Ева Ингеборг Фляйшхауэр (1942--) Русская революция: Ленин и Людендорф (1905-1917) - М. 2020.
2. Начало военного сотрудничества
2.6. Поиски мира в Большой ставке и их обесценивание
...Лондонские соглашения показали правительствам центральных держав, что выбранный ими путь войны неотвратимо ведет к продиктованному Антантой миру. Они повергли ВК и Министерство иностранных дел Германии в растерянность, когда фиаско на Марне поколебало уверенность немцев в победе и вторая попытка ВК сломить франко-английскую боевую мощь большой атакой у Ипра (10 ноября 1914 г.) тоже провалилась.
...Поэтому канцлер одновременно искал в Берлине другие возможности воздействия на Витте. Так, министр иностранных дел фон Ягов 24 декабря обратился к Роберту Мендельсону, совладельцу Берлинского дисконтного общества, который в свое время помог Витте с кредитами для его реформы российской финансовой системы и, как прежде, управлял частными активами семьи Витте. От него Ягов узнал, что Витте 3 ноября попросил Мендельсона перевести его вклады в Швейцарию. Серьезно заболев, он хотел спасти средства к существованию для жены и детей от ареста германскими властями в рамках экономической войны против имущества подданных вражеских государств. Министерство иностранных дел воспользовалось трудностями графа как рычагом, чтобы подключить его к исполнению своих планов. По договоренности с Яговом Мендельсон сообщил графу, что, разумеется, не может обойти вызванные российской агрессией государственные меры по замораживанию вражеских счетов, но готов сохранить вклады семьи Витте до конца войны для законных владельцев. С предписанной откровенностью он дал понять, что от Витте зависит приближение конца войны соответствующими выступлениями («Не думаете ли вы, что могли бы внушить вашей общественности, что война идет уже достаточно долго?»). С этого прозрачного намека началось перетягивание влиятельного, но тяжело больного человека на сторону немецких политических интересов, которое закончилось только с его смертью (13 марта 1915 г.)*. Судя по немецким документам, единственное, что Ягов сумел выудить у графа, - настоятельная рекомендация опубликовать совместное заявление двух императоров об их непосредственной готовности к миру; министр сдал ее в архив с досадливой пометкой: «Наш император!» Это не помешало рейхсканцелярии в январе 1915 г. пригласить Витте в Берлин для личных переговоров. Опасная для Витте, строго конспиративная поездка также не принесла желанных для Берлина результатов, зато, несомненно, усилила глубокое разочарование многолетнего друга Германии.
* Смерть Витте дала повод для домыслов. В Петрограде министры иностранных и внутренних дел, а также послы союзников вздохнули с облегчением. В Берлине В. Ратенау выразил подозрение, что Витте был убит, как русский Жан Жорес. Протоколы охранки, которая наблюдала за домом Витте на Каменном острове, свидетельствуют, что умер он после долгой болезни и консультировался с лучшими русскими врачами; см.: Последний год жизни Сергея Юльевича Витте: По дневникам наружного наблюдения, 1914-1915 гг. // Исторический архив. 2004. № 3. С. 121-162; № 4. С. 53-84; № 5. С. 27-70.
...Подробно проанализировав ослабление уверенности в победе, убыль военной силы и тяжкие финансовые проблемы в России, агент предлагал новые пути к решению «вопроса о мире» и в первую очередь указывал при этом на фигуру графа Витте: «Убедить его выступать за мир будет нелегко, но не невозможно». Он подчеркивал, что графиня Витте (русская еврейка, перешедшая в католичество) имеет самое большое влияние на графа и ведает его финансовыми делами. Доступ к Витте можно получить только через его жену, и важно «найти подходящего человека, который был бы в состоянии склонить графиню В. к делу мира (или, говоря откровенно, купить ее)».
Схема, нарисованная агентом, опиралась на уже созданный в Царском Селе расклад и выказывала все черты определенного шаблона многих попыток добиться сепаратного мира со стороны гражданского руководства Германской империи при 2-м ВК. Царица, «жаждущая мира», стояла в центре троицы «миротворцев»: «Распутин как приближенный императрицы был бы подходящим мирным посредником», а «связующим звеном в цепи» - госпожа Вырубова, которая могла бы «чрезвычайно хорошо наставить Распутина в его особой “миссии”». Под «особой миссией» агент, очевидно, понимал отдельную задачу в рамках общей «миссии» Распутина, а именно - соблазнить графиню Витте большими суммами, уверяя, будто они предоставлены стремящейся к миру царицей из личных средств. В таком случае, писал он, не будет опасности, что Витте узнает о происхождении денег, и графиня не подвергнется риску быть заподозренной или уличенной общественностью как агент центральных держав.
В этом конфиденциальном письме Анна Александровна Вырубова, урожденная Танеева (1884-1964), верная «задушевная подруга» царицы и связная Распутина с петроградским «политическим классом», показана послушной исполнительницей требований австрийского агента. Эвиденцбюро выбрало ее не случайно. Старшая дочь многолетнего обергофмейстера и ответственного за назначения на высшие государственные посты главноуправляющего личной канцелярией царя, статс-секретаря А. С. Танеева, Анна Александровна свободно и уверенно вращалась в кругах высшей русской и остзейской немецкой аристократии (ее сестра в замужестве носила фамилию фон Пистолькорс). Выдержав экзамен на звание домашней учительницы (1900), она в 1904 г. поступила в штат фрейлин молодой царицы.
Из примечаний
Только в одном известном случае министерская чехарда сыграла против ее творцов: племянник министра юстиции и председатель фракции правых партий в Думе А. Н. Хвостов (1872-1918), 23 ноября 1915 г. назначенный в этих условиях министром внутренних дел и руководителем корпуса жандармов, поработав с бумагами своего министерства, выяснил, что его покровитель Распутин - шпион центральных держав с опасными для государства связями в высших политических и деловых кругах столицы. О попытках Хвостова найти отчаянных людей для его устранения стало известно Распутину и царице (через распутинского представителя в Министерстве внутренних дел Белецкого), что повлекло за собой падение министра после всего лишь пятимесячного пребывания в должности. Ленин в 1918 г. привел в исполнение приговор хозяев Распутина Хвостову: выпустив из тюрьмы добровольных пособников центральных держав из «партии мира» (Сухомлинова, Курлова, Воейкова, Васильева и др.) и позволив им уехать в Германию, Хвостова он дал указание расстрелять вместе с другими неугодными свидетелями делишек этой группы.
См.: Симанович А. Распутин и евреи: Воспоминания личного секретаря Григория Распутина. М., 2005. Есть основания предполагать, что Симановича завербовали в 1905 г. в Берлине для руководства Распутиным (см. с. 9-11). В том же году он приехал в Петербург, -принял на себя хлопоты о его [Распутина] материальном благополучии» и «сделался для него незаменимым» (с. 24). Симанович был знаком с генералом Бонч-Бруевичем (с. 69) и предлагал Распутину кандидатуры на министерские посты, выбирая их по принципу пригодности для достижения германских целей, в первую очередь - заключения сепаратного мира с Германией (с. 124-126). В 1915 г. министр внутренних дел А. Н. Хвостов арестовал Симановича как лицо, представляющее угрозу государственной безопасности, и выслал из Петрограда, в 1916 г. новый министр Штюрмер вернул его обратно и реабилитировал.
2.7. Русский путь на Берлин. II: Лодзинская битва
...Предполагаемый перелом казался столь важным и для военных действий союзников, что вечером 21 ноября н. ст. царь впервые за три месяца пригласил к себе французского посла для обсуждения общих военных целей. В разговоре он категорически высказался против того, чтобы договариваться о мире (а не диктовать его), а целью мирного диктата назвал «уничтожение германского милитаризма, конец того кошмара, в котором Германия нас держит вот уже больше сорока лет». У немецкого народа, считал он, нужно раз и навсегда отнять «всякую возможность реванша» и сделать Пруссию снова простым королевством, предоставив Германии в остальном свободу самой выбрать свое государственное устройство. Территорию Германии царь намеревался подвергнуть большим изменениям: произвести исправление границ в Восточной Пруссии (тут он пока не спешил соглашаться со своим Генеральным штабом, желавшим отодвинуть границу до Вислы), Позен (Познань) и часть Силезии включить в состав Польши, восстановленной под русским скипетром, забрать Галицию и Северную Буковину, чтобы Россия достигла «своих естественных пределов - Карпат», отдать Эльзас-Лотарингию Франции, Аахен - Бельгии. Шлезвиг, полагал он, должен снова отойти к Дании, а Ганновер стать самостоятельным государством, гарантом мира между Пруссией и Голландией. В Малой Азии, по мнению царя, России следовало позаботиться об армянах, которых нельзя оставлять под турецким игом. Он думал «устроить для них самостоятельное правительство», а вопрос присоединения Армении к России рассмотреть только в случае особой просьбы армян. Для свободного выхода Российской империи через проливы, сказал он послу, турок нужно изгнать из Европы, Константинополь превратить в нейтральный город под международным управлением, разумеется, дав мусульманам гарантию уважения к их святыням. Все эти изменения будут оправданы перед Богом, поскольку отвечают нравственной идее, желанию обеспечить на очень долгое время мир во всем мире.
...Фалькенхайн пригласил австрийского коллегу 1 января 1915 г. прибыть в Берлин на разъяснительную беседу, куда явился и Людендорф. Тот упорно ратовал за осуществление военного решения на востоке и настаивал на своем наступлении на восточнопрусском фронте, претендуя в этой связи, помимо новых корпусов, также на другие ненужные на западе войска. В его требованиях начала вырисовываться та ненасытная жажда все новых и новых солдат, которая до конца войны, словно непрерывно растущий Молох, поглощала сотни тысяч жизней молодых немцев. В результате совместных наступательных планов Конрада и Обер-Оста с условием массовой переброски войск на оба ТВД возник план гигантского общего наступления, призванного зажать русские войска в огромные клещи на фронте шириной около 600 км между Восточной Пруссией и Карпатами и окончательно перемолоть их. В этой грандиозной битве на уничтожение, утверждали Конрад и Людендорф, будет одержана решающая для исхода всей войны победа над Россией, которая накрепко привяжет нейтралов к центральным державам, а западные державы поставит на колени.
Начальник Генштаба Фалькенхайн, напротив, полагал, что Россия, непобедимая в принципе, способна сколько угодно сберегать, перемещать и приумножать свои силы, и предостерегал против подражания примеру Наполеона. В данном конкретном случае он сомневался в возможности привести два предприятия, разделенные слабо заселенным пространством в 600 с лишним километров и располагающие ограниченными силами, к общему результату, тем более что русские «обладали преимуществом внутренних линий». Наконец, вследствие опыта, приобретенного на западном ТВД, он считал глубоким заблуждением «думать, будто западные державы сдадутся, если и потому что будет разбита Россия». Его точка зрения гласила: «Никакое решение на востоке... не могло избавить нас от боев за решение на западе».
2.8. «Край Обер-Ост» как разведывательный плацдарм против России
Озлобленный стратег-ликвидатор, пока император и начальник Генштаба не давали ему воплотить в жизнь план большого наступления, в качестве компенсации за воображаемые «задвигание» и «козни» создал в зоне ответственности Верховного командующего вооруженными силами на востоке свои владения, которым дал название «край Обер-Ост»* и которые был не прочь после их присоединения к империи в конце войны сохранить за собой в мирное время как собственную вотчину**. Вынужденный на время отложить в сторону великие планы, он непрерывно - при максимальном использовании пособничества из-за линии фронта - посылал наличные военные силы в наступательные операции, как мелкие, так и довольно крупные, чтобы завладеть важными стратегическими объектами. Ему удавалось безостановочно расширять «край Обер-Ост» на северо-восток, пока его площадь не достигла примерно 200 тыс. км2 - почти двух пятых территории Германской империи.
Этот «край» был многонационален и малонаселен: из его почти 4-миллионного населения, по немецким данным, около половины при отступлении русских войск бежало от немецких захватчиков. Права на возвращение им не дали, так как их имущество предназначалось для поселения здесь победоносных немецких воинов. В ходе непрерывных вторжений на российскую территорию Обер-Ост по очереди овладевал вожделенными русскими западными крепостями***, а 7 мая 1915 г. сумел «без потерь» взять такой важный стратегический бастион, как незамерзающая военная гавань русского Балтийского флота Либава.
* Так называлась брошюра, выпущенная в 1917 г. издательством отдела печати Обер- Оста. Под этим эвфемистическим обозначением изображалась благостная картина, в создании которой приняли участие известные журналисты, знаменитые писатели и избранные специалисты по России, пребывавшие в заблуждении, будто Людендорф хочет разработать здесь модель «восточного пространства», призванную умиротворить «восточные народы* и освободить русское еврейство.
** Немецкие гражданские служащие в штаб-квартире Обер-Оста не сомневались, что «его превосходительство Людендорф, который сейчас является нашим губернатором, останется им и в мирное время» и что «многие сельские хозяева, которые сейчас служат здесь офицерами... в мирное время переселятся сюда»: «Ведь мы, бесспорно, несем сюда культуру!» (Klemperer V. Curriculum Vitae: Erinnerungen, 1881-1918. Berlin, 1996. Bd. 2 S. 466 f.).
*** Генерал-квартирмейстер штаба русского Северо-Западного фронта, который нес ответственность за охрану и содержание пограничных крепостей, сдавал их без сомнений н часто без сопротивления. Как он с циничной откровенностью признавался позже, крепости «пали порой в результате прямого предательства и измены»: «Так было, например, с Ковенской крепостью... все пограничные крепости Ново-Георгиевск, Варшава, Ивангород. Брест, Ковно, Осовец и Гродно были сданы немцам вследствие отступления армий, действовавших в промежутках между ними» (Bontsch-Brujewitsch M. D. Petrograd. S. 135 f.).
2.6. Поиски мира в Большой ставке и их обесценивание
...Лондонские соглашения показали правительствам центральных держав, что выбранный ими путь войны неотвратимо ведет к продиктованному Антантой миру. Они повергли ВК и Министерство иностранных дел Германии в растерянность, когда фиаско на Марне поколебало уверенность немцев в победе и вторая попытка ВК сломить франко-английскую боевую мощь большой атакой у Ипра (10 ноября 1914 г.) тоже провалилась.
...Поэтому канцлер одновременно искал в Берлине другие возможности воздействия на Витте. Так, министр иностранных дел фон Ягов 24 декабря обратился к Роберту Мендельсону, совладельцу Берлинского дисконтного общества, который в свое время помог Витте с кредитами для его реформы российской финансовой системы и, как прежде, управлял частными активами семьи Витте. От него Ягов узнал, что Витте 3 ноября попросил Мендельсона перевести его вклады в Швейцарию. Серьезно заболев, он хотел спасти средства к существованию для жены и детей от ареста германскими властями в рамках экономической войны против имущества подданных вражеских государств. Министерство иностранных дел воспользовалось трудностями графа как рычагом, чтобы подключить его к исполнению своих планов. По договоренности с Яговом Мендельсон сообщил графу, что, разумеется, не может обойти вызванные российской агрессией государственные меры по замораживанию вражеских счетов, но готов сохранить вклады семьи Витте до конца войны для законных владельцев. С предписанной откровенностью он дал понять, что от Витте зависит приближение конца войны соответствующими выступлениями («Не думаете ли вы, что могли бы внушить вашей общественности, что война идет уже достаточно долго?»). С этого прозрачного намека началось перетягивание влиятельного, но тяжело больного человека на сторону немецких политических интересов, которое закончилось только с его смертью (13 марта 1915 г.)*. Судя по немецким документам, единственное, что Ягов сумел выудить у графа, - настоятельная рекомендация опубликовать совместное заявление двух императоров об их непосредственной готовности к миру; министр сдал ее в архив с досадливой пометкой: «Наш император!» Это не помешало рейхсканцелярии в январе 1915 г. пригласить Витте в Берлин для личных переговоров. Опасная для Витте, строго конспиративная поездка также не принесла желанных для Берлина результатов, зато, несомненно, усилила глубокое разочарование многолетнего друга Германии.
* Смерть Витте дала повод для домыслов. В Петрограде министры иностранных и внутренних дел, а также послы союзников вздохнули с облегчением. В Берлине В. Ратенау выразил подозрение, что Витте был убит, как русский Жан Жорес. Протоколы охранки, которая наблюдала за домом Витте на Каменном острове, свидетельствуют, что умер он после долгой болезни и консультировался с лучшими русскими врачами; см.: Последний год жизни Сергея Юльевича Витте: По дневникам наружного наблюдения, 1914-1915 гг. // Исторический архив. 2004. № 3. С. 121-162; № 4. С. 53-84; № 5. С. 27-70.
...Подробно проанализировав ослабление уверенности в победе, убыль военной силы и тяжкие финансовые проблемы в России, агент предлагал новые пути к решению «вопроса о мире» и в первую очередь указывал при этом на фигуру графа Витте: «Убедить его выступать за мир будет нелегко, но не невозможно». Он подчеркивал, что графиня Витте (русская еврейка, перешедшая в католичество) имеет самое большое влияние на графа и ведает его финансовыми делами. Доступ к Витте можно получить только через его жену, и важно «найти подходящего человека, который был бы в состоянии склонить графиню В. к делу мира (или, говоря откровенно, купить ее)».
Схема, нарисованная агентом, опиралась на уже созданный в Царском Селе расклад и выказывала все черты определенного шаблона многих попыток добиться сепаратного мира со стороны гражданского руководства Германской империи при 2-м ВК. Царица, «жаждущая мира», стояла в центре троицы «миротворцев»: «Распутин как приближенный императрицы был бы подходящим мирным посредником», а «связующим звеном в цепи» - госпожа Вырубова, которая могла бы «чрезвычайно хорошо наставить Распутина в его особой “миссии”». Под «особой миссией» агент, очевидно, понимал отдельную задачу в рамках общей «миссии» Распутина, а именно - соблазнить графиню Витте большими суммами, уверяя, будто они предоставлены стремящейся к миру царицей из личных средств. В таком случае, писал он, не будет опасности, что Витте узнает о происхождении денег, и графиня не подвергнется риску быть заподозренной или уличенной общественностью как агент центральных держав.
В этом конфиденциальном письме Анна Александровна Вырубова, урожденная Танеева (1884-1964), верная «задушевная подруга» царицы и связная Распутина с петроградским «политическим классом», показана послушной исполнительницей требований австрийского агента. Эвиденцбюро выбрало ее не случайно. Старшая дочь многолетнего обергофмейстера и ответственного за назначения на высшие государственные посты главноуправляющего личной канцелярией царя, статс-секретаря А. С. Танеева, Анна Александровна свободно и уверенно вращалась в кругах высшей русской и остзейской немецкой аристократии (ее сестра в замужестве носила фамилию фон Пистолькорс). Выдержав экзамен на звание домашней учительницы (1900), она в 1904 г. поступила в штат фрейлин молодой царицы.
Из примечаний
Только в одном известном случае министерская чехарда сыграла против ее творцов: племянник министра юстиции и председатель фракции правых партий в Думе А. Н. Хвостов (1872-1918), 23 ноября 1915 г. назначенный в этих условиях министром внутренних дел и руководителем корпуса жандармов, поработав с бумагами своего министерства, выяснил, что его покровитель Распутин - шпион центральных держав с опасными для государства связями в высших политических и деловых кругах столицы. О попытках Хвостова найти отчаянных людей для его устранения стало известно Распутину и царице (через распутинского представителя в Министерстве внутренних дел Белецкого), что повлекло за собой падение министра после всего лишь пятимесячного пребывания в должности. Ленин в 1918 г. привел в исполнение приговор хозяев Распутина Хвостову: выпустив из тюрьмы добровольных пособников центральных держав из «партии мира» (Сухомлинова, Курлова, Воейкова, Васильева и др.) и позволив им уехать в Германию, Хвостова он дал указание расстрелять вместе с другими неугодными свидетелями делишек этой группы.
См.: Симанович А. Распутин и евреи: Воспоминания личного секретаря Григория Распутина. М., 2005. Есть основания предполагать, что Симановича завербовали в 1905 г. в Берлине для руководства Распутиным (см. с. 9-11). В том же году он приехал в Петербург, -принял на себя хлопоты о его [Распутина] материальном благополучии» и «сделался для него незаменимым» (с. 24). Симанович был знаком с генералом Бонч-Бруевичем (с. 69) и предлагал Распутину кандидатуры на министерские посты, выбирая их по принципу пригодности для достижения германских целей, в первую очередь - заключения сепаратного мира с Германией (с. 124-126). В 1915 г. министр внутренних дел А. Н. Хвостов арестовал Симановича как лицо, представляющее угрозу государственной безопасности, и выслал из Петрограда, в 1916 г. новый министр Штюрмер вернул его обратно и реабилитировал.
2.7. Русский путь на Берлин. II: Лодзинская битва
...Предполагаемый перелом казался столь важным и для военных действий союзников, что вечером 21 ноября н. ст. царь впервые за три месяца пригласил к себе французского посла для обсуждения общих военных целей. В разговоре он категорически высказался против того, чтобы договариваться о мире (а не диктовать его), а целью мирного диктата назвал «уничтожение германского милитаризма, конец того кошмара, в котором Германия нас держит вот уже больше сорока лет». У немецкого народа, считал он, нужно раз и навсегда отнять «всякую возможность реванша» и сделать Пруссию снова простым королевством, предоставив Германии в остальном свободу самой выбрать свое государственное устройство. Территорию Германии царь намеревался подвергнуть большим изменениям: произвести исправление границ в Восточной Пруссии (тут он пока не спешил соглашаться со своим Генеральным штабом, желавшим отодвинуть границу до Вислы), Позен (Познань) и часть Силезии включить в состав Польши, восстановленной под русским скипетром, забрать Галицию и Северную Буковину, чтобы Россия достигла «своих естественных пределов - Карпат», отдать Эльзас-Лотарингию Франции, Аахен - Бельгии. Шлезвиг, полагал он, должен снова отойти к Дании, а Ганновер стать самостоятельным государством, гарантом мира между Пруссией и Голландией. В Малой Азии, по мнению царя, России следовало позаботиться об армянах, которых нельзя оставлять под турецким игом. Он думал «устроить для них самостоятельное правительство», а вопрос присоединения Армении к России рассмотреть только в случае особой просьбы армян. Для свободного выхода Российской империи через проливы, сказал он послу, турок нужно изгнать из Европы, Константинополь превратить в нейтральный город под международным управлением, разумеется, дав мусульманам гарантию уважения к их святыням. Все эти изменения будут оправданы перед Богом, поскольку отвечают нравственной идее, желанию обеспечить на очень долгое время мир во всем мире.
...Фалькенхайн пригласил австрийского коллегу 1 января 1915 г. прибыть в Берлин на разъяснительную беседу, куда явился и Людендорф. Тот упорно ратовал за осуществление военного решения на востоке и настаивал на своем наступлении на восточнопрусском фронте, претендуя в этой связи, помимо новых корпусов, также на другие ненужные на западе войска. В его требованиях начала вырисовываться та ненасытная жажда все новых и новых солдат, которая до конца войны, словно непрерывно растущий Молох, поглощала сотни тысяч жизней молодых немцев. В результате совместных наступательных планов Конрада и Обер-Оста с условием массовой переброски войск на оба ТВД возник план гигантского общего наступления, призванного зажать русские войска в огромные клещи на фронте шириной около 600 км между Восточной Пруссией и Карпатами и окончательно перемолоть их. В этой грандиозной битве на уничтожение, утверждали Конрад и Людендорф, будет одержана решающая для исхода всей войны победа над Россией, которая накрепко привяжет нейтралов к центральным державам, а западные державы поставит на колени.
Начальник Генштаба Фалькенхайн, напротив, полагал, что Россия, непобедимая в принципе, способна сколько угодно сберегать, перемещать и приумножать свои силы, и предостерегал против подражания примеру Наполеона. В данном конкретном случае он сомневался в возможности привести два предприятия, разделенные слабо заселенным пространством в 600 с лишним километров и располагающие ограниченными силами, к общему результату, тем более что русские «обладали преимуществом внутренних линий». Наконец, вследствие опыта, приобретенного на западном ТВД, он считал глубоким заблуждением «думать, будто западные державы сдадутся, если и потому что будет разбита Россия». Его точка зрения гласила: «Никакое решение на востоке... не могло избавить нас от боев за решение на западе».
2.8. «Край Обер-Ост» как разведывательный плацдарм против России
Озлобленный стратег-ликвидатор, пока император и начальник Генштаба не давали ему воплотить в жизнь план большого наступления, в качестве компенсации за воображаемые «задвигание» и «козни» создал в зоне ответственности Верховного командующего вооруженными силами на востоке свои владения, которым дал название «край Обер-Ост»* и которые был не прочь после их присоединения к империи в конце войны сохранить за собой в мирное время как собственную вотчину**. Вынужденный на время отложить в сторону великие планы, он непрерывно - при максимальном использовании пособничества из-за линии фронта - посылал наличные военные силы в наступательные операции, как мелкие, так и довольно крупные, чтобы завладеть важными стратегическими объектами. Ему удавалось безостановочно расширять «край Обер-Ост» на северо-восток, пока его площадь не достигла примерно 200 тыс. км2 - почти двух пятых территории Германской империи.
Этот «край» был многонационален и малонаселен: из его почти 4-миллионного населения, по немецким данным, около половины при отступлении русских войск бежало от немецких захватчиков. Права на возвращение им не дали, так как их имущество предназначалось для поселения здесь победоносных немецких воинов. В ходе непрерывных вторжений на российскую территорию Обер-Ост по очереди овладевал вожделенными русскими западными крепостями***, а 7 мая 1915 г. сумел «без потерь» взять такой важный стратегический бастион, как незамерзающая военная гавань русского Балтийского флота Либава.
* Так называлась брошюра, выпущенная в 1917 г. издательством отдела печати Обер- Оста. Под этим эвфемистическим обозначением изображалась благостная картина, в создании которой приняли участие известные журналисты, знаменитые писатели и избранные специалисты по России, пребывавшие в заблуждении, будто Людендорф хочет разработать здесь модель «восточного пространства», призванную умиротворить «восточные народы* и освободить русское еврейство.
** Немецкие гражданские служащие в штаб-квартире Обер-Оста не сомневались, что «его превосходительство Людендорф, который сейчас является нашим губернатором, останется им и в мирное время» и что «многие сельские хозяева, которые сейчас служат здесь офицерами... в мирное время переселятся сюда»: «Ведь мы, бесспорно, несем сюда культуру!» (Klemperer V. Curriculum Vitae: Erinnerungen, 1881-1918. Berlin, 1996. Bd. 2 S. 466 f.).
*** Генерал-квартирмейстер штаба русского Северо-Западного фронта, который нес ответственность за охрану и содержание пограничных крепостей, сдавал их без сомнений н часто без сопротивления. Как он с циничной откровенностью признавался позже, крепости «пали порой в результате прямого предательства и измены»: «Так было, например, с Ковенской крепостью... все пограничные крепости Ново-Георгиевск, Варшава, Ивангород. Брест, Ковно, Осовец и Гродно были сданы немцам вследствие отступления армий, действовавших в промежутках между ними» (Bontsch-Brujewitsch M. D. Petrograd. S. 135 f.).