Oswald Bumke (25.09.1877-05.01.1950) Культура и вырождение (1926)
Цивилизация и отбор
...В этих утверждениях, поскольку они относятся к алкоголю, верно то, что современная промышленность производит этот яд в таких количествах и сравнительно так дешево, что настоятельно необходимы серьезные врачебные контр-мероприятия. Однако Rieger, конечно, вполне прав, когда он указывает в данном контексте, что за последние столетия выросло также и население. Мы ничего не знаем о количестве, которое выпивалось в прежние времена, однако, из многих работ явствует, что оно было не малым. В этом смысле любопытно одно историческое воспоминание, указанное Rieger'ом, важное и в целом ряде других отношений, Вот что писал в 1881 г. автор по имени Petersen: «король Фридрих воспитывался еще во времена пивных похлебок, а дети тысяч его подданных уже в эпоху кофе. Эта зараза не ограничилась городами, а захватила даже крестьян и поденщиков. Мало-помалу чаепитие и употребление кофе превратилось в настоящее бедствие, ослаблявшее здоровье, распространявшее женственность, дряблость и сентиментальность, разорившее целый ряд семейств, подрывавшее силу нации, уносившее из Германии ежегодно 24 миллиона» гульденов. Мы видим таким образом, что с народами дела обстоит так же, как и с отдельными людьми. Редко дурная наклонность уничтожается, не заменяясь другой: один бес изгоняется не иначе, как другим, занимающим его место».
...Таким образом, преступность остается социально обусловленным явлением, вопреки Lоmbroso. Его учение не могло бы внести никаких перемен, даже если бы оно могло быть доказано, и если бы действительно 35% всех правонарушителей обнаруживало физические я психические признаки особого «антропологического» типа. Ибо заранее не подлежит никакому сомнению, что «врожденные», профессиональные и «привычные» преступники устроены по другому, чем остальные люди, что они, стало быть, дегенерированы, представляют собою неблагоприятное уклонение от типа. «Все, кто стоят на почве опыта», пишет Gaupp, «согласны в том, что существует непрерывный ряд характеров, связывающий между собою тех, кто нарушает закон лишь при исключительно неблагоприятных условиях (преобладание социальных влияний), и тех, чье злосчастное природное предрасположение таково, что в теперешних условиях они становятся преступниками «с естественной необходимостью». Этих последних мы можем называть и врожденными преступниками и морально слабоумными и дегенерантами - дело здесь не в словах. В каких случаях надо говорить о ненормальной конституции и в каких о болезни-это дело условной терминологии».
...Более чем сомнительно даже и то, что напряженная умственная деятельность наносит вред хотя бы лишь, тому человеку, который ее выполняет. От одной умственной работы люди не становятся душевно-больными, и умственное напряжение способно причинять вред, может быть, лишь в тех случаях, когда из-за него упускается отдых и сон, в особенности же когда к этому присоединяется чувство тяжкой, гнетущей ответственности. Но это вовсе не так уже несомненно, как это обыкновенно полагают; опытные невропатологи неоднократно подчеркивали, что даже такие напряженнейшие и беспокойнейшие профессии, как профессия адвоката, врача и крупного коммерсанта, приводят к функциональным нервным заболеваниям гораздо реже, чем безделье-уже Hilty было известно, что лучшая почва для «неврастений» «самые здоровые» условия жизни - или, напр., регулярная конторская работа. О вредном действии школы на нервную систему в смысле перегруженности школьными работами, и прежде - о настоящем мы совершенно умалчиваем - едва ли приходится говорить. И здесь, как и во всех аналогичных вопросах легко смешать причину с следствием: слабонервные дети, попав в школу, оказываются несостоятельными и сдают, подобно тому, как нервные взрослые сдают в жизни, и главная вина лежит здесь не на школе и не на жизни.
...Таким образом, рост интереса, уделяемого этим вопросам, сводится в последнем счете к эволюции самой науки. Впрочем утверждение, что содержание искусства становится сумасбродным и болезненным, вовсе уж не так ново; оно раздражало уже Goethe (Hellpach).
...В дальнейшем за эту «благодарную задачу проследить, не приводили ли когда-либо (и в какой мере) аналогичные условия жизни к сходному эмоциональному состоянию», взялся Wilhelm His и провел ее во всех деталях, оставаясь на врачебной точке зрения. Результат оказался поразительно ясным. Раздражимость, субъективизм в литературе и искусстве и прежде всего ипохондрическое основное настроение, недоверие к собственной энергии и сопротивляемости, вера в предстоящую гибель - все это обычные симптомы всех переходных эпох. «Если, как мы предполагаем, действительно наступает эпоха сверх-культуры, когда вера в богов и в нравственные идеалы начинает колебаться, когда появляется субъективизм и вызывает повышенную раздражимость, то это должно проявиться во всех привычках жизни, в утонченности чувственных наслаждений, в тенденции словесных и изобразительных искусств к импрессионистическим эффектам, и в то же время не отделимо от этой сверх-культуры должно сказаться чувство пресыщения, симптом бегства от культуры, стремление вернуться к идиллическому простодушию и простоте золотого веками при том не только у отдельных индивидуумов, но у всего высшего класса в целом, как некое модное направление. Мы даже не можем представить себе, что подобное противоречивое настроение, когда душа охвачена отвращением к современности, к которой она в то же время привязана всеми фибрами своих избалованных нервов, могло бы не сопровождаться болезненными нервными симптомами». Такими периодами были александрийская эпоха, время первых римских императоров,, когда Сенека бичевал вырождение, а его современники искали исцеления в холодных душах и суеверных процедурах, и, наконец, XVIII век во Франции, когда Rousseau проповедовал возврат к природе. Как показал His, эти эпохи походят друг на друга вплоть до деталей, даже если они разделены многими столетиями. Но к самым закономерным всегда повторяющимся явлениям относится, как уже сказано, рост функциональных нервных заболеваний, более того, как это ни странно, даже стремление найти исцеление от них при помощи определенных физических методов лечения.
...В этих утверждениях, поскольку они относятся к алкоголю, верно то, что современная промышленность производит этот яд в таких количествах и сравнительно так дешево, что настоятельно необходимы серьезные врачебные контр-мероприятия. Однако Rieger, конечно, вполне прав, когда он указывает в данном контексте, что за последние столетия выросло также и население. Мы ничего не знаем о количестве, которое выпивалось в прежние времена, однако, из многих работ явствует, что оно было не малым. В этом смысле любопытно одно историческое воспоминание, указанное Rieger'ом, важное и в целом ряде других отношений, Вот что писал в 1881 г. автор по имени Petersen: «король Фридрих воспитывался еще во времена пивных похлебок, а дети тысяч его подданных уже в эпоху кофе. Эта зараза не ограничилась городами, а захватила даже крестьян и поденщиков. Мало-помалу чаепитие и употребление кофе превратилось в настоящее бедствие, ослаблявшее здоровье, распространявшее женственность, дряблость и сентиментальность, разорившее целый ряд семейств, подрывавшее силу нации, уносившее из Германии ежегодно 24 миллиона» гульденов. Мы видим таким образом, что с народами дела обстоит так же, как и с отдельными людьми. Редко дурная наклонность уничтожается, не заменяясь другой: один бес изгоняется не иначе, как другим, занимающим его место».
...Таким образом, преступность остается социально обусловленным явлением, вопреки Lоmbroso. Его учение не могло бы внести никаких перемен, даже если бы оно могло быть доказано, и если бы действительно 35% всех правонарушителей обнаруживало физические я психические признаки особого «антропологического» типа. Ибо заранее не подлежит никакому сомнению, что «врожденные», профессиональные и «привычные» преступники устроены по другому, чем остальные люди, что они, стало быть, дегенерированы, представляют собою неблагоприятное уклонение от типа. «Все, кто стоят на почве опыта», пишет Gaupp, «согласны в том, что существует непрерывный ряд характеров, связывающий между собою тех, кто нарушает закон лишь при исключительно неблагоприятных условиях (преобладание социальных влияний), и тех, чье злосчастное природное предрасположение таково, что в теперешних условиях они становятся преступниками «с естественной необходимостью». Этих последних мы можем называть и врожденными преступниками и морально слабоумными и дегенерантами - дело здесь не в словах. В каких случаях надо говорить о ненормальной конституции и в каких о болезни-это дело условной терминологии».
...Более чем сомнительно даже и то, что напряженная умственная деятельность наносит вред хотя бы лишь, тому человеку, который ее выполняет. От одной умственной работы люди не становятся душевно-больными, и умственное напряжение способно причинять вред, может быть, лишь в тех случаях, когда из-за него упускается отдых и сон, в особенности же когда к этому присоединяется чувство тяжкой, гнетущей ответственности. Но это вовсе не так уже несомненно, как это обыкновенно полагают; опытные невропатологи неоднократно подчеркивали, что даже такие напряженнейшие и беспокойнейшие профессии, как профессия адвоката, врача и крупного коммерсанта, приводят к функциональным нервным заболеваниям гораздо реже, чем безделье-уже Hilty было известно, что лучшая почва для «неврастений» «самые здоровые» условия жизни - или, напр., регулярная конторская работа. О вредном действии школы на нервную систему в смысле перегруженности школьными работами, и прежде - о настоящем мы совершенно умалчиваем - едва ли приходится говорить. И здесь, как и во всех аналогичных вопросах легко смешать причину с следствием: слабонервные дети, попав в школу, оказываются несостоятельными и сдают, подобно тому, как нервные взрослые сдают в жизни, и главная вина лежит здесь не на школе и не на жизни.
...Таким образом, рост интереса, уделяемого этим вопросам, сводится в последнем счете к эволюции самой науки. Впрочем утверждение, что содержание искусства становится сумасбродным и болезненным, вовсе уж не так ново; оно раздражало уже Goethe (Hellpach).
...В дальнейшем за эту «благодарную задачу проследить, не приводили ли когда-либо (и в какой мере) аналогичные условия жизни к сходному эмоциональному состоянию», взялся Wilhelm His и провел ее во всех деталях, оставаясь на врачебной точке зрения. Результат оказался поразительно ясным. Раздражимость, субъективизм в литературе и искусстве и прежде всего ипохондрическое основное настроение, недоверие к собственной энергии и сопротивляемости, вера в предстоящую гибель - все это обычные симптомы всех переходных эпох. «Если, как мы предполагаем, действительно наступает эпоха сверх-культуры, когда вера в богов и в нравственные идеалы начинает колебаться, когда появляется субъективизм и вызывает повышенную раздражимость, то это должно проявиться во всех привычках жизни, в утонченности чувственных наслаждений, в тенденции словесных и изобразительных искусств к импрессионистическим эффектам, и в то же время не отделимо от этой сверх-культуры должно сказаться чувство пресыщения, симптом бегства от культуры, стремление вернуться к идиллическому простодушию и простоте золотого веками при том не только у отдельных индивидуумов, но у всего высшего класса в целом, как некое модное направление. Мы даже не можем представить себе, что подобное противоречивое настроение, когда душа охвачена отвращением к современности, к которой она в то же время привязана всеми фибрами своих избалованных нервов, могло бы не сопровождаться болезненными нервными симптомами». Такими периодами были александрийская эпоха, время первых римских императоров,, когда Сенека бичевал вырождение, а его современники искали исцеления в холодных душах и суеверных процедурах, и, наконец, XVIII век во Франции, когда Rousseau проповедовал возврат к природе. Как показал His, эти эпохи походят друг на друга вплоть до деталей, даже если они разделены многими столетиями. Но к самым закономерным всегда повторяющимся явлениям относится, как уже сказано, рост функциональных нервных заболеваний, более того, как это ни странно, даже стремление найти исцеление от них при помощи определенных физических методов лечения.