Песнь об эксгуматорах
Зима на Крайнем Севере длится восемь-девять месяцев в году. Лето жаркое, короткое, торопливое. Как в таких условиях выращивать что-то съедобное - непонятно. Однако ж выращивали. В окрестностях поселка Северо-Енисейска, где мыли и копали сибирское золото, было целое картофельное поле. Местные выбирались туда по лету, как на дачу. Ходили пешком, брали с собой детишек (а куда без них), тащили лопаты и нехитрую закусь.
Ходили, стало быть, все. И среди прочих - друзья-приятели, два соседа: Роберт и Виктор. С ними - жены. С женами - старшие дочери, обеим-двум лет по пять-шесть. Девчонкам это всегда было в удовольствие: вроде как вылазка на природу. А то в тайгу ж родителей не вытащишь, занятые все. А одним - нельзя ни в коем случае (хотя ходили иногда тайком, что уж там).
Тут надо сказать, что была в Северо-Енисейске одна странноватая особенность - кладбище, сплошь утыканное цветными крестами.
Дело было, повторюсь, в рабочем поселке за полярным кругом в конце пятидесятых - через пятнадцать лет после войны. Мраморным (да и железным) надгробиям взяться было неоткуда, и покойникам своим посельчане колотили деревянные кресты. А чтобы кресты не гнили, их красили масляной краской. Хорошая краска была в жутком дефиците, а потому красили, не разбирая цветов, тем, что было. В общем, издалека кладбище выглядело, как здоровенный балкон, на котором сушится цветное белье - красное, желтое, зеленое, голубое… А видно его было очень далеко, ибо (какой грамотей додумался, неизвестно) погост располагался на пригорке - прямехонько над тем самым картофельным полем.
Так вот. Отправились рабы божьи Роберт и Виктор в чисто поле, широкое раздолье. И жены их, и первенцы их. Долго ли, коротко ли - пришли. Пока взрослые ковырялись в земле, обе-две девчонки отправились гулять. Выйдя к проселку, встретили жутковатую процессию - несколько человек (среди них две женщины), лошадь и повозка с ящиками. Подружек угостили поминальными сладостями. Те вежливо приняли угощение, однако есть не стали, а побежали отчитываться родителям.
Отцы дочек выслушали, и, захватив лопаты, направились к кладбищу. Вернулись сами не свои. Отдышавшись, стали рассказывать. Девчонок, конечно, отогнали подальше - ну да какой ребенок не найдет способа подслушать то, чего слышать ему нельзя?
Жещины те, как оказалось, прилетели (в поселке был аэропорт, да) в сибирскую глушь аж из Грузии. На поселковом кладбище был похоронен местный врач, одной из женщин приходившийся сыном, а другой - мужем. Останки его, понятное дело, собирались извлечь и перезахоронить.
В их присутствии разрыли могилу. В их присутствии подняли крышку ящика. Им показали то, чего и постороннему-то лучше не видеть.
Земля на пригорочке прогревалась летом метра на полтора-два, а дальше шла вечная мерзлота. Похоронили эскулапа - удачней некуда: прямо на границе этих слоев. И когда вскрыли гроб, оказалось, что верхняя половина тела истлела почти полностью, тогда как нижняя сохранилась совершенно нетронутой. Представьте, друзья мои, картину: на вас смотрит почерневший череп без глаз, губ и носа, зато с ушами и кожей (ну и волосами, естественно) на затылке, а через ребра видно мясо и одежду. Подозреваю, что должен был сохраниться и кишечник. Местами.
Мужикам, вызвавшимся копать, поплохело. Ну да делать нечего, пришлось вытаскивать. А дальше - еще круче. Дальше оказалось, что гроба у бедных родственниц нету. Вместо гроба у них с собой - два цинковых ящичка кубической формы.
Вдова полюбовалась на останки и, не дрогнув, указала места, где надо рубить. Вероятно, то были шея, колени и поясничный отдел позвоночника. Кое-как разрубили. Упаковали. Закрыли ящики. Потом выслушали благодарности и поспешили прочь от разрытой могилы и страшной женщины, которая едва ли не собственными руками вытащила на свет останки мужа, методично поделила их и повезла домой, в Грузию. И при этом, по словам очевидцев, даже не поморщилась.
Не знаю, в чем причина такого жуткого хладнокровия. Суровый ли кавказский менталитет тут повлиял, или, может быть, профессия (вдова, по ее словам, была покойному коллегой)? Этого мы, увы, не узнаем - ни Виктора, ни Роберта, ни, скорее всего, самой удивительной грузинки давно уже нет в живых.
Такие дела.
Писано мною со словъ очевидца восемнадцатого ноября года две тысячи восьмого.
Ходили, стало быть, все. И среди прочих - друзья-приятели, два соседа: Роберт и Виктор. С ними - жены. С женами - старшие дочери, обеим-двум лет по пять-шесть. Девчонкам это всегда было в удовольствие: вроде как вылазка на природу. А то в тайгу ж родителей не вытащишь, занятые все. А одним - нельзя ни в коем случае (хотя ходили иногда тайком, что уж там).
Тут надо сказать, что была в Северо-Енисейске одна странноватая особенность - кладбище, сплошь утыканное цветными крестами.
Дело было, повторюсь, в рабочем поселке за полярным кругом в конце пятидесятых - через пятнадцать лет после войны. Мраморным (да и железным) надгробиям взяться было неоткуда, и покойникам своим посельчане колотили деревянные кресты. А чтобы кресты не гнили, их красили масляной краской. Хорошая краска была в жутком дефиците, а потому красили, не разбирая цветов, тем, что было. В общем, издалека кладбище выглядело, как здоровенный балкон, на котором сушится цветное белье - красное, желтое, зеленое, голубое… А видно его было очень далеко, ибо (какой грамотей додумался, неизвестно) погост располагался на пригорке - прямехонько над тем самым картофельным полем.
Так вот. Отправились рабы божьи Роберт и Виктор в чисто поле, широкое раздолье. И жены их, и первенцы их. Долго ли, коротко ли - пришли. Пока взрослые ковырялись в земле, обе-две девчонки отправились гулять. Выйдя к проселку, встретили жутковатую процессию - несколько человек (среди них две женщины), лошадь и повозка с ящиками. Подружек угостили поминальными сладостями. Те вежливо приняли угощение, однако есть не стали, а побежали отчитываться родителям.
Отцы дочек выслушали, и, захватив лопаты, направились к кладбищу. Вернулись сами не свои. Отдышавшись, стали рассказывать. Девчонок, конечно, отогнали подальше - ну да какой ребенок не найдет способа подслушать то, чего слышать ему нельзя?
Жещины те, как оказалось, прилетели (в поселке был аэропорт, да) в сибирскую глушь аж из Грузии. На поселковом кладбище был похоронен местный врач, одной из женщин приходившийся сыном, а другой - мужем. Останки его, понятное дело, собирались извлечь и перезахоронить.
В их присутствии разрыли могилу. В их присутствии подняли крышку ящика. Им показали то, чего и постороннему-то лучше не видеть.
Земля на пригорочке прогревалась летом метра на полтора-два, а дальше шла вечная мерзлота. Похоронили эскулапа - удачней некуда: прямо на границе этих слоев. И когда вскрыли гроб, оказалось, что верхняя половина тела истлела почти полностью, тогда как нижняя сохранилась совершенно нетронутой. Представьте, друзья мои, картину: на вас смотрит почерневший череп без глаз, губ и носа, зато с ушами и кожей (ну и волосами, естественно) на затылке, а через ребра видно мясо и одежду. Подозреваю, что должен был сохраниться и кишечник. Местами.
Мужикам, вызвавшимся копать, поплохело. Ну да делать нечего, пришлось вытаскивать. А дальше - еще круче. Дальше оказалось, что гроба у бедных родственниц нету. Вместо гроба у них с собой - два цинковых ящичка кубической формы.
Вдова полюбовалась на останки и, не дрогнув, указала места, где надо рубить. Вероятно, то были шея, колени и поясничный отдел позвоночника. Кое-как разрубили. Упаковали. Закрыли ящики. Потом выслушали благодарности и поспешили прочь от разрытой могилы и страшной женщины, которая едва ли не собственными руками вытащила на свет останки мужа, методично поделила их и повезла домой, в Грузию. И при этом, по словам очевидцев, даже не поморщилась.
Не знаю, в чем причина такого жуткого хладнокровия. Суровый ли кавказский менталитет тут повлиял, или, может быть, профессия (вдова, по ее словам, была покойному коллегой)? Этого мы, увы, не узнаем - ни Виктора, ни Роберта, ни, скорее всего, самой удивительной грузинки давно уже нет в живых.
Такие дела.
Писано мною со словъ очевидца восемнадцатого ноября года две тысячи восьмого.