Что еще сказать...
Перед отъездом белых глаз
Смеялись красные рубахи.
И пахло ночью и рыбалкой,
И я стихотворенье пас,
Была пора последних раз
Перед отъездом белых глаз.
О лес! Вечерний мой пустыш.
Я вижу твой закатный краешек,
Где зайца траурную клавишу
Охотник по миру пустил.
Прости. Засыпанный орешник
Уходит вниз святым Олешей
Туда, где краше всё и проще,
Где журавли белье полощут.
А я опять рисую грусть.
И мне в ладонях, злых и цепких,
Несут отравленную грудь
Поистине босые церкви.
Во мне соборно, дымно, набожно.
Я тихий зверь в седьмых кустах.
И чье-то маленькое "надо же"
На неприкаянных устах.
Что еще сказать?! В общем - я вернулся к вам... Надеюсь, что навсегда, но уж точно надолго.
Смеялись красные рубахи.
И пахло ночью и рыбалкой,
И я стихотворенье пас,
Была пора последних раз
Перед отъездом белых глаз.
О лес! Вечерний мой пустыш.
Я вижу твой закатный краешек,
Где зайца траурную клавишу
Охотник по миру пустил.
Прости. Засыпанный орешник
Уходит вниз святым Олешей
Туда, где краше всё и проще,
Где журавли белье полощут.
А я опять рисую грусть.
И мне в ладонях, злых и цепких,
Несут отравленную грудь
Поистине босые церкви.
Во мне соборно, дымно, набожно.
Я тихий зверь в седьмых кустах.
И чье-то маленькое "надо же"
На неприкаянных устах.
Что еще сказать?! В общем - я вернулся к вам... Надеюсь, что навсегда, но уж точно надолго.