средний класс
Пикетти в своих анализах группирует население в пропорции 10% - 40% - 50% (10% самых богатых, 50% самых бедных, между ними 40% "средний класс"). Здесь он делит по имуществу, но такая же пропорция используется и при рассмотрении доходов.
Вернемся на одно столетие назад - в Прекрасную эпоху [*], в 1900-1910-е годы. Во всех европейских странах концентрация капитала тогда была намного выше, чем сегодня. Важно представлять себе ее масштабы, которые мы отразили в данных, представленных в таблице 7.2. В 1900-1910-е годы во Франции, в Великобритании и в Швеции, равно как и во всех странах, данными по которым мы располагаем, 10% самых богатых владели практически всем национальным имуществом: доля верхней децили достигала 90%.
* Пикетти постоянно вспоминает три (три-с-половиной) десятилетия расцвета Франции с конца 1870-х до начала Первой мировой. Термин Belle Époque появился ретроспективно после окончания войны, по контрасту ("эх, вот была эпоха!"): золотой век автомобилестроения и воздухоплавания, бульваров и кафе, кабаре и морских купаний, время расцвета фотографии, рождения кино и развития метро, успехов естественных наук, новейших технологий и медицины, становления социологии и этнографии, археологических открытий, модерна и модернизма в искусствах и литературе (в). В цитате выше приводятся данные конца этого периода.
(продолжение предыдущей цитаты) Иными словами, среднего класса не существовало, поскольку промежуточные 40% были практически такими же бедными в имущественном отношении, как и 50% самых бедных. Капитал распределялся таким образом, что подавляющее большинство населения почти ничем не владело, в то время как меньшинству принадлежали почти все активы. Разумеется, это меньшинство было довольно значительным [...], но все же оно было меньшинством. Кривая распределения, естественно, была непрерывной, как и во всех обществах. Однако эта кривая очень резко изгибалась при приближении к верхней децили и к верхней центили, в результате чего происходил практически мгновенный переход от мира 90% самых бедных [...] к миру 10% самых богатых, каждому из которых принадлежало имущество стоимостью в несколько миллионов или в несколько десятков миллионов евро. [Пикетти переводит в современные цены.]
Более того, ...крайняя степень концентрации имущества, наблюдавшаяся в Европе в 1900-1910-е годы, имела место и на протяжении всего девятнадцатого столетия. Все имеющиеся в нашем распоряжении источники указывают, что эти цифры - около 90% имущества для верхней децили и по меньшей мере 50% для верхней центили - также были характерны для традиционных аграрных обществ, будь то Франция при Старом режиме или Великобритания XVIII века.
Маркс умер в 1870 (перед началом Прекрасной эпохи), Энгельс в 1895 (в её расцвете). Они не застали становление среднего класса, их анализ основан на очевидном неравенстве, поляризации, "практически мгновенном переходе" от бедных к богатым. Так было как минимум лет двести (насколько позволяют источники заглянуть назад), что отражено в романах Бальзака и Джейн Остин. Жизнь общества предопределялась состояниями и наследством. Пикетти отдельно отмечает как в старых романах указывались конкретные цифры стоимости поместья, процента дохода с капитала, цены , и т.д. - всё казалось незыблемым.
[лирическое отступление]
***...прежде всего напомним, что в XVIII-XIX веках традиционный коэффициент перевода в ренту для наиболее широко распространенных и наименее рискованных форм капитала, таких как земли и государственные облигации, как правило, составлял 5% в год: стоимость капитала оценивалась примерно в 20 лет приносимого им ежегодно дохода. Иногда его стоимость оценивалась в 25 лет (что соответствует доходности 4% в год). В классическом романе начала XIX века, например в произведениях Бальзака или Джейн Остин, это соотношение между капиталом и ежегодной рентой, обеспечивающее доходность 5% (или - реже - 4%), считается очевидным фактом.
Однако зачастую писатели не говорят о природе капитала и прежде всего о весе двух таких разных категорий, как земля и государственный долг, иногда считающихся почти полностью взаимозаменяемыми, и указывают лишь размер ежегодно получаемой ренты. Нам сообщают, например, что такой-то персонаж располагает 50 тысячами франков или двумя тысячами фунтов стерлингов ренты, не уточняя, идет ли речь о ренте земельной или государственной. Какая разница, ведь в обоих случаях доход надежен и постоянен и позволяет обеспечивать на протяжении длительного времени определенный образ жизни и поддерживать определенный социальный статус, атрибуты которого всем известны. И Остин, и Бальзак зачастую полагают излишним уточнять доходность, которая позволяет высчитать капитал на основе годовой ренты: всякий читатель прекрасно знал, что нужен был капитал в размере одного миллиона франков для получения ежегодной ренты в 50 тысяч франков (или капитал в размере 40 тысяч фунтов стерлингов для получения ежегодной ренты в две тысячи фунтов), вне зависимости от того, вкладывался ли он в государственные облигации, в сельскохозяйственные земли или куда-либо еще.
Для писателей XIX века, как и для их читателей, соотношение между имуществом и ежегодной рентой была очевидным, и они легко переходили от одного показателя к другому, как если бы использовали полные синонимы или два идентичных языка, которые всем понятны.
В этих романах столь же очевидно и то, что существуют сферы, которые требуют более серьезных личных вложений, будь то макаронные фабрики отца Горио или антильские инвестиции сэра Томаса в «Мэнсфилд-парке», и которые, естественно, приносят более высокую доходность. Такие вложения позволяли получать доходность в 7-8%, а то и больше, если дела идут удачно, на что рассчитывал Цезарь Бирото, пускаясь в выгодные операции с недвижимостью в районе церкви Мадлен после успеха, который он снискал в области парфюмерии. Однако всем было столь же очевидно, что, за вычетом времени и энергии, которых требовали эти дела (сэр Томас проводил на островах по многу месяцев), чистая доходность, получаемая в итоге, не всегда была намного выше 4-5%, обеспечиваемых вложениями в землю и в государственные облигации. Иными словами, дополнительная доходность в значительной степени соответствует вознаграждению за привнесенный в дело труд, а чистая доходность капитала, в том числе и с учетом премии за риск, как правило, ненамного выше 4-5% (что, впрочем, не так уж и плохо).
***
XX век всё поменял.
Европа: доля самых богатых снизилась с 90% до 60%, средний класс владел 5% - стал владеть 30%. США: от 90% к 70% (богатые), средний класс от 5% к 25%. (Но и в Европе и в США 50% бедных как владели 5%, так и владеют.) Было бы ошибкой недооценивать крупнейшее - хотя и хрупкое - историческое новшество, коим является появление имущественного среднего класса.
Разумеется, можно сосредоточиться и на том факте, что концентрация имущества и сегодня остается очень высокой: в начале XXI века на верхнюю дециль приходится 60% имущества в Европе и более 70% в Соединенных Штатах. Что касается нижней половины населения, то сегодня она так же бедна в имущественном отношении, как и вчера: в 2010-м, как и в 1910 году, она располагала всего 5% имущества. [...] Тот факт, что десятки миллионов человек - а 40% населения представляют собой значительную социальную группу, располагающуюся между богатыми и бедными, - лично владеют несколькими сотнями тысяч евро [**], а в целом им принадлежит от четверти до трети национального имущества, представляет собой немаловажную трансформацию. Речь идет об изменении исторического масштаба, которое заметно преобразило социальный пейзаж и политическую структуру общества и способствовало новому определению категорий конфликта вокруг распределения.
** Напомню, Пикетти включает сюда стоимость жилья. То есть, собственник обычной московской квартиры автоматически относится им к среднему классу.
Человек, владеющий имуществом на сумму в 200 или 300 тысяч евро, не очень богат, но он далек от того, чтобы быть бедным, - и, как правило, не любит, когда его таковым считают.
Та же пропорция 10%-40%-50% рассматривается и применительно к доходам ( таблица 7.1). Пикетти подчёркивает меньшее неравенство по сравнению с имущественным: доля среднего класса 40-45% вместо 25-30% (что соответствует общей картине: неравенство зарплат менее выражено, чем неравенство капитала). Кроме того, он подчёркивает, что это "не одни и те же люди". Цитата: Те, кто располагает 10% самых высоких трудовых доходов или 50% самых низких доходов, - это не те же люди, которые владеют 10% самых крупных состояний или 50% самых скромных состояний. «Один процент» трудовых доходов - это не «1%» имущества. Децили и центили определяются отдельно для трудовых доходов, отдельно для собственности на капитал и, наконец, отдельно для общего дохода, полученного путем совмещения труда и капитала, являющегося синтезом этих двух аспектов и отражающего общую социальную иерархию. Крайне важно всегда уточнять, о какой именно иерархии идет речь. В традиционных обществах соотношение между этими двумя аспектами часто было отрицательным (владельцы крупного имущества не работали и потому находились внизу иерархии трудовых доходов). В современных обществах соотношение, как правило, положительное, однако полного совпадения не происходит (коэффициент соотношения всегда ниже единицы). [курсив мой]
Далее Пикетти рассуждает о том, что теоретически общество может прийти к сильному неравенству в доходах двумя путями: "гиперимущественным" (общество рантье) или "гипермеритократическим" (на вершине иерархии доходов всё-таки трудовые, а не наследственные доходы). Процессы резкого увеличения зарплат топ-менеджеров с конца XX века обсуждаются на примерах Франции и США. Цитата: Два вида неравенства прекрасно сочетаются: ничто не мешает быть одновременно рантье и относиться к числу топ-менеджеров, как показывает тот факт, что сегодня концентрация имущества в Соединенных Штатах заметно выше, чем в Европе. И, разумеется, ничто не мешает детям топ-менеджеров становиться рантье. На практике во всех обществах эти две логики всегда смешиваются. В обоих вариантах среднему классу становится хуже: либо его обирают рантье, либо топ-менеджеры. Ему становится лучше только тогда, когда неравенство снижается (коффициент Джини уменьшается); позиция "между бедными и богатыми" автоматически делает его чувствительным к неравенству. Появился средний класс недавно (и во многом случайно, как пишет Пикетти), а сегодня находится под угрозой сокращения (а то и фактического исчезновения - в случае возврата к прежним значениям неравенства).
... тот факт, что в начале XXI века концентрация собственности на капитал в европейских странах находится на заметно более низком уровне, чем в Прекрасную эпоху, в значительной степени является следствием стечения случайных событий (потрясений 1914-1945 годов) и специфических мер, касающихся прежде всего налогообложения капитала и получаемых с него доходов. Если произойдет окончательный отказ от этих мер, есть серьезный риск восстановления имущественного неравенства в масштабах, схожих с уровнем, достигнутым в прошлом, и даже превышающих его при определенных условиях. В этой области ничего нельзя утверждать наверняка, и для того, чтобы продвинуться дальше в этом направлении, нам следует более непосредственно исследовать динамику наследования, а затем динамику имущества в мировом масштабе. Однако уже сейчас один вывод представляется очевидным: было бы иллюзией полагать, что в структуре современного роста или в законах рыночной экономики имеются силы сближения, которые естественным образом ведут к сокращению имущественного неравенства или к его гармоничной стабилизации.
Тем не менее, Пикетти отмечает роль образования в силах сближения (но об этом в другой раз).
Вернемся на одно столетие назад - в Прекрасную эпоху [*], в 1900-1910-е годы. Во всех европейских странах концентрация капитала тогда была намного выше, чем сегодня. Важно представлять себе ее масштабы, которые мы отразили в данных, представленных в таблице 7.2. В 1900-1910-е годы во Франции, в Великобритании и в Швеции, равно как и во всех странах, данными по которым мы располагаем, 10% самых богатых владели практически всем национальным имуществом: доля верхней децили достигала 90%.
* Пикетти постоянно вспоминает три (три-с-половиной) десятилетия расцвета Франции с конца 1870-х до начала Первой мировой. Термин Belle Époque появился ретроспективно после окончания войны, по контрасту ("эх, вот была эпоха!"): золотой век автомобилестроения и воздухоплавания, бульваров и кафе, кабаре и морских купаний, время расцвета фотографии, рождения кино и развития метро, успехов естественных наук, новейших технологий и медицины, становления социологии и этнографии, археологических открытий, модерна и модернизма в искусствах и литературе (в). В цитате выше приводятся данные конца этого периода.
(продолжение предыдущей цитаты) Иными словами, среднего класса не существовало, поскольку промежуточные 40% были практически такими же бедными в имущественном отношении, как и 50% самых бедных. Капитал распределялся таким образом, что подавляющее большинство населения почти ничем не владело, в то время как меньшинству принадлежали почти все активы. Разумеется, это меньшинство было довольно значительным [...], но все же оно было меньшинством. Кривая распределения, естественно, была непрерывной, как и во всех обществах. Однако эта кривая очень резко изгибалась при приближении к верхней децили и к верхней центили, в результате чего происходил практически мгновенный переход от мира 90% самых бедных [...] к миру 10% самых богатых, каждому из которых принадлежало имущество стоимостью в несколько миллионов или в несколько десятков миллионов евро. [Пикетти переводит в современные цены.]
Более того, ...крайняя степень концентрации имущества, наблюдавшаяся в Европе в 1900-1910-е годы, имела место и на протяжении всего девятнадцатого столетия. Все имеющиеся в нашем распоряжении источники указывают, что эти цифры - около 90% имущества для верхней децили и по меньшей мере 50% для верхней центили - также были характерны для традиционных аграрных обществ, будь то Франция при Старом режиме или Великобритания XVIII века.
Маркс умер в 1870 (перед началом Прекрасной эпохи), Энгельс в 1895 (в её расцвете). Они не застали становление среднего класса, их анализ основан на очевидном неравенстве, поляризации, "практически мгновенном переходе" от бедных к богатым. Так было как минимум лет двести (насколько позволяют источники заглянуть назад), что отражено в романах Бальзака и Джейн Остин. Жизнь общества предопределялась состояниями и наследством. Пикетти отдельно отмечает как в старых романах указывались конкретные цифры стоимости поместья, процента дохода с капитала, цены , и т.д. - всё казалось незыблемым.
[лирическое отступление]
***...прежде всего напомним, что в XVIII-XIX веках традиционный коэффициент перевода в ренту для наиболее широко распространенных и наименее рискованных форм капитала, таких как земли и государственные облигации, как правило, составлял 5% в год: стоимость капитала оценивалась примерно в 20 лет приносимого им ежегодно дохода. Иногда его стоимость оценивалась в 25 лет (что соответствует доходности 4% в год). В классическом романе начала XIX века, например в произведениях Бальзака или Джейн Остин, это соотношение между капиталом и ежегодной рентой, обеспечивающее доходность 5% (или - реже - 4%), считается очевидным фактом.
Однако зачастую писатели не говорят о природе капитала и прежде всего о весе двух таких разных категорий, как земля и государственный долг, иногда считающихся почти полностью взаимозаменяемыми, и указывают лишь размер ежегодно получаемой ренты. Нам сообщают, например, что такой-то персонаж располагает 50 тысячами франков или двумя тысячами фунтов стерлингов ренты, не уточняя, идет ли речь о ренте земельной или государственной. Какая разница, ведь в обоих случаях доход надежен и постоянен и позволяет обеспечивать на протяжении длительного времени определенный образ жизни и поддерживать определенный социальный статус, атрибуты которого всем известны. И Остин, и Бальзак зачастую полагают излишним уточнять доходность, которая позволяет высчитать капитал на основе годовой ренты: всякий читатель прекрасно знал, что нужен был капитал в размере одного миллиона франков для получения ежегодной ренты в 50 тысяч франков (или капитал в размере 40 тысяч фунтов стерлингов для получения ежегодной ренты в две тысячи фунтов), вне зависимости от того, вкладывался ли он в государственные облигации, в сельскохозяйственные земли или куда-либо еще.
Для писателей XIX века, как и для их читателей, соотношение между имуществом и ежегодной рентой была очевидным, и они легко переходили от одного показателя к другому, как если бы использовали полные синонимы или два идентичных языка, которые всем понятны.
В этих романах столь же очевидно и то, что существуют сферы, которые требуют более серьезных личных вложений, будь то макаронные фабрики отца Горио или антильские инвестиции сэра Томаса в «Мэнсфилд-парке», и которые, естественно, приносят более высокую доходность. Такие вложения позволяли получать доходность в 7-8%, а то и больше, если дела идут удачно, на что рассчитывал Цезарь Бирото, пускаясь в выгодные операции с недвижимостью в районе церкви Мадлен после успеха, который он снискал в области парфюмерии. Однако всем было столь же очевидно, что, за вычетом времени и энергии, которых требовали эти дела (сэр Томас проводил на островах по многу месяцев), чистая доходность, получаемая в итоге, не всегда была намного выше 4-5%, обеспечиваемых вложениями в землю и в государственные облигации. Иными словами, дополнительная доходность в значительной степени соответствует вознаграждению за привнесенный в дело труд, а чистая доходность капитала, в том числе и с учетом премии за риск, как правило, ненамного выше 4-5% (что, впрочем, не так уж и плохо).
***
XX век всё поменял.
Европа: доля самых богатых снизилась с 90% до 60%, средний класс владел 5% - стал владеть 30%. США: от 90% к 70% (богатые), средний класс от 5% к 25%. (Но и в Европе и в США 50% бедных как владели 5%, так и владеют.) Было бы ошибкой недооценивать крупнейшее - хотя и хрупкое - историческое новшество, коим является появление имущественного среднего класса.
Разумеется, можно сосредоточиться и на том факте, что концентрация имущества и сегодня остается очень высокой: в начале XXI века на верхнюю дециль приходится 60% имущества в Европе и более 70% в Соединенных Штатах. Что касается нижней половины населения, то сегодня она так же бедна в имущественном отношении, как и вчера: в 2010-м, как и в 1910 году, она располагала всего 5% имущества. [...] Тот факт, что десятки миллионов человек - а 40% населения представляют собой значительную социальную группу, располагающуюся между богатыми и бедными, - лично владеют несколькими сотнями тысяч евро [**], а в целом им принадлежит от четверти до трети национального имущества, представляет собой немаловажную трансформацию. Речь идет об изменении исторического масштаба, которое заметно преобразило социальный пейзаж и политическую структуру общества и способствовало новому определению категорий конфликта вокруг распределения.
** Напомню, Пикетти включает сюда стоимость жилья. То есть, собственник обычной московской квартиры автоматически относится им к среднему классу.
Человек, владеющий имуществом на сумму в 200 или 300 тысяч евро, не очень богат, но он далек от того, чтобы быть бедным, - и, как правило, не любит, когда его таковым считают.
Та же пропорция 10%-40%-50% рассматривается и применительно к доходам ( таблица 7.1). Пикетти подчёркивает меньшее неравенство по сравнению с имущественным: доля среднего класса 40-45% вместо 25-30% (что соответствует общей картине: неравенство зарплат менее выражено, чем неравенство капитала). Кроме того, он подчёркивает, что это "не одни и те же люди". Цитата: Те, кто располагает 10% самых высоких трудовых доходов или 50% самых низких доходов, - это не те же люди, которые владеют 10% самых крупных состояний или 50% самых скромных состояний. «Один процент» трудовых доходов - это не «1%» имущества. Децили и центили определяются отдельно для трудовых доходов, отдельно для собственности на капитал и, наконец, отдельно для общего дохода, полученного путем совмещения труда и капитала, являющегося синтезом этих двух аспектов и отражающего общую социальную иерархию. Крайне важно всегда уточнять, о какой именно иерархии идет речь. В традиционных обществах соотношение между этими двумя аспектами часто было отрицательным (владельцы крупного имущества не работали и потому находились внизу иерархии трудовых доходов). В современных обществах соотношение, как правило, положительное, однако полного совпадения не происходит (коэффициент соотношения всегда ниже единицы). [курсив мой]
Далее Пикетти рассуждает о том, что теоретически общество может прийти к сильному неравенству в доходах двумя путями: "гиперимущественным" (общество рантье) или "гипермеритократическим" (на вершине иерархии доходов всё-таки трудовые, а не наследственные доходы). Процессы резкого увеличения зарплат топ-менеджеров с конца XX века обсуждаются на примерах Франции и США. Цитата: Два вида неравенства прекрасно сочетаются: ничто не мешает быть одновременно рантье и относиться к числу топ-менеджеров, как показывает тот факт, что сегодня концентрация имущества в Соединенных Штатах заметно выше, чем в Европе. И, разумеется, ничто не мешает детям топ-менеджеров становиться рантье. На практике во всех обществах эти две логики всегда смешиваются. В обоих вариантах среднему классу становится хуже: либо его обирают рантье, либо топ-менеджеры. Ему становится лучше только тогда, когда неравенство снижается (коффициент Джини уменьшается); позиция "между бедными и богатыми" автоматически делает его чувствительным к неравенству. Появился средний класс недавно (и во многом случайно, как пишет Пикетти), а сегодня находится под угрозой сокращения (а то и фактического исчезновения - в случае возврата к прежним значениям неравенства).
... тот факт, что в начале XXI века концентрация собственности на капитал в европейских странах находится на заметно более низком уровне, чем в Прекрасную эпоху, в значительной степени является следствием стечения случайных событий (потрясений 1914-1945 годов) и специфических мер, касающихся прежде всего налогообложения капитала и получаемых с него доходов. Если произойдет окончательный отказ от этих мер, есть серьезный риск восстановления имущественного неравенства в масштабах, схожих с уровнем, достигнутым в прошлом, и даже превышающих его при определенных условиях. В этой области ничего нельзя утверждать наверняка, и для того, чтобы продвинуться дальше в этом направлении, нам следует более непосредственно исследовать динамику наследования, а затем динамику имущества в мировом масштабе. Однако уже сейчас один вывод представляется очевидным: было бы иллюзией полагать, что в структуре современного роста или в законах рыночной экономики имеются силы сближения, которые естественным образом ведут к сокращению имущественного неравенства или к его гармоничной стабилизации.
Тем не менее, Пикетти отмечает роль образования в силах сближения (но об этом в другой раз).