Ковалевский М. М. (1851-1916) Моя жизнь: Воспоминания. М. 2005
Глава VII. Опять на родине. Земские съезды. Редактирование газеты «Страна». Государственная дума 1-го созыва
...И действительно, даже раньше этого срока мне удалось выяснить, что Витте в это время только продолжал считаться главой правительства. Выход его из министерства был приостановлен волей Государя, чтобы не помешать счастливому исходу переговоров о займе в Париже *.
* Соглашение о русском займе было подписано 17 апреля 1906 г. на сумму 843 750 руб. на условиях 5% годовых по цене 83,5 руб. за 100-рублевую облигацию.
...Мало того, его обвиняли в том, что он медлил с принятием мер к задержанию комитета, руководившего всеобщей стачкой и медлил с подавлением революционных вспышек, сказывавшихся в отдельных частях империи. Мне пришлось впоследствии слышать от него такое объяснение своего вынужденного невмешательства. Войско было еще на востоке, некому было усмирять и даже в Отзейском крае приходилось довольствоваться отрядами моряков под начальством известного Мина. Как-то на заявление Витте - «я рад, что на моей душе нет казней», у меня неожиданно вырвалось: «А Мин». - «Что же Мин, - ответил мне Витте. - Я бессилен был предпринять что-либо против него. Слышу - куда ни придет, - или порет, или расстреливает. Хотел сменить его, а мне докладывают: «На отзыве об его поведении рукой Государя написано: «Молодец». Ну, как мне было возможно после этого отставить такого «молодца»». В министерстве Витте наибольшее негодование вызывал своим поведением Дурново. Его считали главой реакции. Правда, он не позволял себе таких неудачных крылатых слов, как Трепов или впоследствии Макаров, его нельзя помянуть ни фразой «патронов не жалеть», ни гордым заявлением «так было, так будет», на жалобы, что рабочих расстреливают даже без предупреждения. Но в обществе держалось представление, что жестокие репрессии, производимые в отдельных местах губернаторами, предписываются не кем другим, как Дурново.
...Сколько мне помнится, в истории не было случая, чтобы наделение с высоты престола какой-нибудь конституционной хартией, политическими вольностями и привилегиями не сопровождалось со стороны народных представителей, впервые собранных, выражением благодарности монарху, даровавшему эту хартию, пожаловавшему эти вольности. Законодательные собрания не спрашивали себя, насколько дарованная конституция была вызвана обстоятельствами, фактически навязана главе государства. Указывая на ее недочеты, они все же благодарили. Первая Дума в этом отношении отступила от обычной практики. В адресе не было ни слова, свидетельствовавшего о том, что народное представительство чувствует к монарху какую-либо признательность. Мне казалось это непростительным упущением. Я обратил на него внимание членов кадетской партии перед началом сессии, настаивая на необходимости включить хоть два слова на этот счет в изготовляемый нами документ. - Такая марка не пройдет, - ответил мне шутя Винавер. - Вы лучше не возбуждайте и самого вопроса. А то послышатся протесты, которые только ухудшают наше положение. - Я и теперь спрашиваю себя: прав ли я был, сохранив после этого молчание. Протесты, конечно, могли последовать от трудовиков или представителей рабочей партии, но большинство, вероятно, поддержало бы мое предложение. А включение в адрес, хотя и холодного выражения признательности, прорвало бы тот лед, который сразу установился в отношениях Думы к высшему правительству.
...Я был также членом имевшей всего два заседания комиссии по законопроекту о гражданском равенстве. Винавер в необыкновенно полном, фактически обоснованном и глубоко прочувствованном докладе представил нам в этой комиссии очерк современного законодательства о евреях и порядка его проведения в жизнь администрацией. Впечатление, им произведенное, вероятно, не на одного меня, было подавляющим; если бы мы не гонялись за систематичностью работы и тут же бы приняли решение, то оно, разумеется, клонилось бы к уравнению евреев в правах с другими русскими подданными. Вообще наша законодательная деятельность сильно пострадала от желания присвоить себе и задачу кодификации. Так, выработавши законопроект о личной свободе, мы решили на три недели прервать нашу деятельность для того, чтобы дать возможность профессору Лазаревскому пройтись по всем томам свода законов и отметить номера статей, отменяемых нашим законопроектом. Благодаря этому, мы не успели внести результаты нашей работы в Думу до ее роспуска.
...Забыв изречение Петра «Промедление времена смерти подобно» - мы целые часы проводили в том, чтобы найти наиболее счастливое выражение нашим желаниям, и поэтому оставили дело неоконченным.
...И действительно, даже раньше этого срока мне удалось выяснить, что Витте в это время только продолжал считаться главой правительства. Выход его из министерства был приостановлен волей Государя, чтобы не помешать счастливому исходу переговоров о займе в Париже *.
* Соглашение о русском займе было подписано 17 апреля 1906 г. на сумму 843 750 руб. на условиях 5% годовых по цене 83,5 руб. за 100-рублевую облигацию.
...Мало того, его обвиняли в том, что он медлил с принятием мер к задержанию комитета, руководившего всеобщей стачкой и медлил с подавлением революционных вспышек, сказывавшихся в отдельных частях империи. Мне пришлось впоследствии слышать от него такое объяснение своего вынужденного невмешательства. Войско было еще на востоке, некому было усмирять и даже в Отзейском крае приходилось довольствоваться отрядами моряков под начальством известного Мина. Как-то на заявление Витте - «я рад, что на моей душе нет казней», у меня неожиданно вырвалось: «А Мин». - «Что же Мин, - ответил мне Витте. - Я бессилен был предпринять что-либо против него. Слышу - куда ни придет, - или порет, или расстреливает. Хотел сменить его, а мне докладывают: «На отзыве об его поведении рукой Государя написано: «Молодец». Ну, как мне было возможно после этого отставить такого «молодца»». В министерстве Витте наибольшее негодование вызывал своим поведением Дурново. Его считали главой реакции. Правда, он не позволял себе таких неудачных крылатых слов, как Трепов или впоследствии Макаров, его нельзя помянуть ни фразой «патронов не жалеть», ни гордым заявлением «так было, так будет», на жалобы, что рабочих расстреливают даже без предупреждения. Но в обществе держалось представление, что жестокие репрессии, производимые в отдельных местах губернаторами, предписываются не кем другим, как Дурново.
...Сколько мне помнится, в истории не было случая, чтобы наделение с высоты престола какой-нибудь конституционной хартией, политическими вольностями и привилегиями не сопровождалось со стороны народных представителей, впервые собранных, выражением благодарности монарху, даровавшему эту хартию, пожаловавшему эти вольности. Законодательные собрания не спрашивали себя, насколько дарованная конституция была вызвана обстоятельствами, фактически навязана главе государства. Указывая на ее недочеты, они все же благодарили. Первая Дума в этом отношении отступила от обычной практики. В адресе не было ни слова, свидетельствовавшего о том, что народное представительство чувствует к монарху какую-либо признательность. Мне казалось это непростительным упущением. Я обратил на него внимание членов кадетской партии перед началом сессии, настаивая на необходимости включить хоть два слова на этот счет в изготовляемый нами документ. - Такая марка не пройдет, - ответил мне шутя Винавер. - Вы лучше не возбуждайте и самого вопроса. А то послышатся протесты, которые только ухудшают наше положение. - Я и теперь спрашиваю себя: прав ли я был, сохранив после этого молчание. Протесты, конечно, могли последовать от трудовиков или представителей рабочей партии, но большинство, вероятно, поддержало бы мое предложение. А включение в адрес, хотя и холодного выражения признательности, прорвало бы тот лед, который сразу установился в отношениях Думы к высшему правительству.
...Я был также членом имевшей всего два заседания комиссии по законопроекту о гражданском равенстве. Винавер в необыкновенно полном, фактически обоснованном и глубоко прочувствованном докладе представил нам в этой комиссии очерк современного законодательства о евреях и порядка его проведения в жизнь администрацией. Впечатление, им произведенное, вероятно, не на одного меня, было подавляющим; если бы мы не гонялись за систематичностью работы и тут же бы приняли решение, то оно, разумеется, клонилось бы к уравнению евреев в правах с другими русскими подданными. Вообще наша законодательная деятельность сильно пострадала от желания присвоить себе и задачу кодификации. Так, выработавши законопроект о личной свободе, мы решили на три недели прервать нашу деятельность для того, чтобы дать возможность профессору Лазаревскому пройтись по всем томам свода законов и отметить номера статей, отменяемых нашим законопроектом. Благодаря этому, мы не успели внести результаты нашей работы в Думу до ее роспуска.
...Забыв изречение Петра «Промедление времена смерти подобно» - мы целые часы проводили в том, чтобы найти наиболее счастливое выражение нашим желаниям, и поэтому оставили дело неоконченным.