(no subject)
Недолго, правда, но жил в грузинских горах,
Нечасто, но пересекал моря,
Видел, как сон, в синеве кикладские острова
И как малиново-алая горит под Москвой заря,
Входил в золотое пространство Сан-Марко, стоял у перил
Над Сеной, на том, на самом певучем, мосту Мирабо,
Пил океанский воздух, с живыми поэтами говорил
И просыпался все эти годы рядом с тобой.
Что тут сказать? Многомилостив, щедр Господь!
Чудом была эта жизнь и не чудо ли длится днесь?
Кланяюсь низко Ему, на пиру благодарный гость.
Можно, Владыко, ещё мы немножко побудем здесь?
***
В метро на Вербное воскресенье читаем
из первого вагона на Хованское
из последнего на Востряковское
Собственно
два варианта
***
Господи сколько Ты меня ни испытывал
ни одного испытания я не вынес
сколько ни проверял
ни одной не прошел проверки
вот и опять
стою и прошу о любви
о сладчайшем хлебе Твоем
к несладким Твоим хлебам
приступить не способен
***
В небо взлетит тепловоза далёкий гудок,
тучи надвинутся, травы качнутся под ветром,
и остаётся обрывок, клочок, лоскуток -
скоро прощаться с ещё одним прожитым летом.
С жизнью как будто прощаюсь - стараюсь успеть
что-то запомнить, понять в ежедневной рутине.
Август уходит. Известно, что время и смерть
общее нечто содержат в своей сердцевине.
Холодом тянет. Над крышами стелется дым.
Снова гроза с Куровскoй надвигается быстро.
Всё это было со мной, это было моим -
и промелькнёт, и погаснет, как малая искра.
Не удержать ничего, ничего не спасти,
с зонтиком мокрым шагая по дачной дороге…
Бог нам поможет! Но если мы даже в горсти
Божьей зажаты - то что нам известно о Боге?
***
С тобой пойти слоняться по музеям,
твоими заблестевшими глазами
смотреть, как руку держит на груди Ревекки
Исаак, и как внезапно оглянулась
та девушка гаагская,
как льётся
уверенно (а это просто вечность)
Вермеера парное молоко,
как Халс весёлый свеж...
Устанем к вечеру -
в апартаментах тесных
вина чилийского бутылку открываем,
почти что чёрного.
- Ну, за искусство? - дзынь!
Лети, душа, не думая о смерти,
свободна будь, мудра и терпелива,
не поддаваясь суетному веку
с его кровавой лентой новостей.
***
Мне суждено умереть.
Тебе суждено умереть.
Не так, как раньше,
когда мы на треть
моложе были, когда философски
смотрели на это, как учит нас Эрвин Панофски:
вот кувшин опрокинутый, вот упавшие лепестки…
Какие там лепестки!
Шприцы, ночные горшки,
памперсы, утки, таблетки горстями,
и попробуй вспомни, что были гостями
на долгом, счастливом празднике, удержи
благодарность хозяину дома, нет, ты скажи
вместо: за что? - спасибо за все! -
и перед разлукой
подожди еще чуть, не отнимай, пожалуйста, руку.
Да, помолчим. Просто за руку подержи.
И посмотри: занавеска, видишь, вздувается,
вот и Боргезе сады золотые,
вот апельсины и розы, флоксы и яблоки -
здравствуй, сухая прохладная осень! -
море Эгейское, Альпы над озером
и на террасе пустые
стулья плетеные, легкие,
и мы их с тобой переносим
ближе к перилам.
Чьи-то фары мелькнут на дороге за черным утесом.
Полночь пахнет костром,
прелым листом
и молодым кальвадосом.(с) Миша Кукин
Нечасто, но пересекал моря,
Видел, как сон, в синеве кикладские острова
И как малиново-алая горит под Москвой заря,
Входил в золотое пространство Сан-Марко, стоял у перил
Над Сеной, на том, на самом певучем, мосту Мирабо,
Пил океанский воздух, с живыми поэтами говорил
И просыпался все эти годы рядом с тобой.
Что тут сказать? Многомилостив, щедр Господь!
Чудом была эта жизнь и не чудо ли длится днесь?
Кланяюсь низко Ему, на пиру благодарный гость.
Можно, Владыко, ещё мы немножко побудем здесь?
***
В метро на Вербное воскресенье читаем
из первого вагона на Хованское
из последнего на Востряковское
Собственно
два варианта
***
Господи сколько Ты меня ни испытывал
ни одного испытания я не вынес
сколько ни проверял
ни одной не прошел проверки
вот и опять
стою и прошу о любви
о сладчайшем хлебе Твоем
к несладким Твоим хлебам
приступить не способен
***
В небо взлетит тепловоза далёкий гудок,
тучи надвинутся, травы качнутся под ветром,
и остаётся обрывок, клочок, лоскуток -
скоро прощаться с ещё одним прожитым летом.
С жизнью как будто прощаюсь - стараюсь успеть
что-то запомнить, понять в ежедневной рутине.
Август уходит. Известно, что время и смерть
общее нечто содержат в своей сердцевине.
Холодом тянет. Над крышами стелется дым.
Снова гроза с Куровскoй надвигается быстро.
Всё это было со мной, это было моим -
и промелькнёт, и погаснет, как малая искра.
Не удержать ничего, ничего не спасти,
с зонтиком мокрым шагая по дачной дороге…
Бог нам поможет! Но если мы даже в горсти
Божьей зажаты - то что нам известно о Боге?
***
С тобой пойти слоняться по музеям,
твоими заблестевшими глазами
смотреть, как руку держит на груди Ревекки
Исаак, и как внезапно оглянулась
та девушка гаагская,
как льётся
уверенно (а это просто вечность)
Вермеера парное молоко,
как Халс весёлый свеж...
Устанем к вечеру -
в апартаментах тесных
вина чилийского бутылку открываем,
почти что чёрного.
- Ну, за искусство? - дзынь!
Лети, душа, не думая о смерти,
свободна будь, мудра и терпелива,
не поддаваясь суетному веку
с его кровавой лентой новостей.
***
Мне суждено умереть.
Тебе суждено умереть.
Не так, как раньше,
когда мы на треть
моложе были, когда философски
смотрели на это, как учит нас Эрвин Панофски:
вот кувшин опрокинутый, вот упавшие лепестки…
Какие там лепестки!
Шприцы, ночные горшки,
памперсы, утки, таблетки горстями,
и попробуй вспомни, что были гостями
на долгом, счастливом празднике, удержи
благодарность хозяину дома, нет, ты скажи
вместо: за что? - спасибо за все! -
и перед разлукой
подожди еще чуть, не отнимай, пожалуйста, руку.
Да, помолчим. Просто за руку подержи.
И посмотри: занавеска, видишь, вздувается,
вот и Боргезе сады золотые,
вот апельсины и розы, флоксы и яблоки -
здравствуй, сухая прохладная осень! -
море Эгейское, Альпы над озером
и на террасе пустые
стулья плетеные, легкие,
и мы их с тобой переносим
ближе к перилам.
Чьи-то фары мелькнут на дороге за черным утесом.
Полночь пахнет костром,
прелым листом
и молодым кальвадосом.(с) Миша Кукин