БЫЛА У НАС ОДНА ШАЛЬНАЯ МЫСЛЬ:
догнать Португалию.
Недолго к счастью... была да прошла. А ведь мы культурно и душевно близки к португезам,
ну не столько близки, сколько... в общем, можно сказать, пересекаемся. И область этого
пересечения, в частности включает в себя поэтический склад и стихотворные направления.
Лучше увидеть это на примере Жозе Карлуша Ари душ Сантуша (José Carlos Ary dos Santos):
Песнь о принцессе из снежной страны,
страдавшей в стране мавританской,
пропета во славу грезы прекрасной,
народа, который рождается, дышит, живет, умирает
меж небом высоким и моря волной.
(текст поэмы via germiones-muzh)
лежала снежная страна
на краешке земли,
там, где у неба нету дна
и где волна безмолвна.
Там, вдали, вдали, вдали
вдали от дыханья морей,
где вихри не летают
и тени не цветут,
семь замков из тумана
как призраки встают,
семь водоемов каменных
волной о берег бьют,
в кристаллах синих льда
принцесса там жила.
Принцесса
В семи кристаллах льда
в дальней стране я жила.
Лежала снежная страна
на краешке земли,
там, где у неба нету дна
и где волна безмолвна.
Там, вдали, вдали, вдали,
вдали от дневного света,
в венке из еловых веток,
в кольцах молчанья спокойного,
в сандалиях времени сонного,
на ткацком станке печали
дева-принцесса сплетала
яркий ковер фантазии
из нитей своей мечты.
Принцесса
На ткацком станке печали
яркий ковер фантазии.
Там, вдали, вдали, вдали,
вдали от дневного света.
Тех волос так прекрасен поток,
ее взгляд что прекрасный ветер,
нецелованных губ лепесток
нежнее всех роз на свете.
Тонкий стан словно струйка дыма,
и сама как снежинка легка,
от нее исходил незримо
колдовской аромат цветка.
Своих грудей дурманных соцветья
за узорчатым лифом скрывала,
дева с бунтующей кровью
безмятежным покоем пленяла.
Там, вдали, вдали, вдали,
вдали от дневного света.
И покуда в семи кристаллах,
семи анемонах слез,
покуда в семи кораллах
дева-принцесса сплетала
свой яркий ковер фантазии
на ткацком станке тоски,
отнес ее вздохи ветер
за волны, рифы, пески,
сквозь ужас крушений и бури,
проливы, приливы и мели
в дальние-дальние дали,
туда, где свет глаз померк.
И ветер принес ее стоны
в страну, где цветут апельсины,
в дальнюю-дальнюю землю,
где небо сияет синью,
семь острых кинжалов сверкают
там - месяца юного доли,
семь смертных грехов обитают
в глазах короля, что на воле
семь диких коней объезжает.
Принес ее вздохи ветер…
...и ветер принес ее стоны
в страну, где цветут апельсины,
в дальнюю-дальнюю землю,
где небо сияет синью,
семь острых кинжалов сверкают
там - месяца юного доли,
семь смертных грехов обитают
в глазах короля, что на воле
семь диких коней объезжает.
Принес ее вздохи ветер
в алые земли прилива,
где солнцем залитый берег
и шумят пурпурные нивы.
Там земля истекает молчаньем,
как ароматами нарда,
и медом тени смягчают
сухие губы заката.
Принес ее стоны ветер
в дальние-дальние страны,
где правят кровавый праздник,
где бухты как ятаганы,
где взгляд мавританки ранит,
а любовь - смертоносный всадник,
земля высоких балконов,
которой любуются волны,
венчик цветка-исполина,
смуглая шея рабыни,
страна пантеры рычащей,
страна гитары звенящей
под тихие шелесты листьев
в лучах зари восходящей.
В дальние-дальние страны
Ветер принес ее стоны.
В высоком замке услышал
Король те вздохи принцессы.
Велел увести ретивых
и спрятать знамена и стяги,
велел запереть ворота,
затворить все двери и окна,
семь смертных грехов утопили
в полдень в семи водоемах,
корабль потом оснастили -
паруса поднялись, как пена -
пересечь семь морей бездонных,
семь небес, что туманы скрыли,
семь бурь, семь зимних ненастий,
обогнуть семь мысов опасных,
семь адских потоков пылавших
переплыть - и сквозь ужасы странствий,
сквозь тяготы, сны, ураганы
достичь наконец долгожданных
тех глаз и коснуться пальцев,
что вздохом его призывали
с самого краешка мира.
Пустился король в дорогу
за волны, рифы, пески,
сквозь ужас крушений и бури,
проливы, приливы и мели,
чтоб поднести той принцессе,
лежащей на тканях из льна
на саргассами выстланном ложе,
кольцо своих рук драгоценных,
блеск глаз, что кристаллов дороже.
Пустился король в дорогу
временами, которых не ведал,
по сапфирным волнам океана,
сквозь белесые пряди тумана,
сквозь дождей хризантемы,
слез людских хризолиты
и черных ночей тюльпаны,
в звездах злое вещавших,
а меж призраков мертвых парусников
завывали студеные ветры,
несущие крики погибших.
Пустился король в дорогу
сквозь все расстоянья и сроки.
Король
Я прошел все дороги и тропы -
сквозь Венеции дивной забвенье,
через страхи и ужас Европы
и Рим в сладострастном томленьи.
И легли под моею стопою
всех Британий туман и рыданья
и Бразилии шумной толпою,
Гондурасы горьких страданий…
...Пустился король в дорогу
сквозь все расстоянья и сроки.
Король
Я прошел все дороги и тропы -
сквозь Венеции дивной забвенье,
через страхи и ужас Европы
и Рим в сладострастном томленьи.
И легли под моею стопою
всех Британий туман и рыданья,
и Бразилии шумной толпою,
Гондурасы горьких страданий.
Одиночество всей Испании,
и лихих Андалузий пыл,
и сожженной Гоморры камни,
Хиросимы печальная пыль.
Побывал я в таинственных странах,
помню выстрелов жатву в Триесте,
видел светлые лица в Афинах,
Александрии стылые страсти.
Я прошел сквозь Дамаски боли,
Иерусалима скорбные песни
и Содомы камня и соли,
Вавилоны кары небесной.
И через семь смертей,
через семь возрастов и сроков,
родившись, как древний старец,
в семи городах и землях,
в семи государствах мира
отцарствовав должный срок,
пришел я в конце времен
туда, где хранятся корни
времени, что нетленно
в своих счастливых часах.
И вот перед ним расстилает
принцесса чудесный ковер.
и время одежду сплетает,
выводя колдовской узор.
И знак подает ему время,
что не прожил, не ведал, не знал,
часов неиспытанных бремя,
несказанных слов запал.
Встречает его принцесса
в кольцах молчанья спокойного,
в сандалиях времени сонного,
за ткацким станком тоски.
Король
Я сделал ее королевой
ветров и морского прибоя,
тенью моих раздумий.
талисманом моих чародейств,
окошком, распахнутым настежь,
утехой моей тоски,
была она светом манящим,
в страну ледяных кристаллов
желанья мои увлекшим.
Я сделал ее королевой
крови моей пылавшей,
королевой разверстой раны,
народы мои терзавшей,
и лихорадки открытий,
что подвластные земли трясла.
Королевой ворот открытых,
где сторожем бурное море
и волны бегут рядами, увлекая народ мой мечтами.
Островов пустынных царицей,
водой окруженных соленой,
народа, что памяти ядом
отравлен и рабским взглядом, -
народа, что давно и навечно
стал истории трупом хладным.
И она королевой стала
страхов моих и отваги,
эфесом разящей шпаги
рукоятью моих мечей,
королева уст, опаленных
знойным дыханием лета,
кожи моей воспаленной,
кольца, что на палец надето,
волос, на груди проросших,
покровов на брачном ложе.
И была королевой принцесса…
А вот если послушать в виде фаду (букв. значение этого слова: рок, судьба, а теперь так
стали называть вообще народные песни, как жанр фаду сформировалась путём синтеза
двух традиций: фольклорной и книжной поэтической, авторской):
Когда приходит в Лиссабон
Ночь, как корабль без парусов,
Алфамы слепнет древний склон:
В домах без окон и замков
Нет у людей счастливых снов:
Недолго к счастью... была да прошла. А ведь мы культурно и душевно близки к португезам,
ну не столько близки, сколько... в общем, можно сказать, пересекаемся. И область этого
пересечения, в частности включает в себя поэтический склад и стихотворные направления.
Лучше увидеть это на примере Жозе Карлуша Ари душ Сантуша (José Carlos Ary dos Santos):
Песнь о принцессе из снежной страны,
страдавшей в стране мавританской,
пропета во славу грезы прекрасной,
народа, который рождается, дышит, живет, умирает
меж небом высоким и моря волной.
(текст поэмы via germiones-muzh)
лежала снежная страна
на краешке земли,
там, где у неба нету дна
и где волна безмолвна.
Там, вдали, вдали, вдали
вдали от дыханья морей,
где вихри не летают
и тени не цветут,
семь замков из тумана
как призраки встают,
семь водоемов каменных
волной о берег бьют,
в кристаллах синих льда
принцесса там жила.
Принцесса
В семи кристаллах льда
в дальней стране я жила.
Лежала снежная страна
на краешке земли,
там, где у неба нету дна
и где волна безмолвна.
Там, вдали, вдали, вдали,
вдали от дневного света,
в венке из еловых веток,
в кольцах молчанья спокойного,
в сандалиях времени сонного,
на ткацком станке печали
дева-принцесса сплетала
яркий ковер фантазии
из нитей своей мечты.
Принцесса
На ткацком станке печали
яркий ковер фантазии.
Там, вдали, вдали, вдали,
вдали от дневного света.
Тех волос так прекрасен поток,
ее взгляд что прекрасный ветер,
нецелованных губ лепесток
нежнее всех роз на свете.
Тонкий стан словно струйка дыма,
и сама как снежинка легка,
от нее исходил незримо
колдовской аромат цветка.
Своих грудей дурманных соцветья
за узорчатым лифом скрывала,
дева с бунтующей кровью
безмятежным покоем пленяла.
Там, вдали, вдали, вдали,
вдали от дневного света.
И покуда в семи кристаллах,
семи анемонах слез,
покуда в семи кораллах
дева-принцесса сплетала
свой яркий ковер фантазии
на ткацком станке тоски,
отнес ее вздохи ветер
за волны, рифы, пески,
сквозь ужас крушений и бури,
проливы, приливы и мели
в дальние-дальние дали,
туда, где свет глаз померк.
И ветер принес ее стоны
в страну, где цветут апельсины,
в дальнюю-дальнюю землю,
где небо сияет синью,
семь острых кинжалов сверкают
там - месяца юного доли,
семь смертных грехов обитают
в глазах короля, что на воле
семь диких коней объезжает.
Принес ее вздохи ветер…
...и ветер принес ее стоны
в страну, где цветут апельсины,
в дальнюю-дальнюю землю,
где небо сияет синью,
семь острых кинжалов сверкают
там - месяца юного доли,
семь смертных грехов обитают
в глазах короля, что на воле
семь диких коней объезжает.
Принес ее вздохи ветер
в алые земли прилива,
где солнцем залитый берег
и шумят пурпурные нивы.
Там земля истекает молчаньем,
как ароматами нарда,
и медом тени смягчают
сухие губы заката.
Принес ее стоны ветер
в дальние-дальние страны,
где правят кровавый праздник,
где бухты как ятаганы,
где взгляд мавританки ранит,
а любовь - смертоносный всадник,
земля высоких балконов,
которой любуются волны,
венчик цветка-исполина,
смуглая шея рабыни,
страна пантеры рычащей,
страна гитары звенящей
под тихие шелесты листьев
в лучах зари восходящей.
В дальние-дальние страны
Ветер принес ее стоны.
В высоком замке услышал
Король те вздохи принцессы.
Велел увести ретивых
и спрятать знамена и стяги,
велел запереть ворота,
затворить все двери и окна,
семь смертных грехов утопили
в полдень в семи водоемах,
корабль потом оснастили -
паруса поднялись, как пена -
пересечь семь морей бездонных,
семь небес, что туманы скрыли,
семь бурь, семь зимних ненастий,
обогнуть семь мысов опасных,
семь адских потоков пылавших
переплыть - и сквозь ужасы странствий,
сквозь тяготы, сны, ураганы
достичь наконец долгожданных
тех глаз и коснуться пальцев,
что вздохом его призывали
с самого краешка мира.
Пустился король в дорогу
за волны, рифы, пески,
сквозь ужас крушений и бури,
проливы, приливы и мели,
чтоб поднести той принцессе,
лежащей на тканях из льна
на саргассами выстланном ложе,
кольцо своих рук драгоценных,
блеск глаз, что кристаллов дороже.
Пустился король в дорогу
временами, которых не ведал,
по сапфирным волнам океана,
сквозь белесые пряди тумана,
сквозь дождей хризантемы,
слез людских хризолиты
и черных ночей тюльпаны,
в звездах злое вещавших,
а меж призраков мертвых парусников
завывали студеные ветры,
несущие крики погибших.
Пустился король в дорогу
сквозь все расстоянья и сроки.
Король
Я прошел все дороги и тропы -
сквозь Венеции дивной забвенье,
через страхи и ужас Европы
и Рим в сладострастном томленьи.
И легли под моею стопою
всех Британий туман и рыданья
и Бразилии шумной толпою,
Гондурасы горьких страданий…
...Пустился король в дорогу
сквозь все расстоянья и сроки.
Король
Я прошел все дороги и тропы -
сквозь Венеции дивной забвенье,
через страхи и ужас Европы
и Рим в сладострастном томленьи.
И легли под моею стопою
всех Британий туман и рыданья,
и Бразилии шумной толпою,
Гондурасы горьких страданий.
Одиночество всей Испании,
и лихих Андалузий пыл,
и сожженной Гоморры камни,
Хиросимы печальная пыль.
Побывал я в таинственных странах,
помню выстрелов жатву в Триесте,
видел светлые лица в Афинах,
Александрии стылые страсти.
Я прошел сквозь Дамаски боли,
Иерусалима скорбные песни
и Содомы камня и соли,
Вавилоны кары небесной.
И через семь смертей,
через семь возрастов и сроков,
родившись, как древний старец,
в семи городах и землях,
в семи государствах мира
отцарствовав должный срок,
пришел я в конце времен
туда, где хранятся корни
времени, что нетленно
в своих счастливых часах.
И вот перед ним расстилает
принцесса чудесный ковер.
и время одежду сплетает,
выводя колдовской узор.
И знак подает ему время,
что не прожил, не ведал, не знал,
часов неиспытанных бремя,
несказанных слов запал.
Встречает его принцесса
в кольцах молчанья спокойного,
в сандалиях времени сонного,
за ткацким станком тоски.
Король
Я сделал ее королевой
ветров и морского прибоя,
тенью моих раздумий.
талисманом моих чародейств,
окошком, распахнутым настежь,
утехой моей тоски,
была она светом манящим,
в страну ледяных кристаллов
желанья мои увлекшим.
Я сделал ее королевой
крови моей пылавшей,
королевой разверстой раны,
народы мои терзавшей,
и лихорадки открытий,
что подвластные земли трясла.
Королевой ворот открытых,
где сторожем бурное море
и волны бегут рядами, увлекая народ мой мечтами.
Островов пустынных царицей,
водой окруженных соленой,
народа, что памяти ядом
отравлен и рабским взглядом, -
народа, что давно и навечно
стал истории трупом хладным.
И она королевой стала
страхов моих и отваги,
эфесом разящей шпаги
рукоятью моих мечей,
королева уст, опаленных
знойным дыханием лета,
кожи моей воспаленной,
кольца, что на палец надето,
волос, на груди проросших,
покровов на брачном ложе.
И была королевой принцесса…
А вот если послушать в виде фаду (букв. значение этого слова: рок, судьба, а теперь так
стали называть вообще народные песни, как жанр фаду сформировалась путём синтеза
двух традиций: фольклорной и книжной поэтической, авторской):
Когда приходит в Лиссабон
Ночь, как корабль без парусов,
Алфамы слепнет древний склон:
В домах без окон и замков
Нет у людей счастливых снов:
Click to view