Куда деваться совку? Деревня, город и трансчеловечество
Помню как в глухой орловской деревне меня поразил жест местного жителя.
Мы ехали на его фантастическом мотоцикле. Городской эстет устроил бы его в рамку - и на стенку: концептуализм. Казалось, что собрано это двухколесное чудо из останков ржавой бороны и музейной пишущей машинки. Стали взбираться круто вверх: под Мценском теперь городские катаются зимой на горных лыжах - такие здесь горы. На подъеме вес двух мужиков наскучил тонкой постмодерной вещице, в ней что-то оборвалось, и мы встали. Это ничуть не расстроило деревенского байкера. Он огляделся вокруг, подобрал под кустом то ли гвоздь, то ли кусок проволоки... и через две минуты мы поскакали на железном коньке-горбунке дальше.
Вот и все что было. Но для меня это было откровением. Для местного эти непроезжие дороги, на которых тракторы, зилы и мотоциклы теряют свои внутренности, продолжают оставаться элементом деревенского космоса, о котором так много и хорошо писали Владимир Пропп, Михаил Бахтин и еще пара десятков европейцев-культурологов.
Что такое этот космос? Это такое целое, где все есть и все имеет для себя место. И человек, и скотина, а также земля вспаханная, перелесок, храм на горке, вышивка на рубахе, солдатка в крайней избе, календарь, хоровод, песня протяжная и песня частая, заклички и плачи на заранее известные и немногие случаи этой "космической" жизни, и еще множество чувственных и сверхчувственных вещей. И пусть наша деревня покажется после деревни Франции скудной и даже какой-то пустой, сущностно это одно и то же - космос. Просто наш космос построен на другом материале. Был. Сейчас - нет.
Космос имеет свойство встраивать новые элементы в себя, так велит миропонимание местного жителя. Появился трактор - включили его в новые связи всего со всем, и вот он уже как будто всегда здесь был.
Но некоторые элементы, если они не на своем месте или чрезмерно много места начинают забирать, космос разрушают. Деревенская проститутка (да-да, читайте Лескова), сумасшедший колдун, инвалид, даже такой фольклорный персонаж, как немец-доктор, найдут себе место или на выселках, или при барине, или при кабаке. На общем празднике сразу видна космическая иерархия деревни: кто запевает, кто держит песню, кто басит, кто выводит, а кому позволено только топнуть, прихлопнуть, но место в песне есть всем - это космос. Но если вся молодежь вдруг станет комсомольцами, а головой будет не тот, кто запевает или проповедует, а кого поставили силой из другого "кромешного" мира, космос будет терять свою целостность, начнет болеть и может умереть.
Сегодняшняя наша деревня даже в самых живых народных местах - уже не космос, хотя фольклористы до сих пор "откапывают" то одно то другое, по которому в принципе, в умозрении, можно составить представление о бывшем живом целом, о космосе.
Это и не хаос, скорее пустырь, где сорняки, проститутки и сумасшедшие, слишком размножившись, заняв не свое место, заглушили добрые растения.
Все те же слова можно сказать и о городском космосе. Конечно, город, который развивался естественно, развертывая и являя свою урбанистическую сущность, воплощая замысел о себе, будет космосом. Космосом торговых и ремесленных гильдий, космосом, в котором есть место высокому, а не только фольклорному, искусству. Будет им, будет по крайней мере некоторое историческое время.
Но он изначально несет в себе ген самоуничтожения. И неизбежно будет также еще и местом, где начнут зарождаться, изобретаться и проходить метаморфозы машины власти, которые потребуют машин производства, потребуют, унификации, стандартизации. Наступит индустриализация и централизация всего и вся, родится такой антикосмический феномен, как массовая культура и массовое сознание. Теперь это не город, а мегаполис. В нем не гильдии, а трудовые ресурсы. И в таком городе воцарится дух Каина, который, согласно преданию, придумал города, чтоб было ему куда бежать.
К сожалению, никакого общинного сознания, деревенской космичности, в сколько-нибудь значимом объеме сейчас у русских нет. Как нет сознания и городского. Пустырь мегаполиса, на котором блуждают пыльные ветры одномерной культуры и одичавшие толпы, живущие рефлексами академика Ивана Павлова. Пустырь, пустырь.
А в мире, кажется, рождается новая формация космоса. Трансчеловечество. Нечто радикально иное. Условно можно его назвать открытым, или сетевым космосом. Он вроде как остается живым целым, но без той строгой иерархичности и жестких связей. Хорошая модель из современности - Интернет. Но можно вспомнить и архаику.
Я вижу этот новый космос как так назывемый универсум Гомера. В самом деле, плывет Одиссей: вот камнеееды, вот циклопы, вот Сцилла и Харибда, Кирка, совершенно непохожие друг на друга земли, цари, боги, местные культы, наяды, химерические существа, гибриды, уроды, девы неимоверной красоты, воины абсолютной доблести... и все это равноценно, рядоположенно... знание - это список, простое перечисление. В таком космосе никто не ищет чего-то "самого-самого", сущности вещей, даже четыре стихии огонь-воздух-вода-земля, придуманные послегомеровскими натурфилософами, кажутся огрублением и обеднением мира. Это мир дадаистских прозрений, где нет устрашающего и пресловутого глав-но-го. Пол Фейерабенд называл гомеровский универсум паратактическим (присоединительным) и полагал, что этот мир несоизмерим с современным. То есть, они настолько разные, что непонятно, как в истории они связываются. Это мир красочно разнообразный и цветущий. Константину Леонтьеву пришелся бы по вкусу. И Освальду Шпеглеру, чувственно, тоже скорей всего понравился бы, а вот умственно - нет: где первофеномен, из чего все производится? И новое человечество со смехом вносит в свой список "земель умозрения" чудака Шпенглера и еще несколько сотен других.
В таком новом космосе трансчеловечества нет места пустырю, где живут никто и имя кому никак. Мимо таких земель проплывает Одиссей.
Вполне возможно, что русские после опустошения своих нефтяных подземелий, раньше-то вряд ли, найдут в себе силы собрать из валяющихся на пустыре обломков старого своего космоса нечто новое, какую-то новую свою целостность, которой было бы прилично дать имя. И также вполне вероятно, что имя это присоединят к списку. И новый Улисс остановится и вглядится в лицо новой земле и заговорит с местными. Возможно... Но может быть разрушения были слишком велики и обломки уже никогда не составят критическую массу и реакция не пойдет. Куда тогда деваться родному совку?
Мы ехали на его фантастическом мотоцикле. Городской эстет устроил бы его в рамку - и на стенку: концептуализм. Казалось, что собрано это двухколесное чудо из останков ржавой бороны и музейной пишущей машинки. Стали взбираться круто вверх: под Мценском теперь городские катаются зимой на горных лыжах - такие здесь горы. На подъеме вес двух мужиков наскучил тонкой постмодерной вещице, в ней что-то оборвалось, и мы встали. Это ничуть не расстроило деревенского байкера. Он огляделся вокруг, подобрал под кустом то ли гвоздь, то ли кусок проволоки... и через две минуты мы поскакали на железном коньке-горбунке дальше.
Вот и все что было. Но для меня это было откровением. Для местного эти непроезжие дороги, на которых тракторы, зилы и мотоциклы теряют свои внутренности, продолжают оставаться элементом деревенского космоса, о котором так много и хорошо писали Владимир Пропп, Михаил Бахтин и еще пара десятков европейцев-культурологов.
Что такое этот космос? Это такое целое, где все есть и все имеет для себя место. И человек, и скотина, а также земля вспаханная, перелесок, храм на горке, вышивка на рубахе, солдатка в крайней избе, календарь, хоровод, песня протяжная и песня частая, заклички и плачи на заранее известные и немногие случаи этой "космической" жизни, и еще множество чувственных и сверхчувственных вещей. И пусть наша деревня покажется после деревни Франции скудной и даже какой-то пустой, сущностно это одно и то же - космос. Просто наш космос построен на другом материале. Был. Сейчас - нет.
Космос имеет свойство встраивать новые элементы в себя, так велит миропонимание местного жителя. Появился трактор - включили его в новые связи всего со всем, и вот он уже как будто всегда здесь был.
Но некоторые элементы, если они не на своем месте или чрезмерно много места начинают забирать, космос разрушают. Деревенская проститутка (да-да, читайте Лескова), сумасшедший колдун, инвалид, даже такой фольклорный персонаж, как немец-доктор, найдут себе место или на выселках, или при барине, или при кабаке. На общем празднике сразу видна космическая иерархия деревни: кто запевает, кто держит песню, кто басит, кто выводит, а кому позволено только топнуть, прихлопнуть, но место в песне есть всем - это космос. Но если вся молодежь вдруг станет комсомольцами, а головой будет не тот, кто запевает или проповедует, а кого поставили силой из другого "кромешного" мира, космос будет терять свою целостность, начнет болеть и может умереть.
Сегодняшняя наша деревня даже в самых живых народных местах - уже не космос, хотя фольклористы до сих пор "откапывают" то одно то другое, по которому в принципе, в умозрении, можно составить представление о бывшем живом целом, о космосе.
Это и не хаос, скорее пустырь, где сорняки, проститутки и сумасшедшие, слишком размножившись, заняв не свое место, заглушили добрые растения.
Все те же слова можно сказать и о городском космосе. Конечно, город, который развивался естественно, развертывая и являя свою урбанистическую сущность, воплощая замысел о себе, будет космосом. Космосом торговых и ремесленных гильдий, космосом, в котором есть место высокому, а не только фольклорному, искусству. Будет им, будет по крайней мере некоторое историческое время.
Но он изначально несет в себе ген самоуничтожения. И неизбежно будет также еще и местом, где начнут зарождаться, изобретаться и проходить метаморфозы машины власти, которые потребуют машин производства, потребуют, унификации, стандартизации. Наступит индустриализация и централизация всего и вся, родится такой антикосмический феномен, как массовая культура и массовое сознание. Теперь это не город, а мегаполис. В нем не гильдии, а трудовые ресурсы. И в таком городе воцарится дух Каина, который, согласно преданию, придумал города, чтоб было ему куда бежать.
К сожалению, никакого общинного сознания, деревенской космичности, в сколько-нибудь значимом объеме сейчас у русских нет. Как нет сознания и городского. Пустырь мегаполиса, на котором блуждают пыльные ветры одномерной культуры и одичавшие толпы, живущие рефлексами академика Ивана Павлова. Пустырь, пустырь.
А в мире, кажется, рождается новая формация космоса. Трансчеловечество. Нечто радикально иное. Условно можно его назвать открытым, или сетевым космосом. Он вроде как остается живым целым, но без той строгой иерархичности и жестких связей. Хорошая модель из современности - Интернет. Но можно вспомнить и архаику.
Я вижу этот новый космос как так назывемый универсум Гомера. В самом деле, плывет Одиссей: вот камнеееды, вот циклопы, вот Сцилла и Харибда, Кирка, совершенно непохожие друг на друга земли, цари, боги, местные культы, наяды, химерические существа, гибриды, уроды, девы неимоверной красоты, воины абсолютной доблести... и все это равноценно, рядоположенно... знание - это список, простое перечисление. В таком космосе никто не ищет чего-то "самого-самого", сущности вещей, даже четыре стихии огонь-воздух-вода-земля, придуманные послегомеровскими натурфилософами, кажутся огрублением и обеднением мира. Это мир дадаистских прозрений, где нет устрашающего и пресловутого глав-но-го. Пол Фейерабенд называл гомеровский универсум паратактическим (присоединительным) и полагал, что этот мир несоизмерим с современным. То есть, они настолько разные, что непонятно, как в истории они связываются. Это мир красочно разнообразный и цветущий. Константину Леонтьеву пришелся бы по вкусу. И Освальду Шпеглеру, чувственно, тоже скорей всего понравился бы, а вот умственно - нет: где первофеномен, из чего все производится? И новое человечество со смехом вносит в свой список "земель умозрения" чудака Шпенглера и еще несколько сотен других.
В таком новом космосе трансчеловечества нет места пустырю, где живут никто и имя кому никак. Мимо таких земель проплывает Одиссей.
Вполне возможно, что русские после опустошения своих нефтяных подземелий, раньше-то вряд ли, найдут в себе силы собрать из валяющихся на пустыре обломков старого своего космоса нечто новое, какую-то новую свою целостность, которой было бы прилично дать имя. И также вполне вероятно, что имя это присоединят к списку. И новый Улисс остановится и вглядится в лицо новой земле и заговорит с местными. Возможно... Но может быть разрушения были слишком велики и обломки уже никогда не составят критическую массу и реакция не пойдет. Куда тогда деваться родному совку?