ЕСТЬ ТАКАЯ ПРОФЕССИЯ - СЛОВА РИФМОВАТЬ
Вот одно из первых упоминаний явления "поэт-служащий":
В 1929 году Маяковский отдыхал в Ницце.Как-то вечером, он вышел из казино и встретил на улице Юрия Анненкова.
Они зашли в прибрежный ресторанчик. Говорили понемногу обо всем, об СССР. Наконец Маяковский спросил, когда же Анненков вернется на родину. Тот ответил, что перестал об этом думать, так как хочет остаться художником. Маяковский хлопнул его по плечу, внезапно помрачнел и произнес охрипшим голосом:
- А я - возвращаюсь, так как я уже перестал быть поэтом. Теперь я... чиновник...
После чего Маяковский разрыдался. Перепуганная официантка подбежала к нему, но Маяковский сказал, что он просто подавился косточкой.
Потом об этом писали много и иногда умно, но читать это не очень-то интересно.
А вот зарифмованное раскрытие этого явления читать интересно, и страшно смешно:
Вс. Емелин
День поэзии
Я всю жизнь мечтал быть поэтом,
Иметь голос - сильный и редкий -
И ломиться к столам на фуршетах,
Сметая с них тарталетки,
Торопливо глотать халявную водку.
Поэзия ведь вся езда в незнаемое.
Писать тексты - длинные и короткие,
Но одинаково никогда и никем не читаемые.
Посещать международные фестивали,
Восседать, надув щеки, в президиуме.
Это же насрать, читали тебя или не читали,
Главное, чтобы тебя в поэты выдвинули.
Вокруг тусовались бы депутаты,
Те, которые в культурной теме,
И Орфеем чтобы цитаты-цикады
Пели в каждом моем катрене.
Бил бы в рынду, как на пожаре,
Создавал бы художественный вымысел,
Смыслы разные умножал бы
Безо всякой необходимости.
Чтобы печатали меня толстые журналы
И публиковали статьи обо мне.
Увеличивалось бы количество символического капитала,
А вдали маячили бы премии не символические вполне.
Я вносил бы свой вклад, однако,
В развитие самовитого русского слова,
И меня бы включили в список профессора Бака,
И удостоили беседы у критика Костюкова.
Ни к чему моих чувств первоцветье.
Вою я, словно дикий зверь.
Как когда-то Незнайке Цветик,
Указали мне поэты на дверь.
Мой язык грешный на хуй вырвали,
Оболгали, как Пастернака,
Не включили меня в список Шиндлера,
То есть, тьфу, профессора Бака.
Несмотря на наличие лая
Вокруг скорбной моей фигуры,
И меня никто не читает,
Кроме следователей прокуратуры.
Жизнь прошла словно страшный сон,
Со слезами грущу об этом.
Я такой же, как ты и он.
Я бы тоже мог стать поэтом.
Я ведь той же проклятой масти.
Зря меня обложили со всех сторон,
Я такой же, только еще несчастней,
Не пишу верлибров и не даю в афедрон.
В 1929 году Маяковский отдыхал в Ницце.Как-то вечером, он вышел из казино и встретил на улице Юрия Анненкова.
Они зашли в прибрежный ресторанчик. Говорили понемногу обо всем, об СССР. Наконец Маяковский спросил, когда же Анненков вернется на родину. Тот ответил, что перестал об этом думать, так как хочет остаться художником. Маяковский хлопнул его по плечу, внезапно помрачнел и произнес охрипшим голосом:
- А я - возвращаюсь, так как я уже перестал быть поэтом. Теперь я... чиновник...
После чего Маяковский разрыдался. Перепуганная официантка подбежала к нему, но Маяковский сказал, что он просто подавился косточкой.
Потом об этом писали много и иногда умно, но читать это не очень-то интересно.
А вот зарифмованное раскрытие этого явления читать интересно, и страшно смешно:
Вс. Емелин
День поэзии
Я всю жизнь мечтал быть поэтом,
Иметь голос - сильный и редкий -
И ломиться к столам на фуршетах,
Сметая с них тарталетки,
Торопливо глотать халявную водку.
Поэзия ведь вся езда в незнаемое.
Писать тексты - длинные и короткие,
Но одинаково никогда и никем не читаемые.
Посещать международные фестивали,
Восседать, надув щеки, в президиуме.
Это же насрать, читали тебя или не читали,
Главное, чтобы тебя в поэты выдвинули.
Вокруг тусовались бы депутаты,
Те, которые в культурной теме,
И Орфеем чтобы цитаты-цикады
Пели в каждом моем катрене.
Бил бы в рынду, как на пожаре,
Создавал бы художественный вымысел,
Смыслы разные умножал бы
Безо всякой необходимости.
Чтобы печатали меня толстые журналы
И публиковали статьи обо мне.
Увеличивалось бы количество символического капитала,
А вдали маячили бы премии не символические вполне.
Я вносил бы свой вклад, однако,
В развитие самовитого русского слова,
И меня бы включили в список профессора Бака,
И удостоили беседы у критика Костюкова.
Ни к чему моих чувств первоцветье.
Вою я, словно дикий зверь.
Как когда-то Незнайке Цветик,
Указали мне поэты на дверь.
Мой язык грешный на хуй вырвали,
Оболгали, как Пастернака,
Не включили меня в список Шиндлера,
То есть, тьфу, профессора Бака.
Несмотря на наличие лая
Вокруг скорбной моей фигуры,
И меня никто не читает,
Кроме следователей прокуратуры.
Жизнь прошла словно страшный сон,
Со слезами грущу об этом.
Я такой же, как ты и он.
Я бы тоже мог стать поэтом.
Я ведь той же проклятой масти.
Зря меня обложили со всех сторон,
Я такой же, только еще несчастней,
Не пишу верлибров и не даю в афедрон.