Устная история
Ехал утренней электричкой. Народ собрался душевный, простой. Невольно прислушался к разговору садоводов. Говорила женщина, в возрасте, но выглядела крепко, я бы даже старухой её не назвал. Она не жаловалась, просто рассказывала про свою жизнь. А жизнь её мотала и крутила. Из шести детей осталась только она и старший брат. Старший брат выучился в военном училище, 15 мая получил 41 года два кубика в петлицу, и был оставлен преподавать в училище.
- Какой он приехал красивый, гордый. Мне тогда десять лет было, но я до сих пор помню. Последнее письмо пришло в начале июля, направлен был под Житомир с ротой курсантов - и всё. Больше ни весточек, ничего. И только после войны разыскали моих родителей бывшие курсанты и рассказали, как было. В первом же бою их накрыла немецкая артиллерия, и осталась в живых едва ли треть роты. Немцы окружили, взяли в плен, ну и Василия кто-то выдал. Сказали, что он командир. А он и не думал снимать комсомольский значок и срывать кубики с петлиц, но не стал. Гордый был, настоящий. Расстреляли его. А многие тогда и партбилеты закапывали, и Родину предавали. А после войны я за своего Василия замуж вышла. Совсем молодая - 16 лет было. Вместе на заводе проработали, двоих детей вырастили. В начале восьмидесятых дали нам участок. Тогда совсем крохотные были - по четыре сотки давали. Домик построили - небольшой, но в два этажа. Каждому по комнате там было. У детей на втором этаже, у нас на первом. Тут слепнуть начал мой Василий, глаукому у него обнаружили. В Чебоксарах у профессора Фёдорова полечился, вроде лучше видеть стал. А тут перестройка началась. Дача шибко выручала, когда денег не платили, детям зарплату, а нам пенсию. А потом дачную амнистию объявили. Я и говорю своему - давай приватизируем. Он говорит: а чего её приватизировать? Это и так наше, никто мне не давал. Сами построили, на свои деньги и амнистировать меня не надо. Я ни каких законов не нарушал, чтобы амнистировать. И в садоводческое товарищество по закону вступал - по нашему, советскому закону. А придут отбирать - так надо просто керосином облить, да и поджечь всё. Я его не послушалась, очень уж по телевизору красиво рассказывали. Столько коридоров обошла, столько денег выложила. И вот, всё оформила. А моему всё хуже и хуже становится. Совсем он ничего не видит. А тут льготы от правительства вышли - бесплатно зрение полечить лазерным оборудованием. Ну, он и полечил - у нас, в Трансмашевской больнице. Совсем видеть перестал, и боли адские головные начались. Через две недели его и не стало. Схоронила я его, а тут мне из налоговой повестка приходит. Платите, говорят, за недвижимость, и не мало. Следом из БТИ комиссия. Давайте, мол, обмерим ваш объект недвижимости. Ну, приехала я на дачу, обошла всё. Крепкая дача. Соседей позвала. Говорю - у вас тут строения рядом, вы смотрите, чтоб не загорелось. Керосином облила и подожгла. На следующий день приходят из БТИ - обмерять объект недвижимости. А его нету - сгорел весь. Ну, а на земле я всё равно работаю, и уж её-то у меня никто не отнимет. А вот и моя станция.
Встала и пошла, сухая, прямая и очень решительная.
- Какой он приехал красивый, гордый. Мне тогда десять лет было, но я до сих пор помню. Последнее письмо пришло в начале июля, направлен был под Житомир с ротой курсантов - и всё. Больше ни весточек, ничего. И только после войны разыскали моих родителей бывшие курсанты и рассказали, как было. В первом же бою их накрыла немецкая артиллерия, и осталась в живых едва ли треть роты. Немцы окружили, взяли в плен, ну и Василия кто-то выдал. Сказали, что он командир. А он и не думал снимать комсомольский значок и срывать кубики с петлиц, но не стал. Гордый был, настоящий. Расстреляли его. А многие тогда и партбилеты закапывали, и Родину предавали. А после войны я за своего Василия замуж вышла. Совсем молодая - 16 лет было. Вместе на заводе проработали, двоих детей вырастили. В начале восьмидесятых дали нам участок. Тогда совсем крохотные были - по четыре сотки давали. Домик построили - небольшой, но в два этажа. Каждому по комнате там было. У детей на втором этаже, у нас на первом. Тут слепнуть начал мой Василий, глаукому у него обнаружили. В Чебоксарах у профессора Фёдорова полечился, вроде лучше видеть стал. А тут перестройка началась. Дача шибко выручала, когда денег не платили, детям зарплату, а нам пенсию. А потом дачную амнистию объявили. Я и говорю своему - давай приватизируем. Он говорит: а чего её приватизировать? Это и так наше, никто мне не давал. Сами построили, на свои деньги и амнистировать меня не надо. Я ни каких законов не нарушал, чтобы амнистировать. И в садоводческое товарищество по закону вступал - по нашему, советскому закону. А придут отбирать - так надо просто керосином облить, да и поджечь всё. Я его не послушалась, очень уж по телевизору красиво рассказывали. Столько коридоров обошла, столько денег выложила. И вот, всё оформила. А моему всё хуже и хуже становится. Совсем он ничего не видит. А тут льготы от правительства вышли - бесплатно зрение полечить лазерным оборудованием. Ну, он и полечил - у нас, в Трансмашевской больнице. Совсем видеть перестал, и боли адские головные начались. Через две недели его и не стало. Схоронила я его, а тут мне из налоговой повестка приходит. Платите, говорят, за недвижимость, и не мало. Следом из БТИ комиссия. Давайте, мол, обмерим ваш объект недвижимости. Ну, приехала я на дачу, обошла всё. Крепкая дача. Соседей позвала. Говорю - у вас тут строения рядом, вы смотрите, чтоб не загорелось. Керосином облила и подожгла. На следующий день приходят из БТИ - обмерять объект недвижимости. А его нету - сгорел весь. Ну, а на земле я всё равно работаю, и уж её-то у меня никто не отнимет. А вот и моя станция.
Встала и пошла, сухая, прямая и очень решительная.