Книга третья
Глава VIII. Натуральный Супернатурализмъ.
..."И далѣе, можетъ ли быть что-нибудь болѣе чудесное, чѣмъ дѣйствительный, настоящій Духъ? Англичанинъ Джонсонъ всю свою жизнь страстно желалъ видѣть таковаго, но не могъ, хотя и ходилъ въ Кокъ-Лэнъ, а оттуда -- подъ церковные своды, и постукивалъ по гробамъ. Глупый Докторъ! Развѣ онъ никогда не смотрѣлъ своимъ умственнымъ взоромъ такъ же, какъ тѣлеснымъ, вокругъ себя, въ это полное теченіе человѣческой Жизни, которую онъ такъ любилъ? Неужели онъ никогда не посмотрѣлъ даже хотя бы въ самого Себя? Добрый Докторъ былъ Духомъ, столь дѣйствительнымъ и настоящимъ, какого только могла пожелать его душа; и болѣе того: милліоны Духовъ
странствовали по улицамъ рядомъ съ нимъ. Еще разъ говорю я: сотри Иллюзію Времени; сожми шестьдесятъ лѣтъ въ шестьдесятъ секундъ: что такое былъ онъ, что такое мы? Развѣ мы не Духи, которымъ придана форма тѣла, форма Явленія, и которые снова исчезаютъ въ воздухъ и въ Невидимость? Это не метафора, -- это простой научный фактъ: мы возникаемъ изъ Ничто, принимаемъ Образъ и дѣлаемся Явленіями; вокругъ насъ, какъ вокругъ самыхъ подлинныхъ привидѣній, -- Вѣчность, а для Вѣчности секунды все равно что годы и эоны. Не достигаютъ ли сюда звуки Любви и Вѣры, какъ бы отъ струнъ небесной арфы, подобно Пѣнію блаженныхъ Душъ? И далѣе: развѣ мы не визжимъ и не пищимъ (въ нашихъ сварливыхъ совиныхъ спорахъ и пререканіяхъ); развѣ мы не скользимъ роковымъ образомъ, слабые и боязливые, или не шумимъ (poltern) и не веселимся въ нашей безумной Пляскѣ Смерти, пока благоуханіе утренняго воздуха не призоветъ насъ къ нашему тихому Жилищу, пока не пробудится полная сновидѣній Ночь и не станетъ Днемъ? Гдѣ теперь Александръ Македонскій? Слѣдуетъ ли еще за нимъ стальная Рать, которая вопила въ свирѣпыхъ кликахъ битвы при Иссѣ и Арбелѣ? Или они всѣ окончательно исчезли, какъ и подобаетъ спугнутымъ Домовымъ? Также и Наполеонъ и его Бѣгства изъ Москвы и Аустерлицкія Кампаніи? Что все это, какъ не самая настоящая Охота Духовъ, которая теперь пронеслась мимо со всѣмъ своимъ завывающимъ шумомъ, дѣлавшимъ Ночь отвратительной? -- Духи! Около тысячи милліоновъ ихъ открыто ходитъ по Землѣ среди бѣла дня; съ полсотни ихъ исчезло, съ полсотни появилось, прежде, чѣмъ твои часы тикнули одинъ разъ".
"О Небо! Таинственно, страшно думать, что мы не только носимъ каждый въ себѣ будущаго Духа, но что мы и теперь уже самымъ подлиннымъ образомъ Духи. Эти Члены, откуда мы ихъ имѣемъ? Эта бурная Сила, эта кровь жизни съ ея кипучею Страстью? Все это прахъ и тѣнь, Система тѣней, соединенныхъ вокругъ нашего Я, въ которой, на нѣсколько мгновеній или на нѣсколько лѣтъ, Божественная сущность должна открываться во плоти. Этотъ воинъ на своемъ сильномъ боевомъ конѣ, -- огонь горитъ въ его глазахъ, сила таится въ его рукѣ и сердцѣ; но и воинъ, и боевой конь -- призракъ, проявленная Сила, и ничего болѣе. Они гордо попираютъ землю, какъ будто бы земля была твердой субстанціей. Безумный! Земля только перепонка; она лопается на-двое, -- и воинъ и боевой конь погружаются глубже всякаго лота. Лота? Само воображеніе не можетъ слѣдовать за ними. Немного временн тому назадъ,-- ихъ не было; еще немного времени, -- и ихъ уже нѣтъ, самаго праха ихъ нѣтъ".
"Такъ было изначала, такъ будетъ до конца. Поколѣніе за Поколѣніемъ принимаетъ на себя форму Тѣла и, исходя изъ Киммерійской Ночи, съ порученіемъ отъ Неба, выступаетъ впередъ. Какіе въ каждомъ изъ нихъ есть Сила и Огонь, тѣ оно и упо-требляетъ. Одно мелетъ на мельницѣ Ремесла; другое подобно охотнику, карабкается на головокружительныя Альпійскія высоты Науки; иное разбивается въ куски о скалы Борьбы, въ войнѣ съ своимъ ближнимъ, -- и затѣмъ этотъ посланникъ Неба отзывается назадъ. Его земное Одѣяніе ниспадаетъ и скоро дѣлается даже для Чувства исчезнувшею Тѣнью. Такимъ образомъ, подобно какому-то дико пылающему, дико гремящему обозу Небесной Артиллеріи, это таинственное Человѣчество гремитъ и пылаетъ въ длинно растянувшемся, быстро смѣняющемся величіи, черезъ неизвѣстныя бездны. Такъ, подобно созданному Богомъ, дышащему огнемъ Духу-Привидѣнію, появляемся мы изъ Пустоты, бурно спѣшимъ черезъ удивленную Землю, затѣмъ погружаемся опять въ Пустоту. Земныя горы сравниваются, ея моря наполняются при нашемъ проходѣ: можетъ ли Земля, которая только мертва и призракъ, противостоять Духамъ, которыя имѣютъ реальность и живы? На самомъ твердомъ адамантѣ отпечатываются наши слѣды; послѣдній Рядъ войска можетъ разобрать слѣды самаго перваго Авангарда. Но откуда? -- О Небо, куда? Чувство не знаетъ; Вѣра не знаетъ, -- кромѣ только одного: черезъ Тайну къ Тайнѣ, отъ Бога къ Богу". .
"И Сами мы вещественны, какъ сны.
Изъ насъ самихъ родятся сновидѣнья,
И наша Жизнь лишь сномъ окружена!"
Глава IX. Обозрѣніе.
Здѣсь, наконецъ, возникаетъ важный вопросъ: многіе ли Британскіе Читатели дѣйствительно до стигли съ нами новой обѣтованной земли? Открывается ли теперь наконецъ передъ ними Философія Одежды? Дологъ и полонъ приключеній былъ путь: отъ этихъ, наиболѣе обиходныхъ, осязаемыхъ Шерстяныхъ Оболочекъ Человѣка, черезъ его удивительныя Тѣлесныя Одѣянія и его удивительные Общественные Уборы, вплоть до Одѣянія самой Души его Души, до самихъ Времени и Пространства!
Глава X. Корпорація Дэнди.
Прежде всего, касательно Дэнди, разсмотримъ, съ нѣкоторой научной строгостью, что собственно есть Дэнди. Дэнди есть Человѣкъ, носящій Одежду, Человѣкъ, котораго ремесло, обязанность и все существованіе заключается въ ношеніи Одежды. Всѣ способности его души, духа, кошелька и личности героически посвящены этому одному объекту, мудрому и хорошему ношенію Одежды; такъ что, какъ другіе одѣваются, чтобы жить, онъ живетъ, чтобы одѣваться. Всеобъемлющая важность Одежды, чтобы доказать которую Германскій Профессоръ, съ безпримѣрною ученостью и остроуміемъ, пишетъ цѣлый громадный Трудъ, -- въ умѣ Дэнди раскрывается безъ усилія, какъ бы по инстинкту генія; онъ вдохновленъ Одеждой; онъ -- Поэтъ Одежды. То, что Тейфельсдрекъ назвалъ бы "Божественной Идеей Одежды", родилось вмѣстѣ съ нимъ, и эта Идея, подобно всѣмъ другимъ такимъ Идеямъ, должна выразиться внѣшнимъ образомъ, или разбить его сердце на куски въ невыразимой смертельной тоскѣ.
Мы назвали его Поэтомъ: развѣ его тѣло не есть (набитый) пергаментъ, на которомъ онъ пишетъ, искусными Геддерсфильдскими красками, Сонетъ въ честь брови своей возлюбленной? Или, скажемъ лучше, Эпосъ и Clotha Virumque cano для всего міра въ Макароническихъ стихахъ, которые можетъ прочитать всякій встрѣчный? И даже, если вы допустите, а это, кажется, возможно, что Дэнди обладаетъ принципомъ мышленія и нѣкоторыми познаніями о Времени и Пространствѣ, -- то не заключается ли въ этомъ посвященіи Жизни Платью, въ этомъ столь добровольномъ принесеніи въ жертву Безсмертнаго Преходящему, нѣчто (хотя въ обратномъ порядкѣ) изъ того сліянія и отождествленія Вѣчности съ Временемъ, которыя, какъ мы видѣли, образуютъ характеръ Пророка?