РУССКИЙ ВОЛХВ И ДАР РУССКОЙ НИВЫ
[...ещё один дурылинский рассказ]
Продолжаем празднование навечерия Рождества Христова. Волхвы с подарками Святому Младенцу-Слову уже на подходе к Вифлеему и скоро увидят Звезду.
Вот ещё один после "Колоколов" дурылинский рассказ, который запечатлел для нас совсем уже почти исчезнувшие сегодня фольклорные рождественские представления русского крестьянства о библейских сюжетах.
Дурылин С.Н. "Четвёртый волхв", 1923
Известно, что три волхва пришли с высоты востока к яслям Вифлеема, три принесли дары и с тремя беседовал злой Ирод, и три вернулись в Персиду, - и потом, когда они умерли, три новых звезды засияли в небе: они ярче всех звезд - за исключением одной, великой звезды Рождества - горят доселе в небе, в темном торжественном небе, в ночь Рождества. Все это известно.
Но няня - наша старая няня Пелагея Сергеевна , - говорила нам в детстве, что волхвов было не три, а четыре, и даже называла имя четвертого волхва,- я забыл это имя, но- вот что удивительно и невероятно, вы все это скажете: что невероятно, - это было русское имя, - и самое простое, обыкновенное русское имя нас не удивляло тогда, в детстве, что имя четвертого волхва было русское, нам не приходило на мысль остановить няню и навести справку по библейским (ой? - нрзб.) архивам (? нрзб.): помню, мы очень с братом радовались, что пришел и русский волхв к младенцу Христу, - и мы только спрашивали няню:
- Няня, а почему же он не дошел до Вифлеема?
- А потому что заблудился , - отвечала няня.
- А где заблудился? - пытали мы.
- А в лесах, в Пещорах, в пустынях-густынях. И дар, что Богу нес, у него отняли злые люди.
Мы замолкали ненадолго. Леса шумят. Отец был родом из Сибири и рассказывал нам про тайгу, про тысячеверстные леса, безысходные для тех, кто не знает в них путей, про дикие вьюги и лесные ветра. Брат вздыхал.
Он был молчаливее меня, и я спрашивал няню:
- А он выйдет, няня, из лесов? Он придет ко Христу?
- Выйдет милый, - отвечала она.
- А когда?
- А тогда, когда дар нивы приготовит, когда откроется от русской земли праведный путь до Божьего града.
- Неизвестно, милый.
Няня гладила меня по голове и поникала головой. Потом поднимала взор к образу Спасителя - перед ним всегда горела с нашего детства зеленая лампада - и крестилась медленно и истово.
Это было в вечер Рождества. Брат отходил к окну. Стекло чуть тронул мороз. Белые блестящие ели разрослись на нижней части стекла. Это был белый рождественский веселый снег. В нем много было цветов и длинных узорных трав. На них сидели белые птицы.
Но брат искал не их. Он грел оставшийся чистым кусочек стекла - искал в нем первую звезду. Но она еще не загоралась в небе - или хмурые снежные тучи еще закрывали ее. И брат отходил от окна к няне и, прижавшись к ее плечу лицом: так тепло! так мягко! там шерстяная пестрая турецкая шаль - «по <лиловому? бежевому? - нрзб.> полю пустили травами», - и, прижавшись к ней лицом, тихо спрашивал няню:
- Няня, а что он принесет четвертый Христу-младенцу, если дойдет из леса?
- А хлебушка, милый, - отвечала старушка. - Что же у русского крестьянина есть, кроме хлебушка?
- А он мужик разве, няня?
- Хресьянин он. Русский человек хресьянин, - убежденно отвечала няня. - Всегда хресьянин.
Брат молчал. Нет, мы не думали того, что этого не может быть.
Мы думали: когда это будет?
Когда выйдет из лесу четвертый - с даром русского хлеба?
Брат, не отходя от няни, спрашивал еще и еще:
- А где он возьмет? А хлеб будет черный?
- Черный, - отвечала няня. - Ржаной. Со всей земли возьмет, отовсюду по зернышку, ото всех полей, от праведных хресьянских трудов, замесит на ключевой водице, испечет на чистом огне. От всей земли будет хлеб хресьянский.
- Отчего ж не несет?
Волхвы. Их три, четвёртый-то, русский, не дошёл ещё до Вифлеема, а застрял в северных лесах.
Это уж спрашивал я. Сердце мое трепетало от радости. Но ждать! Было так трудно ждать! И зачем ждать? Теперь бы, в эту ночь, этот хлеб принести.
- Оттого не несет, что трудно, милый, со всей земли, от праведных трудов, от хресьянских, отовсюду по зернышку собрать, с каждой полоски, от чистого праведного колоса, чистое зерно. Земля велика русская. Потихоньку он собирает. Когда кошицу полную наберет, - будет молоть зерно, а там за водой пойдет - тесто замесить. И всюду надо самую чистую найти, безмутную , без одной соринки, и ни человек, ни зверь ее чтобы не мутили. Найдет воду - будет огонь разводить от небесного огня, честнáго древа. Древо о древо тереть - первый огонь будет чистым.
Мы не понимали, что это значит, но мы знали, что этот огонь будет чист и светел, - не то что маленькая, коптящая лампочка под бумажным абажуром у нас в детской или фонари на улице, тихие и серые. Это будет прекрасный огонь.
- От честнáго древа. И на этом огне хлебушка испечет, - и будет дар Спасу Господу с солью.
- А как же принесет?
- Когда хлебушка спечет - тогда и путь прям откроется. Надо спечь, милый, первое дело: спечь, хлеб-соль приготовить. А там и путь отверзется.
А брат в это время опять уж стоял у окна. Он притронулся лбом ко стеклу и долго не отрывался от него. И вдруг обернулся к нам и радостно крикнул:
- Няня! Я нашел звезду! Вон она, вон!.. Голубая!.. Как снежинка!
Няня встал со стула и подошла к окну:
- Тише, милый. Надо тихо звезду встречать. Христос-младенец в ясельках лежит. Не разбудить бы его надо. А ты поклонись Христову Рождеству.
И няня подошла к образу Спасителя. Лик Его был светел и радостен. Лампадка пред ним светила нам лучезарней звезды.
Няня положила земной поклон - и мы с нею - и старческим тихим голосом произнесла нараспев:
- Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия, мирови свет разума, в нем бо звездам служащии звездою учахуся Тебе кланятися, Солнцу правды.
Мы все еще рез поклонились до земли.
А в окно светил на глубоком, глубоком зимнем небе голубоокая звезда Рождества.
------------------------------------
С тех пор прошло много лет, очень много. Я прочел много книг, не только тех книг, что уверяли, что было только три волхва, но и те, которые утверждали и что не было вовсе волхвов, не было звезды, не было этой ночи, не было и Родившегося в эту ночь. Но вот, вопреки всему, я знаю (и всегда всю жизнь знал) и всегда буду знать, что было все это: и эта ночь, и волхвы, и эта звезда, и Родившийся в эту ночь.
Я знаю даже больше: я знаю, что было не три, а четыре волхва, и у четвертого волхва было русское имя, - я знаю, впрочем, и еще больше: я верю , что четвертый волхв выйдет из лесов и найдет прям путь до этой голубоокой звезды и принесет Родившемуся в эту ночь Дар земли своей. И Родившийся, Царь Небесный, Сын Человеческий, примет этот Дар вместе со златом, ливаном и смирною, ибо это будет праведный хлеб, он чист.
20.XII.<1923> (Год написания установлен по росписи самого Дурылина на обороте рукописи рассказа «Роб-Рой».)
Канун Предпразднества Рождества Х.
Продолжаем празднование навечерия Рождества Христова. Волхвы с подарками Святому Младенцу-Слову уже на подходе к Вифлеему и скоро увидят Звезду.
Вот ещё один после "Колоколов" дурылинский рассказ, который запечатлел для нас совсем уже почти исчезнувшие сегодня фольклорные рождественские представления русского крестьянства о библейских сюжетах.
Дурылин С.Н. "Четвёртый волхв", 1923
Известно, что три волхва пришли с высоты востока к яслям Вифлеема, три принесли дары и с тремя беседовал злой Ирод, и три вернулись в Персиду, - и потом, когда они умерли, три новых звезды засияли в небе: они ярче всех звезд - за исключением одной, великой звезды Рождества - горят доселе в небе, в темном торжественном небе, в ночь Рождества. Все это известно.
Но няня - наша старая няня Пелагея Сергеевна , - говорила нам в детстве, что волхвов было не три, а четыре, и даже называла имя четвертого волхва,- я забыл это имя, но- вот что удивительно и невероятно, вы все это скажете: что невероятно, - это было русское имя, - и самое простое, обыкновенное русское имя нас не удивляло тогда, в детстве, что имя четвертого волхва было русское, нам не приходило на мысль остановить няню и навести справку по библейским (ой? - нрзб.) архивам (? нрзб.): помню, мы очень с братом радовались, что пришел и русский волхв к младенцу Христу, - и мы только спрашивали няню:
- Няня, а почему же он не дошел до Вифлеема?
- А потому что заблудился , - отвечала няня.
- А где заблудился? - пытали мы.
- А в лесах, в Пещорах, в пустынях-густынях. И дар, что Богу нес, у него отняли злые люди.
Мы замолкали ненадолго. Леса шумят. Отец был родом из Сибири и рассказывал нам про тайгу, про тысячеверстные леса, безысходные для тех, кто не знает в них путей, про дикие вьюги и лесные ветра. Брат вздыхал.
Он был молчаливее меня, и я спрашивал няню:
- А он выйдет, няня, из лесов? Он придет ко Христу?
- Выйдет милый, - отвечала она.
- А когда?
- А тогда, когда дар нивы приготовит, когда откроется от русской земли праведный путь до Божьего града.
- Неизвестно, милый.
Няня гладила меня по голове и поникала головой. Потом поднимала взор к образу Спасителя - перед ним всегда горела с нашего детства зеленая лампада - и крестилась медленно и истово.
Это было в вечер Рождества. Брат отходил к окну. Стекло чуть тронул мороз. Белые блестящие ели разрослись на нижней части стекла. Это был белый рождественский веселый снег. В нем много было цветов и длинных узорных трав. На них сидели белые птицы.
Но брат искал не их. Он грел оставшийся чистым кусочек стекла - искал в нем первую звезду. Но она еще не загоралась в небе - или хмурые снежные тучи еще закрывали ее. И брат отходил от окна к няне и, прижавшись к ее плечу лицом: так тепло! так мягко! там шерстяная пестрая турецкая шаль - «по <лиловому? бежевому? - нрзб.> полю пустили травами», - и, прижавшись к ней лицом, тихо спрашивал няню:
- Няня, а что он принесет четвертый Христу-младенцу, если дойдет из леса?
- А хлебушка, милый, - отвечала старушка. - Что же у русского крестьянина есть, кроме хлебушка?
- А он мужик разве, няня?
- Хресьянин он. Русский человек хресьянин, - убежденно отвечала няня. - Всегда хресьянин.
Брат молчал. Нет, мы не думали того, что этого не может быть.
Мы думали: когда это будет?
Когда выйдет из лесу четвертый - с даром русского хлеба?
Брат, не отходя от няни, спрашивал еще и еще:
- А где он возьмет? А хлеб будет черный?
- Черный, - отвечала няня. - Ржаной. Со всей земли возьмет, отовсюду по зернышку, ото всех полей, от праведных хресьянских трудов, замесит на ключевой водице, испечет на чистом огне. От всей земли будет хлеб хресьянский.
- Отчего ж не несет?
Волхвы. Их три, четвёртый-то, русский, не дошёл ещё до Вифлеема, а застрял в северных лесах.
Это уж спрашивал я. Сердце мое трепетало от радости. Но ждать! Было так трудно ждать! И зачем ждать? Теперь бы, в эту ночь, этот хлеб принести.
- Оттого не несет, что трудно, милый, со всей земли, от праведных трудов, от хресьянских, отовсюду по зернышку собрать, с каждой полоски, от чистого праведного колоса, чистое зерно. Земля велика русская. Потихоньку он собирает. Когда кошицу полную наберет, - будет молоть зерно, а там за водой пойдет - тесто замесить. И всюду надо самую чистую найти, безмутную , без одной соринки, и ни человек, ни зверь ее чтобы не мутили. Найдет воду - будет огонь разводить от небесного огня, честнáго древа. Древо о древо тереть - первый огонь будет чистым.
Мы не понимали, что это значит, но мы знали, что этот огонь будет чист и светел, - не то что маленькая, коптящая лампочка под бумажным абажуром у нас в детской или фонари на улице, тихие и серые. Это будет прекрасный огонь.
- От честнáго древа. И на этом огне хлебушка испечет, - и будет дар Спасу Господу с солью.
- А как же принесет?
- Когда хлебушка спечет - тогда и путь прям откроется. Надо спечь, милый, первое дело: спечь, хлеб-соль приготовить. А там и путь отверзется.
А брат в это время опять уж стоял у окна. Он притронулся лбом ко стеклу и долго не отрывался от него. И вдруг обернулся к нам и радостно крикнул:
- Няня! Я нашел звезду! Вон она, вон!.. Голубая!.. Как снежинка!
Няня встал со стула и подошла к окну:
- Тише, милый. Надо тихо звезду встречать. Христос-младенец в ясельках лежит. Не разбудить бы его надо. А ты поклонись Христову Рождеству.
И няня подошла к образу Спасителя. Лик Его был светел и радостен. Лампадка пред ним светила нам лучезарней звезды.
Няня положила земной поклон - и мы с нею - и старческим тихим голосом произнесла нараспев:
- Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия, мирови свет разума, в нем бо звездам служащии звездою учахуся Тебе кланятися, Солнцу правды.
Мы все еще рез поклонились до земли.
А в окно светил на глубоком, глубоком зимнем небе голубоокая звезда Рождества.
------------------------------------
С тех пор прошло много лет, очень много. Я прочел много книг, не только тех книг, что уверяли, что было только три волхва, но и те, которые утверждали и что не было вовсе волхвов, не было звезды, не было этой ночи, не было и Родившегося в эту ночь. Но вот, вопреки всему, я знаю (и всегда всю жизнь знал) и всегда буду знать, что было все это: и эта ночь, и волхвы, и эта звезда, и Родившийся в эту ночь.
Я знаю даже больше: я знаю, что было не три, а четыре волхва, и у четвертого волхва было русское имя, - я знаю, впрочем, и еще больше: я верю , что четвертый волхв выйдет из лесов и найдет прям путь до этой голубоокой звезды и принесет Родившемуся в эту ночь Дар земли своей. И Родившийся, Царь Небесный, Сын Человеческий, примет этот Дар вместе со златом, ливаном и смирною, ибо это будет праведный хлеб, он чист.
20.XII.<1923> (Год написания установлен по росписи самого Дурылина на обороте рукописи рассказа «Роб-Рой».)
Канун Предпразднества Рождества Х.