Притча пятьдесят четвертая. Как властный культурный муж электрочайник покупал
Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний первый гром
Людишек мокнущих пугает,
А я красивый и с зонтом.
Народное
Не скрою, что не только пылкое юношество прибегает до мерности моей, порой и убеленные сединами старцы и старицы присылают ходоков, дабы взял я их посильно на умственные поруки. Не отказываю и им, ибо должно во мраке невежества возносить светоч разума, а в сердцах любезных соотечественников насаждать любовь к наукам.
Гастроли обыкновенно даю в районных библиотеках или в клубах ветеранов при ЖЭКах. Боясь прослыть опасным для общества идиотом, выступление обычно начинаю с развивающих настольных игр - показываю пару-тройку фокусов, принятых в обиходе карточных катал из пригородных электричек. Одеяние имею соответствующее - фрак, пошитый из купленного в элитном сэконд-хэнде клетчатого костюма, посредством пришивания распоротых брючин к пиджаку. Брюки из того же элитного подвала - белые в синюю полоску. Фокусы сопровождаются неизменными овациями и одобрительными выкриками:
- Экий жулик, гляди, что вытворяет!
Поощренный такой похвалой привычно перехожу к вопросу, что неизменно вызывает живейший интерес - роль самогоноварения в общем развитии мировой экономики. Тему иллюстрирую рассказом об одной ушлой бабульке, что во времена горбачевской боротьбы с алкоголизмой открыла в Ленинградской области полупромышленное производство первача из дерьма, производимого ее двумя коровами. Тут не обходится без насущных вопросов с мест: «Сколько нужно субстанции для производства поллитры сорокаградусной?» Часто выспрашивают конструкцию перегонного куба, прося начертить примерную его схему в угодливо подсунутом блокнотике.
Осветя вопросы развития химпрома в квартирных масштабах и дав ценные указания, начинаю главный номер своего выступления - рассказываю разомлевшим старичкам и старушкам про модернизацию и нанотехнологии. По ходу развития сюжета речь моя и без того искрометная, словно бенгальский огонь, приобретает все большую духовную силу и хтоническую мощь. У слушателей широко открываются рты, при том у некоторых выпадают зубные протезы. Кто-то, закрыв глаза, принимается крутить головою, а некоторые, впав в экстатическое состояние, начинают махать руками и издавать речи на языке чужом, коего механические формы сложно передаваемы алфавитом славено-российским. Все заканчивается всеобщим ликованием и радостно-умиленными воплями:
- Да где ж, милок, ты раньше-то был, когда мы только начали распоясывать свои животные комплексы?!
На этот вопрос отвечаю всегда прямо: «Был, бабусечки и дедусечки, в экспедициях, собирал, так сказать, этнографический материал». Погружался, короче, в пучину фантазмов в видах духовного возрастания и личностного роста.
Мне порой кажется, что на самом деле я сплю, видя фильму, преисполненную прихотливым химерическим маревом.
Продвигаясь однажды на своей самобеглой коляске в сторону Белокаменной, узрел затейливую кавалькаду, поразившую меня так, что я даже, притормозивши, на время съехал на обочину, дабы осмыслить виденное. Мимо меня на пафосном чоппере, украшенном огромным флагом Конфедератов, протарахтел матерый бородатый байкер в кожаной майке. На глазах у него были черные очки, в зубах самокрутка, а по ветру развевалась косичка, кокетливо выбившаяся из-под шлема вермахта.
За любителем свободных просторов, повторяя все его эволюции след в след, крякая и мигая, двигалось два огромных черных джипа охраны. Людей в джипах по причине тонировки видно не было, но было понятно, что это те самые «люди в чОрном». И все это посреди Тверской губернии! Было в этом что-то поэтическое, наполнявшее сердце тягой перечесть рассказ про вдову капитана, погибшего на ее глазах от щупалец огромной каракатицы.
Несколько отдышавшись и придя в себя от увиденного, двинулся дальше, приняв за рабочую гипотезу, что все это возникло в моем воспаленном мозгу по причине перегрева, вызванного вышедшим из строя кондиционером. Но через километров пятнадцать я вновь столкнулся с байкером.
На придорожном лугу, покрытом цветущими одуванчиками, был поставлен нарочитый тент, а под ним стол, накрытый белой скатертью и ломящийся от яств. За столом сидел байкер, которому прислуживал лакей в белом фраке. Рядом стояли ужасные джипы и не менее ужасные люди в черном, испуганно вращавшие головами в разные стороны. Байкер, жадно вгрызаясь в плоть, поедал ногу барашка.
Пышность картине придавал легкий ветерок, под дуновением коего живописно развевались ткань тента и скатерть. Для полной трансцендентности не хватало разве что рогового хора, исполняющего что-то из Бортнянского.
Мне хотелось выпрыгнуть на ходу из машины и валяться в траве, подвывая выпью и колотя по земле матушке руками, ногами и головой. Может, и канкан, лежа на пузе, сплясал бы. Но кто-то мне шепнул, что этого делать не стоит, а коли хочется выразить свой восторг по поводу этого явления природы, то лучше отъехать километра два, где и произвести все эти безумства.
Проехал чуток вперед, увидал реку и прибег омовению. Шумно плавал и нырял, фыркая, словно тюлень, широко раскидывая атлетические руки. Вышел на берег посвежевшим и обновленным. Даже на время куда-то пропало мое извечное стремление достижения разнообразных корыстных, а порой и низменных целей. Хотелось петь соловьем и дарить нимфам цветы. Не так, как это обычно делают на берегу реки престарелые научные фавны, выпрыгивающие из прибрежных кустов в венках из желтых кувшинок, в чем мать родила, в тот момент, когда нагие девы беззаботно купаются. Нет! Хотелось просто и без затей рвать в полях ромашки и одуванчики и дарить, дарить, дарить.
Но тут по мосту, перекинутому через реку, проследовали те самые два ужасных джипа, при том, что на крышном багажнике второго размещался чоппер почему-то уже без руля. Сам же отважный байкер, разместясь в первом джипе, глядел на мир сквозь окно, у которого было спущено стекло, с несколько озадаченным и одновременно бессмысленным выражением лица. И да, из задней двери второго джипа торчал кусок давешней скатерки, вяло изображая из себя подобие белого флага.
Как из пивного душа окатило!
- Эвон оно как! - подумалось мне, - Встретился сокол ясный таки с березонькой! Почеломкался!
Это мысль вернула меня к жизни, ясно показав, что рано мне начинать раздаривать цветы и имущество. Я еще не потерян для общества, поскольку обладаю не только завидным корыстолюбием, но, как оказалось, и большим злорадством. Нельзя такие таланты зарывать в землю. К тому же не до конца был еще составлен прожект «О разогнании облаков и злоумышляющих толп силой мысли», потому и уходить в луга было неуместно.
Сейчас прожект сей полностью составлен и подан по инстанции в вышния сферы, обаче завистники и недоброжелатели держат оный под спудам, докладывая начальству, будто я его и не подавал вовсе. Даже теряли дважды, а один раз коварно поливши дело с моим прожектом растопленным салом из свечи, привлекли этим салом мышей, что и пожрали поды моих трудов, но я ведая это, загодя отпечатал его в ста экземплярах. И как только сообщили мне о поедании моего дела, сразу принес новый, положенный в папочку с красивыми тесемками.
Сейчас по поручению одной конторы с большими ушами составляю новый прожект «О предупреждении вольномыслия и обличительного пафоса в Правилах дорожного движения». Дело идет споро, а потому премирован от начальства медалью «За отличие» и ведром соленых огурцов.
Сыра, правда, не дают, должны давать, но кто-то там заныкал мой сыр, жует зараза, трескает за обе щеки, прохиндей. Приходится сыр самому покупать.
В один из зимних дней стою у прилавка колбасно-сырного отдела гипермаркета, тяжко переживая отсутствие любимого всей семьею сорта сыра. Прикидываю, каким бы сыром его заменить. Принюхиваюсь с доброжелательным выражением лица. А это тяжело, надо признать, доброжелательно принюхиваться.
Внезапно чую, как сзади и чуть сбоку что-то темное надвинулось на меня и прилавок. Краем глаза вижу: шуба норковая и с кружевами. «Как с кружевами?!» - возмущается мозг - «У нас тут что? Дефиле бюстгальтеров на меху, бал эскимосов или, угодники обороните, утренник в публичном доме?»
- А так, - отвечаю я мозгу, - в швы рукавов вшиты кружева.
Говорю это конечно мысленно, даже умнственно, но хмыкаю громко, на всю окрестность хмыкаю. Обаче, вежливо отодвигаюсь в сторону, давая фее дорогу к прилавку. Чувствовалось, что фее нужна помощь, даже хотелось отдать ей пустые бутылки, но пустых бутылок почему-то при мне не оказалось. Обычно всегда под рукой одна-другая есть, а тут, вот незадача, ни одной. Это заставило меня насторожиться.
Пристально игнорируя меня и устремив полные печали глаза на продавщицу, нимфа вопросила ее грудным голосом:
- Девушка, а у вас есть Императорское салями?
- Э-э-э? Какое?
- Императорское, - говорит фея, удивляясь, что продавщица не знает такого сорта салями. - Я брала недавно, оно вкусное.
Продавщица тщательно осматривает все прилавки, потом подходит к другой спрашивает у нее, возвращается и отвечает:
- У нас нет Императорского салями. И не было никогда.
- Как не было?! - фраппированно вопиет фея. - Я же брала!
Такие шок и ужас застыли на ее лице, что я было подумал, что она даст дуба прямо посреди колбасно-сырного изобилия. Но тут искорка разума мелькнула на ее лице. Порывшись в глубине себя, нимфа достала позолоченный телефон, сплошь обклеенный стразами, ноготочком набрала номер и своим неподражаемым голосом сказала в трубку:
- Витюсик, пупсичек, представь себе, у них нет Императорского салями! - при этом «Витюсик» и «пупсичек» было сказано столь нежно и ласково, что все кругом повернулись в сторону феи, будто в предвкушении просмотра фильмов развлекательной направленности, а слова: «у них нет», были сказаны тоном, каковым обычно произносят: «Что с них взять, идиотов?»
Из недр трубки с неотключенной громкой связью «Витюсик» вступил с нею в беседу. По голосу можно было понять, что первые невесты «пупсика» на том свете уже козлов пасут.
- Что-что, дорогуша? - переспросила, моргая наклеенными ресницами, цирцея. - Ах, вон оно что.
- Девушка, нет, я ошиблась, нам не нужно Императорское салями, нам нужны языки в желе. Они у вас есть?
Получив утвердительный ответ, фея заказала полкило языков. И уже отходя от прилавка, внезапно уставилась на меня и вопросила:
- А с кем же я брала Императорское салями?
У меня корзина с продуктами на пол чуть не упала.
Впрочем, иногда покупатели правильное говорят, только продавцы их понять не всегда могут.
Пошел как-то раз Степан Александрович, что служит по линии культуры в чине, прямо скажем, не малом, купить для дома, для семьи электрочайник. Жена его послала, объяснив какой чайник ей нужен. Входит он, значит, властной веской поступью в магазин бытовой техники, зовет к себе продавца-консультанта и молвит ему начальственным густым басом:
- Нужен, - говорит Степан Александрович, - мне электрочайник, чтоб подметал.
- Простите, какой чайник? - переспрашивает опешивший юноша.
- Чтоб подметал! - произносит Степан Александрович.
Вьюноша, содрогаясь в гротескных конвульсиях, будто пляска святого Витта на него напала, отбежал к старшему продавцу и что-то ему нашептал на ухо, показывая глазами на Степана Александровича, как на буйно помешанного.
- Здравствуйте, могу ли я вам чем-то помочь? - спрашивает старший продавец опасливо и находясь в готовности в любой момент отскочить от начальствующего над очагами культуры.
- Чайник мне нужен, чтоб подметал!
- Простите, наверное, у нас нету таких чайников.
- Как нету?
- Подождите, сейчас я позову нашего главного консультанта.
Появляется главный консультант и участливо спрашивает:
- Здравствуйте, могу ли я вам помочь?
- Чайник, блин, мне дайте, чтоб подметал! - взмаливается Степан Александрович.
- Э... Может, вам нужна электрощетка? - успокаивающим тоном вопрошает главный продавец.
- Блин! Вы что тут все, тупые?! - воет Степан Александрович.
Тут до него что-то доходит, он роется в кармане пиджака, достает оттуда ручку и на подвернувшемся клочке бумаги пишет крупными печатными буквами: «ЧАЙНИК ПОД МЕТАЛЛ!»
Вот такой весьма удивительный и морально-наставительный для пылкого юношества казус произошел с видным управителем культурой Степаном Александровичем.