Северина Шмаглевская (1916-1992) Дым над Биркенау (1945)
Часть вторая. 1943 год.
Глава вторая. Воскресенье.
Тот, кому случалось наблюдать из окна поезда тысячи заключенных, двигающихся вдоль железнодорожного пути, мог бы, пожалуй, с чувством облегчения подумать, что, раз столь многочисленные колонны неизменно, в любое время года, являются сюда рыть канавы, значит, многим все-таки удается избежать смерти. Нет, такой вывод был бы ошибочным.
Каждое утро лагерь покидает одно и то же количество пятерок, на них те же самые, только все более ветхие, полосатые платья, но в разное время года на платьях этих новые номера и носят их все новые и новые заключенные.
Люди сменяются в лагере, как пчелиные рои.
Весенние партии тают уже в летние месяцы. Поступившие летом обычно вымирают осенью. Лишь немногие из осенних партий дождутся весны: ведь зима - самое тяжелое время.
...Среднее число живых никак не связано с числом поступающих в лагерь. Существуют какие-то тайные регуляторы, благодаря которым, независимо от того, поступило ли в лагерь 22 000, 38 000 или 87 000, в каждый данный момент живет и выходит в поле (с небольшими кратковременными отклонениями) одно и то же количество людей. Если доверять только зрению, надо признать, что в живых остается много, что много их выходит за ворота. Но через крематорий их выходит несравненно больше, чем через ворота.
...Женщины выстроены «тысячами» с интервалами между ними. Но издали бросается в глаза, как поредели эти «тысячи». Вон от тех, что у самых ворот, остались лишь считанные единицы, от последующих - немногим более десятка, еще дальше уцелело лишь по нескольку десятков человек от каждой тысячи. Женщины, которые сегодня пришли сюда, - как бы скорбные представительницы тех, кто прийти уже не может. А вокруг, в мыслях, разговорах, воспоминаниях оживают те, после кого осталась брешь в строю. Чем дольше живешь в лагере, тем заметнее становится эта брешь, все увеличиваясь за счет новых и новых смертей. Когда впереди тебя и за тобой пустует место, - женщины, носившие эти номера, умерли, - начинаешь ясно сознавать ту страшную истину, что гибель неизбежна, что ее можно лишь оттянуть на какое-то время и что дело не в большей или меньшей выносливости организма, а лишь во времени, несущем смерть. И хотя у ворот стоит многочисленная толпа, чувство пустоты охватывает тебя со всех сторон. Все ближе, ближе подступает к тебе здешняя нумерованная смерть, выкликая следующие номера...
...Несколько раз мрачная колонна машин проделала путь от лагерных ворот до крематория, прежде чем барак двадцать пять опустел. В последний рейс повезли самых слабых, кто не мог уже стоять на ногах. Их кидали на грузовики словно бревна, укладывая друг на друга, до до краев заполнили кузова. Быстро идет машина, обессиленные тела лежащих сверху раскачиваются от толчков: исхудалые ноги и руки ритмично поднимаются и опускаются, словно машут рядам стоящих женщин, проволочным заграждениям, последней в жизни дороге.
Женщины на грузовиках почти все одеты в зеленые армейские брюки, рваные, со следами дизентерийных выделений и крови. Мундиры Красной Армии используются как тюремная одежда для обреченных на смерть.
Глава вторая. Воскресенье.
Тот, кому случалось наблюдать из окна поезда тысячи заключенных, двигающихся вдоль железнодорожного пути, мог бы, пожалуй, с чувством облегчения подумать, что, раз столь многочисленные колонны неизменно, в любое время года, являются сюда рыть канавы, значит, многим все-таки удается избежать смерти. Нет, такой вывод был бы ошибочным.
Каждое утро лагерь покидает одно и то же количество пятерок, на них те же самые, только все более ветхие, полосатые платья, но в разное время года на платьях этих новые номера и носят их все новые и новые заключенные.
Люди сменяются в лагере, как пчелиные рои.
Весенние партии тают уже в летние месяцы. Поступившие летом обычно вымирают осенью. Лишь немногие из осенних партий дождутся весны: ведь зима - самое тяжелое время.
...Среднее число живых никак не связано с числом поступающих в лагерь. Существуют какие-то тайные регуляторы, благодаря которым, независимо от того, поступило ли в лагерь 22 000, 38 000 или 87 000, в каждый данный момент живет и выходит в поле (с небольшими кратковременными отклонениями) одно и то же количество людей. Если доверять только зрению, надо признать, что в живых остается много, что много их выходит за ворота. Но через крематорий их выходит несравненно больше, чем через ворота.
...Женщины выстроены «тысячами» с интервалами между ними. Но издали бросается в глаза, как поредели эти «тысячи». Вон от тех, что у самых ворот, остались лишь считанные единицы, от последующих - немногим более десятка, еще дальше уцелело лишь по нескольку десятков человек от каждой тысячи. Женщины, которые сегодня пришли сюда, - как бы скорбные представительницы тех, кто прийти уже не может. А вокруг, в мыслях, разговорах, воспоминаниях оживают те, после кого осталась брешь в строю. Чем дольше живешь в лагере, тем заметнее становится эта брешь, все увеличиваясь за счет новых и новых смертей. Когда впереди тебя и за тобой пустует место, - женщины, носившие эти номера, умерли, - начинаешь ясно сознавать ту страшную истину, что гибель неизбежна, что ее можно лишь оттянуть на какое-то время и что дело не в большей или меньшей выносливости организма, а лишь во времени, несущем смерть. И хотя у ворот стоит многочисленная толпа, чувство пустоты охватывает тебя со всех сторон. Все ближе, ближе подступает к тебе здешняя нумерованная смерть, выкликая следующие номера...
...Несколько раз мрачная колонна машин проделала путь от лагерных ворот до крематория, прежде чем барак двадцать пять опустел. В последний рейс повезли самых слабых, кто не мог уже стоять на ногах. Их кидали на грузовики словно бревна, укладывая друг на друга, до до краев заполнили кузова. Быстро идет машина, обессиленные тела лежащих сверху раскачиваются от толчков: исхудалые ноги и руки ритмично поднимаются и опускаются, словно машут рядам стоящих женщин, проволочным заграждениям, последней в жизни дороге.
Женщины на грузовиках почти все одеты в зеленые армейские брюки, рваные, со следами дизентерийных выделений и крови. Мундиры Красной Армии используются как тюремная одежда для обреченных на смерть.