женщин? Разве это происходит в компании кутящих мужчин, где говорят непечатные слова и рассказывают неприличные анекдоты, причем присутствие женщины, конечно, стесняет? Наконец, если публичность заседаний, где сидят женщины в публике, судей не стесняет, то почему же их стесняет то, что женщина является как адвокат. А затем, подымается вопрос о необходимости вообще охранения женской стыдливости. Я тоже стоял бы за это, но это не имеет ничего общего с женщинами-адвокатами. Охраняя женскую стыдливость в суде и не допуская для этого женщин в адвокатуру, вы, однако, ничего не можете, господа, предпринять против того яда порнографии, который каждый день еще в очень недавнее время наша извращенная беллетристика разливала среди русских читателей и нашей женской молодежи. Вы ничего не в силах предпринять против кинематографов, которые показывают народу методологию и систематику убийств и других преступлений, показывая, например, как совершается ограбление почтовых отделений или бросание людей под поезд. Вы ничего не можете сделать против кинематографа, о котором еще сегодня напечатано, что там представляется картина, как женщина, возревновав сестру, желающую выйти замуж за любимого ею человека, подходит к ней и обливает ей лицо серной кислотой. Против этой и других подобных ей, развивающих кровожадные чувства или разжигающих похоть картин, свободно допускаемых с постыдным попустительством, вы ничего не можете сделать, а будете путем исключения женщин из адвокатуры ограждать их достоинство и стыдливость?! Мы читаем наряду с этим, - и это до сих пор не было опровергнуто, - что в городе Чистополе учебное начальство требует, чтобы учительница, при поступлении в школу, представляла, кроме свидетельства о благонадежности, свидетельство врача о том, что она физически невинна! После этого едва ли возможно говорить о необходимости защищать стыдливость в суде. Стоит представить себе - в уездном обществе- положение свидетельствуемой и репутацию той, которая в справедливом негодовании откажется от осмотра, рискуя потерять кусок хлеба... Вот где нужно защищать стыдливость!
Примечание. По поводу моей ссылки на книгу Бытия, член Государственного совета протоиерей Буткевич почтил меня заявлением, что ссылка эта напоминает ему Ляпкина-Тяпкина, про которого городничий утверждал, что, когда он начнет говорить о сотворении мира, то просто волосы дыбом становятся, и выразил желание знать, в какой Библии я мог отыскать сведения о сотворении мужчины и женщины равными, когда даже в самом способе творения бог показал различие мужской и женской природы. Не могу не пожалеть о той поспешности, с которой, в своем развязном сравнении, почтенный оратор разделил взгляд Сквозника-Дмухановского. Конечно, полезно помнить образы, созданные Гоголем, но следует быть знакомым и с другими великими русскими писателями, например с Достоевским, которого едва ли кто решится, по отношению к Священному писанию, упрекнуть в солидарности с судьей из «Ревизора». Вот что говорит Достоевский в своей «Записной книжке», как я однажды здесь уже указывал по другому вопросу: «Вся ошибка женского вопроса в том, что делят неделимое. Берут мужчину и женщину раздельно, тогда как это единый целостный организм: «мужа и жену - создал их». Человек есть единый организм, с детьми, с предками, с потомками, со всем человечеством. А законы пишутся, все разделяя и деля на составные элементы. Церковь не делит».