Действие третье «Тыа-кихи»
Моя жена увлекается всякой этнической музыкой, ну и поскольку мы живем на Чукотке, то ритмы и мелодии арктических народов занимают в этом увлечении немаловажное место. Как-то давно она принесла из библиотеки, где работает, CD-диски «Северной энциклопедии», на которых были записаны напевы разных народностей. Одну из песен исполняли энцы. Она врезалась мне в память двумя особенностями. Мотив ее напоминал какой-то русский распев, а одна из повторяющихся рефреном строчек была такой «Чукча муди дяй!». Ну, кто-то из читателей, конечно, сразу зацепился за второе слово))) Это да, это пять с плюсом. Но меня больше заинтриговало ясно выговариваемое слово «чукча». Само слово - искаженное от чукотского слова «чаучу», как называют себя и ныне оленные чукчи. Оно появилось в русском языке от юкагиров, эвенов и якутов в начале 17 века, когда землепроходцы обосновались на Лене и собирали информацию о народах, живущих далее к востоку. Никакого иного толкования слово «чукча» не имеет. Так откуда же оно в песне народа, живущего за тысячи километров от Чукотки, в нижнем течении Енисея?
Примерно, в то же время я где-то прочитал, что у соседей энцев по Таймыру - долган - существуют предания о войнах с чукчами, которые в незапамятные времена якобы доходили до восточного Таймыра. Исторических свидетельств о походах чукчей так далеко на запад нет. Тут явно крылась какая-то загадка. Но всерьез раскапывать ее я не пытался до самой нашей экспедиции на Таймыр.
Я вообще мало что знал о долганах, пока не столкнулся с ними лицом к лицу в Хатанге. В здешних местах они составляют основную часть коренного населения, за исключением нескольких селений нганасан. Я вглядывался в долганские лица и не находил почти никакого сходства с хорошо знакомыми мне чукотскими и эскимосскими типами. Скорее, они напоминали наших ламутов, т.е. эвенов.
В музее заповедника пожилая долганка провела экскурсию с рассказом об экспонатах, при этом основная часть ее лекции была посвящена долганской культуре. Она подробно и интересно рассказывала об отличиях долганской одежды от нганасанской, которые, по-преимуществу, заключаются в вышивках и узорах. Но я ничего не услышал о происхождении народа и его истории. Зато в тоне рассказчицы чувствовались какие-то напряженные нотки. Я вышел покурить на крыльцо заповедника. За углом стояла небольшая пьяная компания из нескольких долган и русского мужичка. Мужичок нетрезвым голосом твердил: «Да ведь я тоже местный, родился я здесь и всю жизнь прожил!». Происходили какие-то явные разборки на национальной почве, впрочем, без эскалации насилия.
Пьяных долган по Хатанге шарахалось немало. Этим городок ничем не отличался от какого-нибудь чукотского райцентра. Но если у нас народ в пьяном виде, по большей части, приветливый и добродушно пытается завести знакомство с приезжими, то здесь ощущался некий холодок. Вероятно, местные попривыкли ко всяким туристам, трофейным охотникам и научникам, которые здесь появляются куда чаще, чем в удаленных районах Чукотки, подумалось мне, и я пошел на теплоход.
Вечером зашел разговор о долганах, и ребята из заповедника, которые прожили здесь по 30 и более лет, вдруг наперебой стали рассказывать о том, что националистические настроения и нелюбовь к русским здесь распространены весьма широко. Якобы, можно получить и ножиком в бок, если как-то неверно выразишься... Один из инспекторов даже подумывает о том, что в связи с этим надо уезжать, несмотря на то, что дом, семья и большая часть жизни связана с Хатангой. Я был поражен. Ничего подобного нет среди чукчей, разве что какие-нибудь шутки и анекдоты по-пьяни, что, мол, жаль, у американцев денег только на Аляску хватило... Мне казалось, что северные народы весьма толерантны и не таят камней за пазухой против бывших завоевателей.
Тем же вечером началась погрузка на теплоход. К нам присоединилось 35 долган, которые направлялись домой в поселки Новорыбная и Сындасско. Это одни из самых крупных долганских поселков на Таймыре, и расположены они вниз по течению Хатанги. Мы забились в дальнее «купе», освободив жизненное пространство. Но места всем, конечно, не хватало, что вызывало явное недовольство со стороны местных пассажиров, в особенности, женщин.
Шумная толпа со множеством провожающих мгновенно заполонила причал и теплоход. Кругом звучал экспрессивный долганский язык. Все это весьма напомнило мне поездки на теплоходе «Казанджи», который в 1980-х гг. совершал пассажирские рейсы по селам побережья Берингова моря. Меня порадовало, что родной язык был основным в общении пассажиров разного возраста, хотя и по-русски все говорили неплохо. У нас чукотский язык в быту ныне используется мало, разве что в оленеводческих стойбищах, но и то, большинство тех, кому не исполнилось 40-50 лет, язык знают отрывочно и предпочитают общаться на русском...
Поначалу ощущалась некоторая напряженность. Одна пожилая долганская дама шумно требовала, чтобы мы выгнали на палубу собаку - смирную лаечку, которая принадлежала инспектору заповедника Виталию. Кругом дети, они могут от собаки чем-нибудь заразиться, возмущалась она. Виталий всячески сопротивлялся, поскольку после ночи на мокрой металлической палубе собака могла заболеть. Сопротивлялся он неактивно, а просто молчал, но собаку не выводил. Шепотом он сообщил окружающим, что с долганами в споры лучше не вступать... Надо сказать, что у нас на Чукотке к собакам отношение более терпимое, может, потому что до сих пор массово распространены собачьи упряжки.
Однако, после начала плавания народ начал тихариться по закоулкам теплохода поодиночке, парами и небольшими компаниями, а потом явно повеселел! И это тоже вполне было похоже на пассажирские рейсы по Чукотке. Вусмерть никто не напился, за борт никто не падал, бесчувственных тел на палубе я не видел. Но разогретые долганы стали активно с нами общаться. Особенно много общения пришлось на долю наших англичан, тем более, что Эмма немного говорила по-русски. В каюте появились банки с местным вареньем и рыба. Атмосфера потеплела. Всю ночь было шумно, и спать пришлось урывками...
В общем-то, жизнь долган весьма похожа на жизнь наших чукчей и ламутов. Главным занятием здесь всегда было оленеводство, хотя сейчас оленеводов мало, а народ живет за счет рыбалки и охоты на дикого северного оленя. Охотятся, как выяснилось, преимущественно на «плавнях», т.е. бьют с лодок оленей, форсирующих вплавь Хатангу. Хотя, говорят, что это нынче запрещено, но никто на этот запрет внимания не обращает... И все же, почему напряженность во взаимоотношениях аборигенов и приезжих, даже старожилов, здесь куда сильнее, чем на Чукотке? Может, обижали долган куда сильнее, чем чукчей и эскимосов? Я попытался проследить историю народа долган, и вот что выяснилось. Оказывается, это наиболее молодой этнос среди малочисленных народов Севера, и он сложился только к началу 20 века. Они называют себя по-разному: либо «тыа-кихи», либо «саха», как и якуты. В советское время их даже не выделяли в отдельный народ, а считали якутами. И язык у них якутский, правда сильно разбавленный эвенкийскими словами. Один из парней на теплоходе сказал мне, что когда побывал в Якутске, то был удивлен, что там все говорят «по-нашему, по-долгански». Еще бы! Хотя, скорее, долганы говорят по-якутски, а не наоборот))) Современные долганы появились, когда в 19 веке часть якутов и эвенков стала переселяться на восточный Таймыр, объякутив местных эвенков, а также часть энцев и русских «затундренных крестьян», т.е. тех русских, которые к тому времени обосновались на Таймыре и жили охотой и оленеводством. Поэтому, в отличие от чукчей и эскимосов у долган есть и русские корни. Да и веры они православной, хотя и с примесью некоторых шаманских обычаев... И фамилии у них русские!
Не в этой ли исторической юности народа, в который влились самые разнообразные по этническому происхождению группы, и кроется загадка такого активного стремления к самостийности? Чукчи и эскимосы уверены в своей исторической целостности, а долганы - нет? Я обсуждал этот вопрос с якутским путешественником Нюргуном Ефремовым, и он предложил свою версию. Нюргун считает, что советская власть много вкладывала в чукчей и эскимосов из-за близости США, и того, что на Аляске проживали их близкие родственники. Особенно, в период холодной войны, когда на Чукотке то тут, то там были «колхозы-миллионеры», магазины ломились от товаров даже при тотальном дефиците в европейской части, а продвинутые чукотские оленеводы чуть ли не ежегодно отдыхали на черноморских курортах. У долган же не было родственников заграницей, да и вообще эта заграница находилась у черта на куличках, поэтому уровень их жизни был несравнимо худшим, чем у чукчей и эскимосов, а русификация не столь интенсивной. Вот и язык сохранился куда лучше. Наверное, доля правды есть в обеих версиях, хотя истинные причины такого активного самосознания долган могут иметь под собой и много других неизвестных...
Изучая историю долган, я наткнулся и на разгадку давней истории с песней энцев про «чукчу». Один из эвенкийских родов, давших основу долганского народа, в 17 веке обитал по Яне и Оленьку, активно взаимодействуя с юкагирами. В этот период юкагиры регулярно вступали в вооруженные столкновения с чукчами, которые распространились между Колымой и Индигиркой. Вероятнее всего, в этих столкновениях участвовали и эвенки долганского рода, тем более, что один из долганских вождей одновременно был известен и как предводитель юкагиров. Память об этих боях сохранилась в устных преданиях долган, переселившихся на Таймыр, а от них перешла и в песенное творчество энцев, соседнего таймырского народа. Тем более, что часть энцев оказалась ассимилирована долганами... Вот откуда «чукча муди дяй»)))
Ранним утром встали на рейд против Новорыбной, и пришедшая с берега лодка забрала нескольких пассажиров, а к середине следующего дня теплоход ткнулся носом в песчаный берег у села Сындасско. Село находится уже не на реке, а в Хатангском заливе моря Лаптевых. Трапа не было, и пассажиров вместе с багажом перевозили на берег лодками родственники и односельчане.
Ближе к вечеру «Таймыр» отчалил от берега и взял курс на север Хатангского залива. Мы облегченно вздохнули, прибрали в пассажирской каюте и разместились посвободнее. Теперь теплоход был только в нашем распоряжении. По курсу - море Лаптевых!
Продолжение следует...
Примерно, в то же время я где-то прочитал, что у соседей энцев по Таймыру - долган - существуют предания о войнах с чукчами, которые в незапамятные времена якобы доходили до восточного Таймыра. Исторических свидетельств о походах чукчей так далеко на запад нет. Тут явно крылась какая-то загадка. Но всерьез раскапывать ее я не пытался до самой нашей экспедиции на Таймыр.
Я вообще мало что знал о долганах, пока не столкнулся с ними лицом к лицу в Хатанге. В здешних местах они составляют основную часть коренного населения, за исключением нескольких селений нганасан. Я вглядывался в долганские лица и не находил почти никакого сходства с хорошо знакомыми мне чукотскими и эскимосскими типами. Скорее, они напоминали наших ламутов, т.е. эвенов.
В музее заповедника пожилая долганка провела экскурсию с рассказом об экспонатах, при этом основная часть ее лекции была посвящена долганской культуре. Она подробно и интересно рассказывала об отличиях долганской одежды от нганасанской, которые, по-преимуществу, заключаются в вышивках и узорах. Но я ничего не услышал о происхождении народа и его истории. Зато в тоне рассказчицы чувствовались какие-то напряженные нотки. Я вышел покурить на крыльцо заповедника. За углом стояла небольшая пьяная компания из нескольких долган и русского мужичка. Мужичок нетрезвым голосом твердил: «Да ведь я тоже местный, родился я здесь и всю жизнь прожил!». Происходили какие-то явные разборки на национальной почве, впрочем, без эскалации насилия.
Пьяных долган по Хатанге шарахалось немало. Этим городок ничем не отличался от какого-нибудь чукотского райцентра. Но если у нас народ в пьяном виде, по большей части, приветливый и добродушно пытается завести знакомство с приезжими, то здесь ощущался некий холодок. Вероятно, местные попривыкли ко всяким туристам, трофейным охотникам и научникам, которые здесь появляются куда чаще, чем в удаленных районах Чукотки, подумалось мне, и я пошел на теплоход.
Вечером зашел разговор о долганах, и ребята из заповедника, которые прожили здесь по 30 и более лет, вдруг наперебой стали рассказывать о том, что националистические настроения и нелюбовь к русским здесь распространены весьма широко. Якобы, можно получить и ножиком в бок, если как-то неверно выразишься... Один из инспекторов даже подумывает о том, что в связи с этим надо уезжать, несмотря на то, что дом, семья и большая часть жизни связана с Хатангой. Я был поражен. Ничего подобного нет среди чукчей, разве что какие-нибудь шутки и анекдоты по-пьяни, что, мол, жаль, у американцев денег только на Аляску хватило... Мне казалось, что северные народы весьма толерантны и не таят камней за пазухой против бывших завоевателей.
Тем же вечером началась погрузка на теплоход. К нам присоединилось 35 долган, которые направлялись домой в поселки Новорыбная и Сындасско. Это одни из самых крупных долганских поселков на Таймыре, и расположены они вниз по течению Хатанги. Мы забились в дальнее «купе», освободив жизненное пространство. Но места всем, конечно, не хватало, что вызывало явное недовольство со стороны местных пассажиров, в особенности, женщин.
Шумная толпа со множеством провожающих мгновенно заполонила причал и теплоход. Кругом звучал экспрессивный долганский язык. Все это весьма напомнило мне поездки на теплоходе «Казанджи», который в 1980-х гг. совершал пассажирские рейсы по селам побережья Берингова моря. Меня порадовало, что родной язык был основным в общении пассажиров разного возраста, хотя и по-русски все говорили неплохо. У нас чукотский язык в быту ныне используется мало, разве что в оленеводческих стойбищах, но и то, большинство тех, кому не исполнилось 40-50 лет, язык знают отрывочно и предпочитают общаться на русском...
Поначалу ощущалась некоторая напряженность. Одна пожилая долганская дама шумно требовала, чтобы мы выгнали на палубу собаку - смирную лаечку, которая принадлежала инспектору заповедника Виталию. Кругом дети, они могут от собаки чем-нибудь заразиться, возмущалась она. Виталий всячески сопротивлялся, поскольку после ночи на мокрой металлической палубе собака могла заболеть. Сопротивлялся он неактивно, а просто молчал, но собаку не выводил. Шепотом он сообщил окружающим, что с долганами в споры лучше не вступать... Надо сказать, что у нас на Чукотке к собакам отношение более терпимое, может, потому что до сих пор массово распространены собачьи упряжки.
Однако, после начала плавания народ начал тихариться по закоулкам теплохода поодиночке, парами и небольшими компаниями, а потом явно повеселел! И это тоже вполне было похоже на пассажирские рейсы по Чукотке. Вусмерть никто не напился, за борт никто не падал, бесчувственных тел на палубе я не видел. Но разогретые долганы стали активно с нами общаться. Особенно много общения пришлось на долю наших англичан, тем более, что Эмма немного говорила по-русски. В каюте появились банки с местным вареньем и рыба. Атмосфера потеплела. Всю ночь было шумно, и спать пришлось урывками...
В общем-то, жизнь долган весьма похожа на жизнь наших чукчей и ламутов. Главным занятием здесь всегда было оленеводство, хотя сейчас оленеводов мало, а народ живет за счет рыбалки и охоты на дикого северного оленя. Охотятся, как выяснилось, преимущественно на «плавнях», т.е. бьют с лодок оленей, форсирующих вплавь Хатангу. Хотя, говорят, что это нынче запрещено, но никто на этот запрет внимания не обращает... И все же, почему напряженность во взаимоотношениях аборигенов и приезжих, даже старожилов, здесь куда сильнее, чем на Чукотке? Может, обижали долган куда сильнее, чем чукчей и эскимосов? Я попытался проследить историю народа долган, и вот что выяснилось. Оказывается, это наиболее молодой этнос среди малочисленных народов Севера, и он сложился только к началу 20 века. Они называют себя по-разному: либо «тыа-кихи», либо «саха», как и якуты. В советское время их даже не выделяли в отдельный народ, а считали якутами. И язык у них якутский, правда сильно разбавленный эвенкийскими словами. Один из парней на теплоходе сказал мне, что когда побывал в Якутске, то был удивлен, что там все говорят «по-нашему, по-долгански». Еще бы! Хотя, скорее, долганы говорят по-якутски, а не наоборот))) Современные долганы появились, когда в 19 веке часть якутов и эвенков стала переселяться на восточный Таймыр, объякутив местных эвенков, а также часть энцев и русских «затундренных крестьян», т.е. тех русских, которые к тому времени обосновались на Таймыре и жили охотой и оленеводством. Поэтому, в отличие от чукчей и эскимосов у долган есть и русские корни. Да и веры они православной, хотя и с примесью некоторых шаманских обычаев... И фамилии у них русские!
Не в этой ли исторической юности народа, в который влились самые разнообразные по этническому происхождению группы, и кроется загадка такого активного стремления к самостийности? Чукчи и эскимосы уверены в своей исторической целостности, а долганы - нет? Я обсуждал этот вопрос с якутским путешественником Нюргуном Ефремовым, и он предложил свою версию. Нюргун считает, что советская власть много вкладывала в чукчей и эскимосов из-за близости США, и того, что на Аляске проживали их близкие родственники. Особенно, в период холодной войны, когда на Чукотке то тут, то там были «колхозы-миллионеры», магазины ломились от товаров даже при тотальном дефиците в европейской части, а продвинутые чукотские оленеводы чуть ли не ежегодно отдыхали на черноморских курортах. У долган же не было родственников заграницей, да и вообще эта заграница находилась у черта на куличках, поэтому уровень их жизни был несравнимо худшим, чем у чукчей и эскимосов, а русификация не столь интенсивной. Вот и язык сохранился куда лучше. Наверное, доля правды есть в обеих версиях, хотя истинные причины такого активного самосознания долган могут иметь под собой и много других неизвестных...
Изучая историю долган, я наткнулся и на разгадку давней истории с песней энцев про «чукчу». Один из эвенкийских родов, давших основу долганского народа, в 17 веке обитал по Яне и Оленьку, активно взаимодействуя с юкагирами. В этот период юкагиры регулярно вступали в вооруженные столкновения с чукчами, которые распространились между Колымой и Индигиркой. Вероятнее всего, в этих столкновениях участвовали и эвенки долганского рода, тем более, что один из долганских вождей одновременно был известен и как предводитель юкагиров. Память об этих боях сохранилась в устных преданиях долган, переселившихся на Таймыр, а от них перешла и в песенное творчество энцев, соседнего таймырского народа. Тем более, что часть энцев оказалась ассимилирована долганами... Вот откуда «чукча муди дяй»)))
Ранним утром встали на рейд против Новорыбной, и пришедшая с берега лодка забрала нескольких пассажиров, а к середине следующего дня теплоход ткнулся носом в песчаный берег у села Сындасско. Село находится уже не на реке, а в Хатангском заливе моря Лаптевых. Трапа не было, и пассажиров вместе с багажом перевозили на берег лодками родственники и односельчане.
Ближе к вечеру «Таймыр» отчалил от берега и взял курс на север Хатангского залива. Мы облегченно вздохнули, прибрали в пассажирской каюте и разместились посвободнее. Теперь теплоход был только в нашем распоряжении. По курсу - море Лаптевых!
Продолжение следует...