Расстрогало до слез!
О чем забывают отцы
У. Лингвингстон Ларнед
Послушай сынок, я разговариваю с тобой, когда ты уже спишь. Ты подсунул
свою ручонку под щеку, к твоему лбу, на котором виднеются маленькие
капельки пота, прилипла прядь твоих светлых волос. Я тайком проник в
твою комнату. Только что, несколько минут назад, когда я сидел в
библиотеке и читал свои бумаги, меня неожиданно захлестнула волна
раскаяния. Я здесь около тебя и я осознаю вину перед тобой.
Сынок, вот о чем я размышляю сейчас: я сегодня сердился на тебя. Я
отругал тебя за то, что собираясь в школу, ты не умылся как следует, а
лишь размазал полотенцем грязь по лицу. Я сделал тебе выговор за то,
что ты не вычистил свои ботинки. Я сердито накричал на тебя за то, что
ты уронил что-то на пол. И за завтраком я нашел повод для замечаний. Ты
расплескал чай. Ты плохо жевал во время еды. Ты ставил локти на стол.
Ты намазал слишком толстый слой масла на хлеб. А когда ты уже начал
гонять мяч по двору, а я собрался уезжать по делам, ты помахал мне
рукой и закричал: «Пока, папа!», а я лишь нахмурил брови и сказал: «Не
забывай держать спину прямо!»
Затем, все повторилось вечером.
Возвращаясь домой, я подсмотрел, что ты играешь в стеклянные шарики,
стоя на коленях, на твоих чулках виднелись дырки. Ты шел впереди меня,
и я не думал, как это унизительно для тебя, ведь все это происходило
прямо на глазах у твоих товарищей. Чулки стоят дорого, и если бы ты
покупал их сам, то был бы более осторожен! Подумать только, сынок, это
сказал твой отец!
Позже, ты помнишь, когда я читал в библиотеке,
как неуверенно ты вошел ко мне и виновато посмотрел на меня. Я
оторвался от своих бумаг и был недоволен неожиданной помехой. Ты в
нерешительности стоял в дверях. «Чего тебе?» - резко спросил я.
Ты
без слов стремительно бросился ко мне, обхватил меня руками и
поцеловал. Твои маленькие руки сжимали меня, и я чувствовал такую
любовь, которой только Бог мог наполнить твою душу, и сила ее была
такова, что даже мое пренебрежительное отношение не могло ее уменьшить.
А затем ты ушел, и я слышал твои шаги вверх по лестнице.
И что же,
сынок, прошло несколько мгновений после твоего ухода, как бумаги
буквально вывалились из моих рук. Я испугался, и силы оставили меня.
Что я привык делать? Я привык обвинять тебя, привык делать тебе
замечания, и это была моя награда тебе за то, что ты ведешь себя так,
как должен вести себя обыкновенный мальчишка. Нет, я люблю тебя. Дело в
том, что я ожидаю от тебя слишком многого, а ведь ты еще ребенок. Я
оцениваю тебя мерками своего возраста.
А в твоем характере столько
замечательного, прекрасного, искреннего. Твое маленькое сердце может
быть таким же сверкающим, как свет восходящего над холмами солнца. Это
ясно хотя бы потому, как ты, не помня себя, бросился ко мне, поцеловал
меня и пожелал спокойной ночи. Нет ничего важнее этого, сынок. Я пришел
к твоей кровати, сынок и стою здесь в темноте на коленях, и мене очень
стыдно!
Но это слабое оправдание. Я знаю, ты не поймешь этого, если
я скажу это днем, когда ты проснешься. Но завтра я стану настоящим
папой! Я стану твоим другом, я буду страдать вместе с тобой и смеяться,
когда смеешься ты. Я прикушу себе язык, если вдруг мне в раздражении
захочется отругать тебя. Я словно молитву буду повторять себе: «Он -
лишь маленький мальчик и только, он - маленький мальчик!»
Я думаю,
что я видел в тебе взрослого мужчину. Ты спишь, утомившись за день,
свернувшись калачиком под одеялом, и я вижу, что ты еще ребенок. Ведь
совсем недавно твоя мать еще носила тебя на руках, а ты клал свою
головку ей на плечо. Я слишком многого хотел от тебя, да, да, слишком
многого»
Хоть рассказ об отце, но я иногда ловлю себя на похожих мыслях.
Взято отсюда
У. Лингвингстон Ларнед
Послушай сынок, я разговариваю с тобой, когда ты уже спишь. Ты подсунул
свою ручонку под щеку, к твоему лбу, на котором виднеются маленькие
капельки пота, прилипла прядь твоих светлых волос. Я тайком проник в
твою комнату. Только что, несколько минут назад, когда я сидел в
библиотеке и читал свои бумаги, меня неожиданно захлестнула волна
раскаяния. Я здесь около тебя и я осознаю вину перед тобой.
Сынок, вот о чем я размышляю сейчас: я сегодня сердился на тебя. Я
отругал тебя за то, что собираясь в школу, ты не умылся как следует, а
лишь размазал полотенцем грязь по лицу. Я сделал тебе выговор за то,
что ты не вычистил свои ботинки. Я сердито накричал на тебя за то, что
ты уронил что-то на пол. И за завтраком я нашел повод для замечаний. Ты
расплескал чай. Ты плохо жевал во время еды. Ты ставил локти на стол.
Ты намазал слишком толстый слой масла на хлеб. А когда ты уже начал
гонять мяч по двору, а я собрался уезжать по делам, ты помахал мне
рукой и закричал: «Пока, папа!», а я лишь нахмурил брови и сказал: «Не
забывай держать спину прямо!»
Затем, все повторилось вечером.
Возвращаясь домой, я подсмотрел, что ты играешь в стеклянные шарики,
стоя на коленях, на твоих чулках виднелись дырки. Ты шел впереди меня,
и я не думал, как это унизительно для тебя, ведь все это происходило
прямо на глазах у твоих товарищей. Чулки стоят дорого, и если бы ты
покупал их сам, то был бы более осторожен! Подумать только, сынок, это
сказал твой отец!
Позже, ты помнишь, когда я читал в библиотеке,
как неуверенно ты вошел ко мне и виновато посмотрел на меня. Я
оторвался от своих бумаг и был недоволен неожиданной помехой. Ты в
нерешительности стоял в дверях. «Чего тебе?» - резко спросил я.
Ты
без слов стремительно бросился ко мне, обхватил меня руками и
поцеловал. Твои маленькие руки сжимали меня, и я чувствовал такую
любовь, которой только Бог мог наполнить твою душу, и сила ее была
такова, что даже мое пренебрежительное отношение не могло ее уменьшить.
А затем ты ушел, и я слышал твои шаги вверх по лестнице.
И что же,
сынок, прошло несколько мгновений после твоего ухода, как бумаги
буквально вывалились из моих рук. Я испугался, и силы оставили меня.
Что я привык делать? Я привык обвинять тебя, привык делать тебе
замечания, и это была моя награда тебе за то, что ты ведешь себя так,
как должен вести себя обыкновенный мальчишка. Нет, я люблю тебя. Дело в
том, что я ожидаю от тебя слишком многого, а ведь ты еще ребенок. Я
оцениваю тебя мерками своего возраста.
А в твоем характере столько
замечательного, прекрасного, искреннего. Твое маленькое сердце может
быть таким же сверкающим, как свет восходящего над холмами солнца. Это
ясно хотя бы потому, как ты, не помня себя, бросился ко мне, поцеловал
меня и пожелал спокойной ночи. Нет ничего важнее этого, сынок. Я пришел
к твоей кровати, сынок и стою здесь в темноте на коленях, и мене очень
стыдно!
Но это слабое оправдание. Я знаю, ты не поймешь этого, если
я скажу это днем, когда ты проснешься. Но завтра я стану настоящим
папой! Я стану твоим другом, я буду страдать вместе с тобой и смеяться,
когда смеешься ты. Я прикушу себе язык, если вдруг мне в раздражении
захочется отругать тебя. Я словно молитву буду повторять себе: «Он -
лишь маленький мальчик и только, он - маленький мальчик!»
Я думаю,
что я видел в тебе взрослого мужчину. Ты спишь, утомившись за день,
свернувшись калачиком под одеялом, и я вижу, что ты еще ребенок. Ведь
совсем недавно твоя мать еще носила тебя на руках, а ты клал свою
головку ей на плечо. Я слишком многого хотел от тебя, да, да, слишком
многого»
Хоть рассказ об отце, но я иногда ловлю себя на похожих мыслях.
Взято отсюда