(no subject)
Так вот для чего это лето стояло
в горле как кость и вода:
ни утешеньем, ни счастьем не стало,
а благодарностью - да.
Ну вот и умер еще один человек, любивший меня. И вроде бы сердце в крови,
но выйдешь из дома за хлебом, а там - длинноногие дети,
и что им за дело до нашей счастливой любви?
И вдруг догадаешься ты, что жизнь вообще не про это.
Не про то, что кто-то умер, а кто-то нет,
не про то, что кто-то жив, а кто-то скудеет,
а про то, что всех заливает небесный свет,
никого особенно не жалеет.
- Ибо вся наша жизнь - это только погоня за счастьем,
но счастья так много, что нам его не унести.
Выйдешь за хлебом - а жизнь пронеслась: «Это лето, Настя.
Сердце мое разрывается на куски».
Мужчины уходят и женщины (почему-то),
а ты стоишь в коридоре и говоришь опять:
- В нежную зелень летнего раннего утра
хорошо начинать жить, хорошо начинать умирать…
Мать уходит, отец стареет, курит в дверях сигарету,
дети уходят, уходят на цыпках стихи…
А ты говоришь, стоя в дверях: - Это лето, лето…
Сердце моё разрывается на куски. (с) Воденников
Мне суждено умереть.
Тебе суждено умереть.
Не так, как раньше,
когда мы на треть
моложе были, когда философски
смотрели на это, как учит нас Эрвин Панофски:
вот кувшин опрокинутый, вот упавшие лепестки…
Какие там лепестки!
Шприцы, ночные горшки,
памперсы, утки, таблетки горстями,
и попробуй вспомни, что были гостями
на долгом, счастливом празднике, удержи
благодарность хозяину дома, нет, ты скажи
вместо: за что? - спасибо за все! -
и перед разлукой
подожди еще чуть, не отнимай, пожалуйста, руку.
Да, помолчим. Просто за руку подержи.
И посмотри: занавеска, видишь, вздувается,
вот и Боргезе сады золотые,
вот апельсины и розы, флоксы и яблоки -
здравствуй, сухая прохладная осень! -
море Эгейское, Альпы над озером
и на террасе пустые
стулья плетеные, легкие,
и мы их с тобой переносим
ближе к перилам.
Чьи-то фары мелькнут на дороге за черным утесом.
Полночь пахнет костром,
прелым листом и молодым кальвадосом. (с) Кукин