Лев Николаевич Толстой (9 сен 1828 - 20 ноя 1910) Том 35 (1950)
Варианты к «Хаджи Мурату»
[Редакция десятая]
* № 169 (рук. № 82).
Продиктовал Лев Николаевич.
История Хаджи-Мурада такая:
Это был храбрый авариец, который одно время служил русскому правительству. Генералу Клюгенау, стоявшему с русскими войсками в Аварии, было донесено, что Хаджи-Мурад изменяет русскому правительству: Клюгенау велел арестовать и заковать Хаджи-Мурада и привезти его к себе. Но на пути Хаджи-Мурад спрыгнул с высокой скалы, увлекши за собой ведшего его солдата, который убился на смерть; сам же он остался жив, но разбился и сломал ногу. Излечившись, он передался Шамилю и стал служить ему. Был один из самых смелых и храбрых наибов, делал блестящие набеги на русские владения; но, поссорившись с Шамилем, в 1851 году передался русским. Из города Нухи, где ему было назначено жить и где он очень тосковал по своей семье, оставшейся у Шамиля, он бежал в горы и был настигнут казаками, отчаянно защищался с своими мюридами и был убит.
Так как он внушал большой страх кавказским жителям, голову его возили и показывали в разных местах Кавказа.
Событие это случилось во время пребывания Льва Николаевича на Кавказе.
Писано гр. Софией Андреевной Толстой под диктовку Льва Николаевича 28 января 1905 года.
Варианты к статье «О Шекспире и о драме»
* № 1 (рук. № 1).
Предисловие
...Я знаю, что драмы Шекспира ученейшими людьми считаются верхом совершенства, но знаю и то, что мое мнение это не есть последствие случайного настроения или легкомысленного отношения к предмету, а есть результат многократных в продолжение 50 лет упорных усилий постигновения красоты Шекспира и согласования своего взгляда с установившимся взглядом на Шекспира всех образованных людей христианского мира.
...Современная русская драма, Гоголь, в особенности Островский в его первых вещах до Грозы, глубоко волновали и трогали меня.
...Я не верил себе и читал в продолжение 20 лет еще и еще во всех возможных видах: и по русски, и по английски, и по немецки в переводе Шлегеля, как мне советовали, читал и комедии и хроники и безошибочно испытывал всё то же отвращение, скуку и недоумение. - Сейчас, перед писанием этого предисловия, 75-летним стариком, желая еще раз проверить себя, я вновь перечел: Гамлета, Лира, Отелло и Генриха VI и испытал опять то же отвращение и ту же скуку, но уже не недоумение, а твердое, несомненное убеждение в том, что слава Шекспира выдумана, что его драмы очень плохие произведения и что эта ложная слава перемучила много народа, извратила эстетическое чувство масс и породила кучу безобразных подражаний, еще более извращающих вкус публики.
* № 2 (рук. № 6).
...Объяснение славы Шекспира одно: как всегда критики это те, которые не чувствуют, а рассуждают. Критики увидали достоинства Шекспира и стали восхвалять их, не соображая того, что художественное произведение, чтобы быть таковым, должно быть если не всё прекрасно, то не должно заключать в себе безобразий. И потому говорю вам, читателям Шекспира, в особенности молодым, говорю это и о Шекспире и о всяком художественном произведении: не верьте критикам, не верьте общественному мнению о худож[ественном], верьте только себе.
* № 6 (рук. № 8).
Всякий свежий человек, прочтя эту драму, не мог бы не согласиться с мнением Вольтера о драмах Шекспира, полагавшего, что сочинять такие драмы мог только дикарь и то не в трезвом состоянии.
* № 14 (рук. № 11).
...Критики это, как сказал один остроумный человек, это глупые, которые судят об умных. Слово не только остроумно, но глубоко истинно, особенно когда оно относится к критикам хвалителям.
А таковы критики Шекспира. Они говорят, что он гениален, т. е. имеет какое-то свойство высшее, чем простой ум, И это-то свойство разъяснили нам критики. Но ведь ясно, что если в разбираемом авторе есть эта способность высшего ума, то для того, чтобы обсуживать ее, надо такую же или еще высшую способность. Не имея же этой способности, критики в том, что они обсуживают, должны видеть только то, что им по силам. И они, обсуживая это, приписывают этому низшему высшее значение. Это в особенности верно по отношению художественных произведений.
Человек, обладающий художественным эстетическим чувством, воспринимает художественные впечатления и больше ничего сказать не может, как то, что он получил художественное впечатление. Человек же, не одаренный художественным чувством, не получая художественного впечатления, но воображая, что он получил его, начинает рассуждать, признавая за художественное впечатление то, что не имеет его подобия.
* № 15 (рук. № 11).
Во всем крайности сходятся. Как глубокомысленны кажутся многим (мне по крайней мере такими они казались в моей молодости) рассуждения об объективности в искусстве! А между тем, трудно найти более смешное недоразумение, как именно учение об объективности в искусстве. Поэт, отдаваясь вдохновению, отдается ему весь. А отдаваясь весь какому-либо чувству, настроению, он не может не выказать того, к чему его влечет и от чего его отталкивает, его миросозерцание. И поэтому, если поэт - поэт, то он всегда необъективен. Так что то, чтò называется объективностью, олимпийство Гёте и парение Шекспира над событиями жизни, есть только признак того, что они не серьезны, are not in earnest, что они балуются своими писаниями, т. е. что они не высказывают то, что с болью выросло в их душе, а только то, что по их соображениям может быть полезно им.
Вместо олимпийства Гёте и парения Шекспира очень ясно виден один стихотворец, который пишет свои вещи или пьесы для удовольствия своих друзей, одномышленников или для поддержания своей славы, другой бойкий актер и <посредственный> стихотворец, очень определенно занятый составлением ходких и эффектных пьес для своего театра.
Старания же их быть объективными, т. е. равнодушными к добру и злу (по нынешнему по ту сторону добра и зла), если только они старались быть объективными, не только не достигают своей цели, но, напротив, для каждого внимательного читателя достигают обратного. Шила в мешке не утаишь. И в объективном Гёте мы без малейшего усилия видим очень определенную тенденцию буржуазного придворного консерватизма и эгоистического равнодушия к движению жизни человечества. Еще яснее видна, сколько ни говорят об объективности Шекспира, его очень определенная тенденциозность уважения к власти, к грубой силе и презрения к толпе, к народу, то самое, что так ясно указано в статье Кросби.
И это-то самое мировоззрение Шекспира и пришлось pro capite lectoris не только тех людей, немцев, которые сделали его славу, [но] и всех тех людей, которые в продолжение более ста лет, не переставая, восхваляют его.
Только этим объясняется то удивительное явление, что самый посредственный составитель на скорую руку из чужих сочинений пьес для своего театра, человек, совершенно лишенный эстетического чувства, никогда не задававшийся в литературе никакими другими целями, кроме мелкого театрального успеха в своем маленьком кругу, человек, не только не имевший никаких высоких или глубоких убеждений, но человек, как большинство рядовых практических людей, был возведен в звание величайшего поэта и учителя человечества.
* № 21 (рук. № 12).
<Так что, по моему мнению, слава Шекспира основана на случайных литературно-исторических событиях, вследствие которых немецкие критики, находясь в том периоде арелигиозного миросозерцания, которое они с немецким педантизмом возвели в теорию, - избрали Шекспира, как самого полного представителя этого арелигиозного миросозерцания.> Вследствие чего и был возведен бойкий, ловкий, но лишенный совершенно эстетического вкуса, переделыватель чужих пьес для своей невежественной публики, в гениальнейшего поэта и учителя жизни человечества.
Комментарии
Хаджи-Мурат
История писания
...Находясь на Кавказе, Толстой изучал жизнь горцев, их быт, нравы, фольклор. Он первый из русских писателей и исследователей записал образцы горских песен. С годами его интерес к Кавказу не ослабевал. В 1875 г. он достал издание «Сборник сведений о кавказских горцах» (неполный экземпляр: вып. I, II, IV, VI, VII - хранится в библиотеке Ясной Поляны) и писал А. А. Фету в октябре: «Читал это время книги, о которых никто понятия не имеет, но которыми я упивался. Это сборник сведений о кавказских горцах, изданный в Тифлисе. Там предания и поэзия горцев и сокровища поэтические необыкновенные. Хотелось бы вам послать. Мне, читая, беспрестанно вспоминались вы. Но не посылаю потому, что жалко расстаться. Вот вам образчик». К письму был приложен слегка измененный Толстым текст песни «Высохнет земля на могиле моей». Чтение сборника в 1875 г. не было связано с какой-либо работой Толстого. Его интересовал тогда исключительно кавказский фольклор, и соответственно этому им были отмечены в сборнике песни, сказки, пословицы. Выпуск VII должен был напомнить ему о Хаджи-Мурате, где это имя неоднократно упоминается.